«Если», 1996 № 08 - Страница 60
Первая половина 80-х, несмотря на развеселые сборища, Олимпиаду и мор генсеков, для нашего поколения была накрыта тенью безнадежья. Одни медленно спивались, другие, исписавшись, уходили за горизонт событий, но большая часть «малеевцев» все же держалась на поверхности. Многим из так называемых «молодых фантастов» было уже глубоко под сорок. Публикация маленького рассказа была праздником. Питерцы пару раз прорывались сборниками, которые немедленно стали раритетами. Авторскими книгами не пахло, разве что мелкий шанс имели уступившие право первородства за чечевичную похлебку. Похлебки же фатально не хватало — издание фантастики сворачивали даже в «Молодой гвардии».
И тут наконец ка-аак хряпнуло перестройкой по суставам времени. Шестеренки государственной машины дернулись и чуть прибавили оборотов. Но металл уже был не тот, да и ржа поработала.
Тем не менее писательские структуры тщились соответствовать. В 1986 году устраивается Пленум Совета по приключенческой и научно-фантастической литературе правления Союза писателей СССР на роскошную тему «Роль научно-фантастической литературы в ускорении социального и научно-технического прогресса в свете решений XXVII съезда КПСС». Что, смешно? Вы бы тогда посмеялись, смельчаки! А вот какая тема волновала тот же Пленум через год: «Роль приключенческой и научно-фантастической литературы в борьбе против реакционной пропаганды». Чем окончились эти ролевые игры, мы знаем. Были сборища вообще запредельные. Чуть ли не через год после Чернобыля в Гомеле собрали представительную конференцию, посвященную проблеме освоения космоса посредством безракетной технологии. Один изобретатель предложил соорудить вокруг нашей планеты орбитальное железобетонное кольцо. Это не шутка, все было на полном серьезе, понаехали писатели, ученые, был, помню, даже космонавт И. Волк.
Крупных мероприятий в Москве хватало с лихвой — то ученые выступят за мир, то космическая конференция, — за мир боролись масштабно, с размахом, одни шведские столы на несколько тысяч персон чего стоили! Отовсюду съезжались именитые гости, мода на Россию была велика. Писателей тоже приглашали, для ассортимента. Так, в мае 1987 года в рамках VII конгресса Международной организации «Врачи мира за предотвращение ядерной войны» имел место коллоквиум «Научная фантастика и ядерная реальность», который вел Вл. Гаков. В том же году мы получили тогда еще редкое удовольствие познакомиться с западными коллегами. В Москве проводился очередной ежегодный конгресс Всемирной ассоциации писателей-фантастов. Те, кому удалось проникнуть в гостиницу «Космос», могли потрогать пальцем и даже взять автограф у Г. Гаррисона, Дж. Браннера, А. Д. Фостера и иных прочих. Встречи, сборища и фестивали, словом, «коны» фэнов становились более частыми и масштабными. В 1989 году учинили первый (да и последний) Соцкон — конгресс любителей фантастики социалистических стран. Собралась весьма представительная компания писателей, критиков и фэнов. Дело было в Коблево — поселке близ Николаева. Ливни смыли в море водопровод и канализацию, пансионат остался без воды, ее привозили в цистернах. Портвейна, однако, было хоть залейся. Все ходили грязноватые, но веселые, не подозревая, что прилагательное «социалистическое» вскоре отойдет в историю.
Были и другие коны, одни выжили, другие нет. В северных небесах медленно разгоралась звезда Интерпресскона. После того как объявили мелкие свободы, началось шевеление в массах. В воздухе начало попахивать частным предпринимательством. О негосударственном книгоиздании пока и не мечтали, но умные головы искали обходные пути. Это немедленно отразилось и на Московском семинаре. Надо сказать, что к этому времени, а именно к 1988 году, семинар уже как бы дышал на ладан. Накопились взаимная усталость, старые обиды — в итоге крепко спаянная группа незаметно растаяла. Но попытка создать кооперативное издательство на какой-то миг сплотила ряд бывших семинаристов, правда, ненадолго.
В те годы книги могли выпускать только госиздательства, а так называемые «редакционно-технические» кооперативы вроде бы только помогали им. Все понимали, что к чему, но приличия блюли. Еще забавнее было с книжными лотками. Тогда они назывались пунктами проката, а книги якобы не продавали, а выдавали для чтения под залог стоимости.
1991 год. Роковая симметрия даты неизбежно сказалась на судьбах страны и людей. Для одних это год агонии тоталитаризма, для других — распад Державы, а для нас… Только много позже мы осознали, чем для нас была в 91-м кончина Аркадия Натановича Стругацкого. Тогда мы были преисполнены надежд, будущее открывалось в самых радужных оттенках, мало кто понимал, что наша Книга Судеб захлопнута и заброшена в самый дальний угол склада вторсырья. Сменилась геологическая эпоха, примат взялся за каменный топор, лемуры впали в прострацию. Китайское проклятие эпохе перемен стало русской народной поговоркой.
Вот тут Дима поднял палец и назидательно сказал, что с Востоком необходима особая осторожность. Не исключено, что Валун пропал именно из-за своего легкомысленного отношения к древним проклятиям. С этими словами он достал из портфеля ворох бумаг и разложил на столе.
В записях Волунова оказались какие-то графики, диаграммы, ксерокопии книжных страниц, рукописные заметки. Там же я нашел цитаты из Сыма Цяня, китайского историка, портрет Блаватской с корявым иероглифом, начертанным фломастером прямо на лбу почтенной основоположницы теософии и первой русской эмигрантки, получившей гражданство США, и много еще всякой всячины.
Я спросил Диму, что интересного он раскопал в бумагах. Он, странно улыбаясь, ответил, что у Валуна возникла гипотеза, будто все мы — китайцы. В каком смысле, тупо удивился я. В прямом, пояснил Дима. Отсюда и мировая оторопь от невозможности постижения России. Так, внешне, вроде бы все белые, а на самом деле — китайцы. Вот если бы мы были желтыми и косыми, тогда и реакция на нас была бы адекватной: Восток — дело хитрое. А когда житель, скажем, Вятки или Перми, ведет себя непостижимо для унылого европейца или бодрого янки, то откуда этим иностранцам знать, что они общаются с китайцем. После того как я отсмеялся и процитировал ему известные строчки насчет азиатов и скифов с раскосыми и жадными очами, Дима глянул на часы и предложил завтра встретиться в квартире Валуна, обещая показать нечто забавное. И распрощался.
Дом Валуна находился в новом спальном районе. Пока я добирался до него, многое на ум пришло.
Книжники были наиболее подготовлены к рыночным отношениям, если не считать так называемых цеховиков. Но в отличие от них книжный рынок в застойные годы существовал почти легально. Власти хватали лишь продавцов такой крамолы, как западные издания Гумилева, Мандельштама, Ахматовой… Порой в проезде Художественного театра или в переулочках Кузнецкого моста устраивались облавы. Все вяло разбегались от милиции, чтобы тут же собраться чуть поодаль. Если же их гоняли со рвением, то договаривались о встрече в следующую субботу или воскресенье и растворялись в толпе.
Поначалу кооператоры тешили самолюбие авторов, желающих издать книгу за свой счет. Затем легализовался самиздат. Потом решили выпускать фантастику, благо тьма самопальных переводов ходила по рукам. Тут и писатели решили, что они, наконец, облагодетельствуют публику. Правда, они не учли, что времена книжного дефицита ушли, а читатель уже свободен в выборе. И читатель выбрал… Вал западного чтива накрыл всех с головой. Издатели поняли, что денежки счет любят, а на книгах можно заработать неплохие деньги. Лишь бы книги покупались. Вот в это время и начала разрушаться социополитическая установка, в свое время озвученная Е. Евтушенко в формализованном виде примерно так: «X в России больше, чем X». С точки зрения прикладной магии, это заклинание сулило необычайное могущество — любая вещь, человек, явление, профессия или сила, «прокрученные» через место, занимавшее шестую часть суши, увеличивалось в весе, значении, профессиональной пригодности и т. п. Если процесс повторить неоднократно, то эти фигуранты распухали до бесконечности. Здравый смысл, конечно, восстает против такой подтасовки — речь, на первый взгляд, шла лишь о поэтах.