«Если», 2010 № 04 - Страница 39

Я сажусь обратно в кресло и туго пристегиваюсь ремнем. Сосед с любопытством разглядывает в толстое стекло иллюминатора дорожку взлетных огней аэропорта «Тигель». Самолет резко задирает нос и закладывает душераздирающий вираж с креном на правое крыло. В иллюминатор врывается море света, порожденное пятимиллионным городом. За последние два года он стал мне почти родным. Прощай, Берлин…

— Вы преподаватель? — интересуется сосед.

Я отрицательно качаю головой. Мне не хочется завязывать беседу.

— Жаль, — искренне огорчается сосед. — Понимаете, увидел книгу, которую вы читаете, и подумал, что мы коллеги. А кем трудитесь?

— Психоаналитиком, — говорю я, прикрывая пледом "Концепции современного естествознания". Видимо, не судьба мне почитать. Надо было приобрести в аэропорту американский бестселлер в жанре политического детектива…

В салоне меркнет свет. За бортом мерно гудят двигатели. Я закрываю глаза, натягиваю наушники и пытаюсь вздремнуть. Впереди посадка в Калининграде с четырехчасовым ожиданием, а потом перелет до Омска. Но уснуть мне никак не удается. В голове суетливо подпрыгивают непоседливые мысли, а над головой переплетаются искрящиеся линии финансовых потоков. Я их действительно вижу. Не всегда, конечно. Но иногда настолько явно, что меня это начинает раздражать. А тут еще Алик выпрыгнул, как черт из мешка, и напомнил о прошлом. И последние пару дней я только и делаю, что разглядываю финансовые потоки…

Внизу, почти над самой землей, густая сеть из сверкающих бронзой линий. Это разная мелочевка. Выше — средоточие более насыщенного цвета. Эти финансовые потоки стекаются к Берлину из всех городов Германии, Австрии и Польши, границу с которой мы уже пересекли, образуя в небе над Берлином пульсирующую воронку. Самые высокие

— транзитные. Они и самые мощные, и самые яркие. Выглядят как реки из сплошного света. Появляются из-за горизонта и за горизонтом же исчезают. Ярко-желтая река, которая течет с востока на запад — это на Нью-Йорк. Я в любом месте легко опознаю этот финансовый поток. Правее, чуть более светлая полоса — это на Лондон. Теоретически, я мог бы увидеть и остальные главные финансовые реки, но не хочется напрягаться. Азиатский транзит — на Токио, Шанхай и Гонконг — виден из Европы чуть хуже, чем из Сибири. И в каждом из них триллионы и триллионы импульсов, которые испускаются деньгами.

Странно, что от науки, от которой ждут объяснений во многих областях человеческой деятельности, никто не требует объяснений природы денег. А ведь если разобраться, то деньги — это такая сфера, где вообще внятных понятий нет, хотя всем и так все ясно. Деньги — это самая глобальная и одновременно самая загадочная абстракция. Это неиссякаемый энергетический источник, гигантская волна радости, необузданная стихия, которая обеспечивает потребность в безопасности и является одновременно генератором проблем. Деньги — это причина всех конфликтов и войн. Деньги — это мощнейший мотиватор, который будоражит воображение, зовет к очередным свершениям и сводит с ума. Деньги — это власть, престиж, привилегии, способность действовать, оказывать влияние на других, сопротивляться влиянию со стороны. Деньги — это символ всеобщего и всеобъемлющего счастья. Полного и абсолютного. Это то, чего нам никогда не хватает…

Кстати, всерьез наука заинтересовалась деньгами лишь в начале прошлого века. Да и то все исследования ограничились социологическими аспектами. А специалисты в области мозга тему денег игнорировали еще лет пятьдесят. Они считали, что у мозга не может быть особых областей для обработки информации, связанной с деньгами. Мол, это явление новое, деньги появились всего несколько тысячелетий назад, поэтому структуры мозга еще успели эволюционировать. Реальные попытки прорваться через "зону отчуждения" начались только в восьмидесятых годах прошлого века, когда общественное мнение взбудоражили исследования ряда экономистов, которые от теоретических рассуждений по поводу денежной массы, эмиссий экзогенных и эндогенных денег вдруг перешли к практическим вопросам. В то время на периферии экономики стали бурно расти такие дисциплины, как экономическая психология и поведенческая экономика. Вскоре на диспозицию "человек-деньги-человек" обратила свой взор и экспериментальная психология. Уже первые исследования показали, что деньги, если их использовать в качестве элемента психологического эксперимента, оказывают весьма существенное влияние на поведение и цели испытуемых.

Параллельно с психологами тему взаимоотношений человека и денег разрабатывали и нейробиологи. В научном сообществе заговорили даже о некоей пограничной области между нейробиологией и экономикой — нейроэкономике. Многое, конечно, так и осталось на уровне разговоров, но Чарлзу Буковски из Принстона все же удалось экспериментально доказать патогенность влияния денег на мозг. Там же, в Принстонской лаборатории, было сделано и множество других интересных наблюдений. У некоторых испытуемых отмечалось, например, образование временных связей в ассоциативных областях теменной доли, хотя раньше считалось, что эти области занимаются только обработкой информации, которая приходит от соматосенсорной коры и объединяет ее со зрительной и слуховой информацией, поступающей из зрительной и слуховой коры затылочной и височной долей мозга. Но исследования были приостановлены, и вывод просто повис в воздухе. Да, мол, странно. Но задумываться над этими странностями стало уже некому.

Да и мне бы тоже не пришло в голову задумываться о чем-то подобном, если бы не Егор, который с детства пытался найти ответ на глобальный вопрос: каким образом человек может противостоять деньгам. И дело не в том, что ему их не хватало. Егора интересовали деньги как таковые. Как элемент бытия. И он искал причины их губительного влияния с упорством средневекового алхимика, который пытается найти свой философский камень. Меня в то время интересовали причины, по которым я испытывал физическую боль, когда прикасался к деньгам. И мы нашли друг друга. Вернее сказать: Егор нашел меня. А потом мы вместе нашли Алика, Пашу Дудкина и Виталика Райского. Егор почти сразу стал лидером. Только он был способен переворачивать горы специализированных изданий, вникая во все научные и ненаучные труды, только он был способен старательно и терпеливо отсекать банальности и терминологический мусор, а потом доступно объяснять достижения современной науки нам…

— Извините, вы меня о чем-то спрашивали?

Я открываю глаза, ловлю на себе заинтересованный взгляд соседа и отрицательно качаю головой.

— Простите, бога ради. Видимо, вы во сне что-то пробормотали, а я подумал, что вы ко мне обращаетесь…

Я вздыхаю и демонстративно пожимаю плечами.

— Скоро на посадку, — сообщает мне сосед.

— Спасибо, я в курсе… — Меня такими фокусами не пронять. Я больше не отвечаю на реплики, он быстро замолкает и молчит уже до пограничного контроля…

В Калининграде, как и в Берлине, на мой фальшивый русский паспорт никто внимания не обращает. Хмурая сотрудница погранслужбы изучает фото, потом переводит мутный взгляд на измятое лицо реального Евгения Титова, неторопливо сканирует документ, чтобы «пробить» фото по базе должников. Видимо, моя фамилия в ее архивах не значится, и мы расстаемся мирно. Не интересуется мной и таможня. Деньги, наркотики, оружие и прочие недозволенные вложения в ручной клади есть? Нет. Тогда добро пожаловать на Родину, господин Титов. Вернее, в транзитный отстойник, откуда мне предстоит улетать внутренним рейсом.

В аэропорту самого западного города моей страны темно, пусто и холодно. Но на улице еще темнее и холоднее, если судить по показаниям табло в транзитном зале. Единственное доступное развлечение — магазин беспошлинной торговли. Там выражают готовность принять мою карточку «Виза», с которой мне всегда было проще найти общий язык, чем с наличностью, и я приобретаю какой-то журнал и небольшую емкость с виски, а впридачу беру две шоколадки и упаковку с ванильными кексами, чем и закусываю веселящую жидкость. Настроение быстро улучшается. И сохраняется таким до посадки на омский рейс. В самолете я забываюсь беспокойным сном почти сразу, как только усаживаюсь в кресло…