Эскамбрай (СИ) - Страница 48

На востоке серело.

Чертовы негры! Они спали вповалку где попало, и от них разило перегаром. Двое девчонок безуспешно трясли толстуху Долорес. Младшая обливалась слезами: боялась, что мать умерла.

Каники качал головой, и впервые на его лице я увидела откровенную злость.

- Проклятое пойло! Знал бы, покидал бы все в воду сразу. Чертовы негры! Пришлось разбить сопатки двоим-троим дуракам. Унгана, скажи, что с ними делать? Ах, негры, негры, что с них взять? Пропадем с ними, верное слово!

И решительными тычками принялся поднимать Идаха - он, к слову сказать, набрался не слабее всех прочих.

Факундо прикидывал, как свести оставшихся лошадей. Пипо полез в трюм: там ему что-то приглянулось. Барка была нагружена ящиками с вином, тюками, корзинами, коробками. Кое-что уже распотрошили. В рассветном сумраке на палубных досках валялись пьяные негры, замотанные кто в штуки узорчатого шелка, кто в индийский муслин. От новехоньких тканей шел запах, перебивавший даже запах потного немытого тела.

А светлело быстро, прямо на глазах. Черт знает, как было тошно и нехорошо. Как ни пустынен был залив, вклинившийся в топи и мангры Сапаты, но все равно на прибрежной кромке мы были открыты всем взглядам, как вши на лысине. Упаси все боги, чтоб не нанесла нелегкая кого-нибудь!

Человек десять встало с горем пополам - лили из ведер себе на голову воду, рыгали, свесившись через борт. Остальные были недвижимы и неподъемны. Факундо срубил несколько длинных жердей и прилаживал новые сходни - прежние были коротки. Я собирала и навьючивала котомки. Раздавала съестные припасы детям... а мой сорванец все лазил внизу.

Когда меньше всего готов встретить беду - тут-то она и сваливается на голову, словно спелый кокос. Так и в тот раз. Кто там, наверху, бросал шестнадцать символов нашей судьбы - не скажу до сих пор. Уж больно причудливо легли знаки.

В нашу укромную бухточку стремительно - плевать хотел на почти встречный ветер! - влетел под одними косыми парусами трехмачтовый клипер. Я не своим голосом заорала; на этот вопль повскакали все, даже мертвецки пьяные, только было уже поздно. Потому что на этом корабле сидели не вахлаки в синих мундирах, а люди, привыкшие воевать.

Клипер еще разворачивался, а пушки были уже нацелены на нас. Борт ощетинился стволами, и зычный голос проорал, чтобы мы, поганые негры, так и так нашу мать, стояли смирно и не рыпались.

Можно было бы схватить высунувшего голову из люка сына и сигануть за борт. Можно было бы попытаться дать стрекача в мангры, где с собаками не разыщешь. Вместо этого я, как гвоздем пришитая к палубе, стояла и пялилась на пожилого чернобородого испанца в повязке на голове почти такого же цвета, как моя. Один глаз у него был завязан черной тесьмой. Этот глаз я у него выбила кованым каблуком туфли двенадцать лет тому назад.

С нами наши судьбы!

А две шлюпки, спущенные в воду с такой быстротой, что глаз протереть не успеешь, летели на мангровую отмель, и на них находилось десятка полтора вооруженных до зубов людей.

Разговоров не было, кроме ругани. Действовали дружно и быстро, словно не первый раз, да так оно и было.

Одни, толкая еще не очухавшихся бедолаг в хвост и гриву, собирали негров в лодки. Другие рассыпались по барке, и вопль, раздавшийся из трюма, превзошел во много раз тот, что раздавался оттуда в начале ночи.

Людей в обе лодки набили, как селедку в бочку. Я примечала все вокруг, приметила и странные, выжидательные взгляды, которые на меня бросали и муженек, и куманек. Не знаю, было ли у меня что-нибудь эдакое на лице написано. Раковины Олокуна гремели над ухом, ясно и призывно, и снова моя покровительница Йемоо уступила свое место Огуну Феррайлю, богу битвы.

Нас подняли на борт и выстроили на палубе. Капитан - насколько можно было судить по обращению с ним - оказался коренастым рыжим детиной. Он оглядел наш понурившийся строй. Точнее, все понурились, кроме меня. Я же стояла руки в боки и напустила на себя самый разбитной и шлюховатый вид, какой только могла.

- Всех в трюм, - буркнул главный.

Тут-то я и выступила вперед.

- Как всех? И меня? Сеньор, это вы зря. Вы поглядите на меня - разве ж меня можно в трюм?

И при этом задираю свои штаны по самое дальше некуда. За спиной у рыжего перешептываются, толкают друг друга, кто-то уже гогочет.

- Сеньор, вам нельзя без нас. Там на барке вина - искупаться можно. А пить без женщин - фи! Бабы! Покажем сеньору капитану, что с нами скучно не будет.

Вышли как миленькие: Долорес, Эва, Хосефа, Гриманеса. Все в остатках ночной роскоши.

На палубе за капитанской спиной - жеребячье ржание, забористые словечки. Что за моей спиной, не вижу, но кожей чувствую, что поняли и мешать не будут. А раз так, мое дело выгорит. Ей-ей! И я стояла, задрав штаны, с таким видом, словно я королева и хозяйка положения.

Главный распорядился отвести мужчин в трюм, а женщин - в чулан. В чулане темно, воняет. Дуры ко мне с расспросами: что я придумала. А я сама еще не знала. Я отвечала:

- Не ваше дело. С мужиками спать умеете? Нам этим скоро предстоит заняться. Постарайтесь делать это так, будто за каждого вам платят по золотому. И не сметь больше винища трескать, а то всем каюк!

Мы успели еще придремать, пока нас не вывели снова на палубу. Судно стояло на том же самом месте на якоре. Обед накрывали прямо наверху. На длинном столе красовалось множество знакомых бутылок - точь-в-точь как те, что отмечали наш след ночью.

А вот что меня удивило - малое количество народа, человек с полсотни всего, и многие с повязками. Еще я заметила свежие царапины на бортах, проломленный и заделанный наспех кусок фальшборта, куцую среднюю мачту, еще кое-какие повреждения, которые шторм не мог нанести. И вывела из этого кое-что.

Пили господа за удачу. По словам рыжего, им послал бог в одно плаванье два жирных куска, и хотя один из них нелегко достался (ясно, это речь не о нас); все-таки им повезло.

Пили за удачу, за добычу, за чей-то со святыми упокой, за чьи-то раны. Пили основательно. А я все ждала своего момента.

Момент, наконец, настал. Рыжий капитан поднялся из-за стола и поманил за собой. Остальных тоже расхватали, и я им сочувствовала. Но каждый был предоставлен своей судьбе.

Судно было очень похоже на "Звезду востока" мистера Митчелла. Название я, конечно, узнала лишь потом. Откуда я могла догадаться, что "Звезда" и "Леди Эмили" сошли в один и тот же год с одной и той же верфи? Но то, что у них совпадала планировка, было очень на руку.

Пьянка на палубе продолжалась. Оставалось, однако, человека три-четыре часовых, которые были лишь слегка хлебнувши. Прочие не томили себя жаждой, и черный стюард то и дело пробегал с новыми бутылками под натянутый парусиновый навес.

В каюту капитан пропустил меня вперед. Уж я крутила задом, и поводила плечами, и подмигивала - тьфу, противно вспомнить семьдесят лет спустя. Рыжий запер дверь и подошел ко мне. В два движения ободрал с меня рубаху. Третьего сделать не успел. Змеиный нож, спрятанный в рукаве, вошел меж ребер по рукоятку. Рыжий свалился к ногам без звука.

Каюта была кормовая, с высокими окнами, страшно неприбранная. Дверь запиралась на кованый крюк.

Приходилось поторапливаться. Натянув на себя первую попавшуюся рубаху покойного, обшарила помещение. Меня интересовало оружие. Ножи, кортики, пистолеты - все обобрала. Вышла из каюты. В проходе - никого. Только одна дверь открыта. Соображаю, что там должна быть кладовая со съестным и что там вряд ли больше, чем один человек. Так и есть!

Черная тень на ощупь копается в шкафу и бормочет проклятия... на моем родном языке.

Я его окликнула. С перепугу бедолага что-то уронил. Успокаивать было некогда. Я пристала с ножом к горлу:

- Куда заперли наших?

- В носовой трюм, - ответил он заикаясь.

- Заперты на замок?

- На засов.

- Где можно взять оружие?

- Ружья все под замком.