«Если», 1996 № 06 - Страница 66

Стругацкие с их неоднократно доказанным ясновидением предчувствовали, что всего через несколько лет мы окажемся перед таким же выбором: что будет с нашей страной, в какую сторону ее понесет, что нас ждет впереди. В ту пору знать нам это было не дано. Как, впрочем, не дано и сейчас, хотя политики, тщательно скрывая истинные замыслы, продолжают рваться к своим иероглифам. А вдруг кто-нибудь из них, к собственному изумлению, возьмет да и откроет Америку. И распахнутся перед нами неведомые горизонты…

В заключение моей попытки взглянуть на фантастику «новой волны» глазами ее современника, не отказавшегося от прежних убеждений, но все же обогащенного опытом 80-х

— 90-х годов, я хотел бы попросить прощения у тех писателей, живых и умерших, чьи имена или чьи произведения я не смог прокомментировать или упомянуть, хотя они, может быть, не в меньшей степени заслуживали этого, чем упомянутые. Но субъективность отбора присуща любому автору. А что касается литературы, которая начала выходить после 1985 года, это отдельная тема и пока еще не история. Хотя заглядывая вперед, могу сказать, что убежать от самих себя мы — во всяком случае пока — еще не сумели.

— Повлияла ли фантастика 60-х годов, фантастика «новой волны», на киберпанковскую фантастику 80-х?

— Интересный вопрос. Я полагаю, что киберпанк как направление соединяет литературные качества «новой волны» с атрибутикой и антуражем «твердой» научной фантастики. Скажем, Гибсон в своем творчестве (а я считаю, что его произведения — квинтэссенция киберпанка) использует для построения мира будущего метод экстраполяции, присущий НФ, но вот то, как он описывает свой мир, — это чистейшей воды «новая волна». Иными словами, его герои совершенно не похожи на типичных хайнлайновских героев — технарей и ученых — да и вообще он демонстрирует совершенно иной подход к социальным проблемам.

Одной из особенностей, которая так возбуждала в произведениях авторов «новой волны» — и особенно в творчестве Балларда, — было ощущение науки как некоей злой силы, которая вторгается в жизнь общества, подчиняет ее себе и ломает. Это настолько отличалось от прежних рассказов в жанре «твердой НФ», где наука похожа на фокус некоего мистера Волшебника или на некие непонятные научные игрушки и устройства, — они существуют как бы сами по себе, а общество — само по себе. Наука воздействует на общество только тем, что открывает перед ним все новые и новые горизонты — и так до бесконечности, причем общество при этом никак не меняется.

Так вот, одним из открытий «новой волны» и одной из тех категорий, на которых киберпанк делает особый акцент, является та, что существующий ныне образ жизни вовсе не столь стабилен, каким кажется, что он имеет весьма ограниченный ресурс. Это как чистая вода или как чистый воздух. Нельзя продолжать потчевать общество все новыми и новыми технологическими новшествами и не задумываться при этом о возможных побочных эффектах, которые эти новшества с собой несут и которые в итоге могут это самое общество полностью изменить.

Один из типичнейших образов киберпанка, который и Гибсон, и я используем постоянно, — это электронный протез, свидетельствующий о том, что технология постепенно завоевывает территорию нашего тела. Такие герои, как Джек в рассказе Гибсона «Сожжение Хром» ¹ , или, скажем, Абеляр Линдсей в моем романе «Шиз-матрица», также имеющий искусственную руку, — это не просто литературные персонажи, это символ, олицетворяющий постепенное размывание границы между человеческой личностью и окружающим ее технологическим ландшафтом.

Однако если «новая волна» имела явный антитехнологический уклон, то киберпанк относится к технологии совсем иначе. Но в любом случае, не будь «новой волны», не появился бы, возможно, и киберпанк.

— Значит, если говорить об отношении к технологии, «новая волна» и киберпанк демонстрируют совершенно разные подходы?

— Думаю, это так. Сущность «новой волны» заключалась в том, что она привнесла общелитературные ценности и многие наработки мэйнстрима в ту весьма наивную литературную форму, каковой была тогда научно-фантастическая проза. Писатели «новой волны» были в основном людьми, получившими гуманитарное образование, то есть людьми, которые, с одной стороны, глубоко почитали культуру, с другой — испытывали инстинктивное недоверие ко всяким машинам, станкам и прочим «сатанинским мельницам».

Многие из писателей «новой волны» разделяли взгляды, весьма неуважительные по отношению к технологии. Киберпанки же гордятся своей точностью в описании технических деталей, своим умением вовремя оказаться на переднем крае научно-технических исследований и разработок. Лучше уж мы заграбастаем эту техническую новинку, нежели кто-то другой успеет использовать ее против нас. «Новая волна» была плоть от плоти тех настроений, которые господствовали в обществе в 60-е годы. Это были настроения утопические, политикорадикальные, антитехнологические. «Уйдем из Вавилона, создадим коммуну и будем выращивать коз» — примерно так это звучало; эти хиппистски-слюнтяйские призывы мы, киберпанки, отвергаем полностью.

Сам этот термин, «киберпанк», интересен тем, что объединяет в себе два слова, которые, казалось бы, просто не могут существовать вместе — они принадлежат разным мирам. «Кибер» — мир лабораторий, сверхчистых высоких технологий, мир, в котором для человека нет места… и «панк» — мир изгоев, преступников, нигилистов. Слово «киберпанк» объединяет эти два мира, расположенных на противоположных полюсах социального спектра, образует из них нечто цельное.

В этом новом странном мире я чувствую себя комфортно, я просто не вижу себя в каком-либо другом. Я обожаю машины и технологию, мне интересны инженерное дело и естественные науки — физика, биология, даже энтомология. Они составляют значительную часть моего социального и культурного окружения.

Мне антипатичны многие взгляды и настроения, присутствующие в нашей официальной культуре. Я стараюсь глядеть на мир глобально, мне интересны другие культуры, находящиеся вне сферы влияния американской сверхдержавы. Для нашего времени подобные взгляды весьма радикальны.

Несмотря на то, что я не ношу в ухе серьгу в виде бритвенного лезвия, что я совсем не похож на панка образца 76-го года, было бы несправедливым относиться ко мне как к еще одному заурядному писателю-фантасту, одному из многих. Это суждение было бы неверным. Я думаю, что это не искусственная комбинация, я думаю, что это комбинация, характерная именно для 80-х годов, комбинация, которая десятилетием ранее просто не могла существовать. Я думаю, новизна — вот что привлекает людей во всем этом. Это ведь совершенно новые люди — люди, которые одинаково свободно чувствуют себя и в андерграунде и в научной среде. Этакие хиппи-технари.

У нас много общего с парнями, которые изобрели персональный компьютер. Взгляните на их фотографии — это ведь сплошь калифорнийские хиппи с волосами до пояса. Они щеголяют в рваных джинсах, они явно не прочь посидеть в позе лотоса и попробовать наркотик. Но в то же время это совершенно новое и очень необычное социальное явление. В этих людях сочетается личность, одаренная в области наук и имеющая по-настоящему оригинальную точку зрения, и личность, которая без особого уважения относится к тем социальным ценностям, которые сделали нашу страну великой.