«Если», 1996 № 10 - Страница 4

— У меня тоже. — Мы переглянулись и дружно усмехнулись. Мое спокойствие, откровенно говоря, было напускным, я страшно волновался. Билл наверняка испытывал те же чувства. — Ты случайно не знаешь, что означают инициалы «Л. Д.»?

— Случайно — нет. — Ригли захлопнул крышку первого сундука и подошел ко второму. — Между прочим, загадки еще не закончились. Гляди.

Он надел перчатки и крайне осторожно извлек из сундука стопку перевязанных красной лентой карточек, затем развязал ленту и положил карточки на крышку третьего сундука.

— К ним лучше не прикасаться. Они от времени стали очень хрупкими. Я буду переворачивать, а ты смотри. Вот увеличительное стекло.

Это оказались рисунки тушью, по одному на карточке, нанесенные остро отточенным пером на когда-то белую бумагу. Они не имели ни малейшего отношения ни к Чарлзу Беббеджу, ни к аналитической машине. Зато на каждом в правом верхнем углу располагались микроскопические буковки «Л. Д.»: чтобы увидеть их, мне пришлось сначала прищуриться, а потом поднести к глазам увеличительное стекло.

Рисунки изображали насекомых. Многоножек — вроде тех, что живут в гнилой древесине. Когда я пригляделся повнимательнее, то понял, что передо мной изображения одного и того же насекомого, менялся только ракурс.

— Ну? — спросил Билл.

— Это другой «Л. Д.», — заметил я, продолжая разглядывать рисунки.

— У тебя глаз острее. Я понял это далеко не сразу. А как насчет насекомого?

— В жизни не видел ничего подобного. Рисунки замечательные, очень подробные, но я ведь не биолог. Сфотографируй их и покажи снимки специалисту.

— Уже показывал. Рэю Уэдллу — в биологии он дока. Так вот, Рэй утверждает, что это чистой воды фантазия, что на свете нет и никогда не было таких насекомых. — Билл аккуратно собрал рисунки, вновь перевязал лентой и уложил обратно в сундук. — Ладно, двинулись дальше. Представление продолжается.

Ригли сунул руку в третий сундук, достал несколько завернутых в мешковину деталей, потом снял слой соломы… Неожиданно я заметил, что у него дрожат руки. Бедняга! Как ему, должно быть, хотелось поведать миру о своем открытии, однако боязнь того, что над ним начнут потешаться, а может, и усомнятся в его научной добросовестности, была сильнее…

То, что Билл показывал мне до сих пор, было весьма загадочным, но предмет, который он извлек последним, оказался вполне заурядным. Ригли держал в руках брусок, дюймов шести в длину и достаточно широкий, который гипнотически поблескивал в свете фонаря.

— Ты прав, — сообщил он, заметив выражение моего лица. — Чистое золото. Таких брусков здесь четырнадцать.

— Неужели Тревельяны или те, кто жил на ферме до них…

— Они никогда не рылись в сундуках. И потом, золото лежало на самом дне, под соломой, под деталями аналитической машины. — Ригли усмехнулся. — Меня подмывает забрать его и смотать удочки. Будь я лет на двадцать моложе, так бы и поступил, честное слово.

— Сколько тут?

— А сколько сейчас стоит килограмм золота?

— Понятия не имею. Погоди, кажется за унцию платят триста пятьдесят долларов.

— В арифметике у нас силен ты, вот и считай. Четырнадцать слитков, каждый весит двадцать пять фунтов — не в тройской системе, а в обычной.²

— Одна целая девяносто шесть сотых. Если округлить — два миллиона. Сколько они здесь пролежали?

— Кто знает?.. Но поскольку золото находилось внизу, бруски с деталями аналитической машины по крайней мере ровесники.

— А кому они принадлежат?

— Если спросить у правительственных чиновников, они наверняка скажут, что государству. А если тебя интересует мое мнение, золото принадлежит тому, кто его нашел, то есть нам с тобой. — Усмешка Ригли в свете фонаря выглядела поистине дьявольской. — Ты как, готов изумляться дальше?

— Подожди. Значит, кто-то принес сюда золото, положил в сундук и ушел…

Билл Ригли никак не производил впечатления человека с двумя миллионами долларов в кармане. Потрепанный плащ, старый свитер, джинсы… Насколько мне было известно, у него имелось всего-навсего три костюма не менее чем десятилетней давности. Деньги он тратил разве что на пиво, посещение музеев да на четыре сигары в год. Следующие слова Билла подтвердили, что он сам не воспринимает себя как миллионера.

— По-моему, золото на самом деле принадлежит Тревельянам. Однако им невдомек, что здесь есть гораздо более ценные вещи. — Он сунул дрожащую руку во второй сундук. — Вот что я хотел тебе показать в первую очередь, — произнес Билл хриплым от волнения голосом. — Даты я еще не установил, но подлинность сомнения не вызывает. Обращайся с ними поосторожнее, ладно?

Ригли держал в руках три книги размером с бухгалтерскую, переплетенные в черный материал, похожий на тонкую шершавую кожу. Я бережно взял верхнюю.

Страницы были испещрены стройными рядами цифр. Аналитическая машина к этим цифрам отношения явно не имела, поскольку написаны они были от руки; кое-какие записи были зачеркнуты и исправлены.

Я принялся перелистывать страницы. Сплошные цифры, никаких пояснений. На каждой странице дата, причем везде — октябрь 1855 года. А почерк тот же, что и в инструкции по программированию.

Во второй книге дат не было и в помине. Она представляла собой сборник весьма подробных чертежей, изображавших различные детали аналитической машины. Чертежи сопровождались примечаниями и указаниями размеров, но почерк был уже другим.

— Не надо, — остановил меня Билл, когда я потянулся за увеличительным стеклом. — Это писал не «Л. Д.». А чертежи суть копии чертежей Беббеджа. Когда вернемся в Окленд, я покажу тебе другие экземпляры. Откровенно говоря, не знаю, каким образом их сумели скопировать. Кстати, я уверен, что и золото, и детали машины, и все остальное прятали одни и те же люди.

Я мог бы поверить Биллу на слово, но не стал, поскольку, в конце концов, прилетел в Новую Зеландию в качестве независимого эксперта.

— Не возражаешь, если мы вернемся в кухню? Здесь все-таки маловато света.

— Как скажешь, — ответил Билл. — Я предполагал, что мы задержимся здесь на несколько дней, поэтому предупредил Тревельянов. Готовить будем сами; правда, Энни заявила, что всегда рада видеть нас у себя за столом. Наверное, им не хватает общения.

Не знаю, не знаю. Вообще-то я не сноб, но, судя по всему, разговоры, которые нам с Биллом предстоит вести в ближайшее время, вызовут не только у Энни Тревельян, но и у большинства нормальных людей, смертную тоску.

В третьей книге ни единого рисунка не обнаружилось, страницы заполняли бегущие наискось строчки писем, которые следовали одно за другим. Абзацев внутри посланий не было, расстояние между двумя последними письмами составляло ровно полдюйма. Почерк бисерный, не тот, что в книге с цифрами.

Первое письмо, датированное 12 октября 1850 года, гласило: