«Если», 2010 № 04 - Страница 53

Но сейчас у меня было четкое ощущение, что никакая это не симуляция. Я остро сознавал, что в каждой из находящихся перед нами "летающих крепостей" сидит по десять человек, которым предстоит сделать свое дело, и если мы не сможем их защитить, большинство погибнет или попадет в плен. А навстречу уже вылетели десятки немецких самолетов, и в каждом из них пилот, у которого на земле тоже остались те, кто ему дорог. Они могут быть нацистами, а могут и не быть. Сейчас они мужчины, защищающие свои дома от тех, кто намерен сбросить на близких им людей огромные железные бутыли, наполненные мощной взрывчаткой.

И эти тонны взрывчатки — надежда поразить какую-то стратегически важную цель и тем самым приблизить конец войны.

И у меня, и у нас есть дело, которое надо сделать.

— Ребята, хотите узнать, как парни из Таскиги добились такого рекорда? Они не гонялись за славой и плевать хотели на то, какой у них счет сбитых фрицев. Дисциплина, понимаете? Они знают, что их работа — держаться возле бомберов и охранять. И не бросать их, чтобы гоняться за истребителями!

Когда несколько раций работает одновременно, точно сказать трудно, но мне показалось, что я услышал радостные вопли наших Больших Друзей. Чертовски сложное и достоверное поведение для искинов. Хотел бы я знать, какую долю персональности Венди ухитрилась скопировать с их оригиналов.

— Даксфордские шельмецы, говорит Дед. Адский Огонь попал в самую точку. Так давайте покажем бомберам, что шахматный нос ничуть не хуже красного хвоста. Фрицы любят атаковать строй спереди или сверху. Если они нападут сбоку или сзади, то плотный строй «крепостей» порвет их в клочки… Желтое и синее звено, займите позицию перед бомберами и рассредоточьтесь парами. Зеленое и красное звено, следуйте за мной. Рассредоточиться вправо и влево.

Значит, у нас есть синее и красное звено? Никто не стал ему возражать, так что, возможно, болтовня по радио все-таки входила в инструктаж. Или так, или в нашей эскадрилье половина самолетов — фантомы.

— Адский Огонь, раз уже ты забыл прихватить ведомого, не хочешь присоединиться ко мне?

— Буду держаться поблизости от тебя, но ведомый мне не нужен.

— Гордыня предшествует падению, — вклинился Проповедник.

— Не хочешь дать мне адресок своей вдовы, пока не началась пальба? Обещаю ее утешить. — Это предложил, кажется, Болтун.

И что я мог им ответить? Что число моих зарегистрированных одиночных побед приближается к численности люфтваффе? Что я учился сражаться на штуковине, называемой компьютер, против симулированных пилотов, которые были тупее пней, и с ведомыми, которые были не лучше? Хороший ведомый способен едва ли не читать твои мысли, и для работы с ним хватает минимального и очень простого общения. Но простые симуляторы, на которых начинал учиться я и на которых учится большинство пилотов-любителей, делают ведомых бесполезными, а то и хуже. Поэтому я разработал тактику одиночных полетов, в том числе умение анализировать ситуацию и знать, где находятся все самолеты вокруг меня и что они собираются сделать. С тех пор я научился летать с ведомым, но в мире найдется лишь с десяток пилотов, которых я счел бы достаточно надежными, чтобы доверить им свой хвост, а если честно, то эти парни (ни у одного не было еще и шестидесяти вылетов) в мой список не входили.

— Я слишком многих потерял. Не хочу за кого-то отвечать. Я сам могу о себе позаботиться.

Даже сквозь рев «мерлина» я сумел ощутить наступившее после моих слов ошеломленное молчание.

Еще со времен Первой мировой полеты с ведомым стали для американских пилотов-истребителей неоспоримой доктриной. Эта тактика хорошо себя оправдала. Она спасала жизни и повышала успешность нашей авиации. Поэтому пилоты верили в нее душой и телом. Но многие известные асы, особенно немецкие, по необходимости отточили мастерство воздушного боя в одиночку. Счет побед лучших американских асов не шел ни в какое сравнение с числом побед пилотов наподобие тех шестерых, что я назвал Венди, когда захотел доказать свою точку зрения. Я превосходил любых пилотов, которых мог выставить противник. Ах да, кстати: я еще и волшебный человек из будущего, вряд ли погибну, что бы там ни говорила Венди.

Я прикинул их вероятную тактику. В отличие от фильмов, в которых лучший пилот возглавляет атаку, умные лидеры обычно принимают роль ведомого на себя. А новичков, только что прошедших тренировки и привыкших стрелять по буксируемым мишеням, выпускают вперед, где они могут бесхитростно сосредоточиться на противнике. И старые профи, достигшие такого статуса за счет умения внимательно следить за всем, что происходит вокруг, защищают задницы агрессивной, но беспечной молоди. У стариков обычно всегда хватает шансов подраться. Новички — хорошая приманка.

Примерно так я и задумал. Стану запасным ведомым для двух верхних истребителей. Но я не могу находиться везде одновременно и не хочу, чтобы они полагались на меня. Подобно Рихтгофену, стану держаться на краю драки, ныряя в нее, чтобы спасти товарища или сбить зазевавшегося врага.

— Противник вверху на двенадцать часов, — объявил Проповедник. — Пятьдесят миль, быстро приближается. У меня на радаре их двенадцать… нет, шестнадцать. «Фокке-вульфы». Судя по скорости, длинноносая модель.

Скверные новости. Ненавижу «фокке-вульфы», особенно поздние длинноносые модели, разработанные для больших высот. Они такие же крутые противники, как и "тандерболты Р-47", и почти такие же уродливые — тупоносые, с круглым носовым обтекателем, как и у всех истребителей с радиальными моторами. Толстый фюзеляж с маленьким обтекаемым фонарем кабины придает самолету мускулистый вид. «Тандерболт» за внешность прозвали «кувшин», и, полагаю, немного меньший FW-190 можно было бы назвать "сифон для содовой". Как и танки, они вооружены несколькими скорострельными пушками, предназначенными разносить в клочья бомбардировщики, они быстрые и маневренные, и в них, как правило, сидят превосходные пилоты. Честно говоря, я предпочел бы сразиться против равного количества реактивных самолетов. А если кто захочет возразить по поводу того, что я назвал их уродливыми самолетами, то пусть попробует обернуться и увидеть «фоккера», нацелившего на него те самые крупнокалиберные пушки, и он очень быстро согласится с моим мнением.

В нашу пользу — только одно обстоятельство. При первом сближении вражеские самолеты навалятся на бомбардировщики и поначалу станут игнорировать нас. Нам предстояло сближение в лоб с суммарной скоростью более восьмисот миль в час. И для выстрела по цели, да еще по тонкому лобовому профилю, времени будет немного. У нас слишком мало истребителей, чтобы связать боем всех противников, и даже если наша меткость и везение окажутся идеальными, половина этих гадов все же прорвется к строю бомбардировщиков.

Однако В-17 — тоже очень крутой самолет, и быстрое сближение не даст немцам больше времени для стрельбы.[7] Если мы сумеем заставить их отклониться, то можем сбить им прицелы. После этого нам останется ждать, что сделают немцы во время второго захода. Они могут совершить круговой разворот и снова зайти спереди, где пулеметный заслон «крепостей» самый слабый, но на это уйдет много времени. Или же они могут использовать набранную скорость и сделать вертикальный разворот по петле назад, после чего атаковать сверху, где им будут противостоять лишь верхние стрелки бомберов. Нам следовало быть готовыми к любой из этих тактик.

— Слушай, Дед, — спросил Проповедник, — насколько близко нам держаться к Большим Друзьям? Они меня нервируют. Иногда они палят по всему маленькому.

— Эй, умник, уж мы-то умеем отличить толстого волка от худого маленького пони. Так что можешь не дергаться, пока не появятся маленькие тощие "мессершмитты".

— Вот вам и ответ, Шельмецы. Оставайтесь достаточно близко, чтобы делать свое дело, и достаточно далеко, чтобы делать его вовремя, — посоветовал Дед.

— Шельмецы, это Рози. Осмелюсь напомнить, что мы не совсем уж беззащитны. Когда будете между нами и противником и ближе чем на милю, постарайтесь не заслонять нам секторы обстрела. А то мы становимся вроде как беспомощными, когда не можем стрелять из страха попасть в своих.