Еще один простофиля - Страница 2

Убедившись в достоверности услышанного, я решил, что мафия сошла с ума. Я отказывался поверить, что преступники могут просто так, средь бела дня, прийти и сделать город своей вотчиной. Затем кое-кто намекнул мне, что мафия подкупила комиссара полиции, а также полдюжины важных чиновников, и заручилась их поддержкой.

И тут я сделал главную ошибку – я попытался продолжить расследование на свой страх и риск. Я не хотел ни с кем делиться сенсацией и пошел к Дж. Мэтью Кьюбитту, моему шефу и владельцу «Геральд», лишь после того, как собрал весь необходимый материал и сделал набросок статей, разоблачающих преступный сговор.

Я рассказал ему о том, что замышлялось; он слушал меня с мрачным, безучастным видом.

Когда я кончил, он сказал, что мои данные надо проверить. Его сухость и отсутствие энтузиазма должны были насторожить меня. Хотя я копал достаточно глубоко и сумел разговорить множество людей, я знал не все. Мафия купила «Геральд». Такое мне и в голову не приходило. Позже я узнал, что Кьюбитту в награду за содействие было обещано место в сенате, и для алчного, тщеславного газетчика этого оказалось достаточно.

Он попросил меня передать ему всю информацию для проверки. По дороге домой – я поехал за бумагами – меня остановила полиция.

«Вас хочет видеть комиссар», – сказали мне. В сопровождении патрульной машины я отправился в Главное управление, где состоялась моя беседа с комиссаром.

Он был человек простой и не стал ходить вокруг да около. Без лишних слов комиссар выложил на стол десять тысяч долларов новенькими хрустящими банкнотами. Он покупает мое досье, а я должен забыть о расследовании. Ну что, по рукам?

Я никогда в жизни не брал взяток и не собирался начинать это сейчас, к тому же я знал, что благодаря этим статьям мое имя несколько недель не будет сходить с газетных полос и я займу ведущее положение в репортерском мире. Я поднялся и вышел на улицу, навстречу беде.

Я передал материалы Кьюбитту и рассказал ему о взятке, предложенной комиссаром полиции. Владелец газеты хмуро посмотрел на меня, покачал головой и попросил зайти к нему домой в половине одиннадцатого вечера. К этому времени я должен обдумать план дальнейших действий. Я полагаю, он сжег мои бумаги. Больше я их никогда не видел.

С самого начала я держал Нину в курсе моего расследования. Она видела, что я имею дело с динамитом, и смертельно боялась беды, но, понимая, что это мой шанс, Нина поддерживала меня.

Часов в девять я отправился к Кьюбитту. Нина проводила меня до машины, и я чувствовал, что ей страшно. У меня тоже было тревожно на душе, но я доверял Кьюбитту.

Его дом находился в Палм-Бэй. Туда вела пустынная дорога. На ней-то все и произошло.

Полицейский автомобиль, шедший с большой скоростью, догнал меня и ударил в бок. Вероятно, они хотели столкнуть мою машину с шоссе в океан, но это у них не вышло. Авария была серьезной, водитель-полицейский повредил грудную клетку о рулевое колесо. Его напарник отделался легким испугом. Он задержал меня за опасную езду. Я понимал, что все это подстроено, но ничего не мог сделать. Через пару минут появилась вторая полицейская машина, за рулем которой сидел сержант Бейлис из отдела по расследованию убийств. Никто даже не спросил его, как он оказался на этой пустынной дороге.

Бейлис взял дело в свои руки. Пострадавшего полицейского отправили в больницу, а меня повезли в Главное управление. Внезапно Бейлис приказал водителю остановиться. Мы были на темной безлюдной улице. Вслед за Бейлисом из машины вышел шофер. Он держал меня сзади, скрутив мне руки. Бейлис вынул из бардачка бутылку виски, набрал жидкость в рот и обрызгал мое лицо и рубашку. Затем взял дубинку и стукнул ею меня по голове.

Очнувшись в тюремной камере, я понял, что влип всерьез. Водитель-полицейский скончался. На меня повесили убийство и дали четыре года. Адвокат, защищавший меня, дрался как тигр, но ничего не добился. Стоило ему заикнуться о преступном сговоре, как его тут же оборвали. Кьюбитт показал под присягой, что никогда не видел моего досье, и добавил, что собирался уволить меня как недобросовестного работника и тайного алкоголика.

Отсиживая свой срок, я частенько думал, каким же я был простаком. Я говорил себе, что только сумасшедший мог пытаться в одиночку бороться с властями.

Мне не стало легче, когда я узнал, что под давлением общественности комиссар полиции подал в отставку, а состав городских властей претерпел значительные изменения. По заявлениям моего адвоката было проведено расследование, и чикагская мафия решила перебраться в другое место, но мое положение от этого не улучшилось. Я мотал свой срок, который мне дали за то, что я убил полицейского, управляя автомобилем в состоянии опьянения, и никто не мог мне ничем помочь.

Теперь, после трех с половиной лет, проведенных в камере, я снова оказался на свободе. Журналистика была единственным ремеслом, которым я владел. Кьюбитт занес мою фамилию в черный список; мне не приходилось рассчитывать на место в какой-нибудь газете. Я не представлял, чем мне заняться. До тюрьмы я прилично зарабатывал, но и тратил изрядно. Я оставил Нине мало денег. К моменту моего освобождения вряд ли что уцелело от этой суммы. Я тревожился за Нину, думал о том, как она живет одна, но моя глупость и упрямство заставляли меня настоять через адвоката на том, чтобы она мне не писала. Когда я представлял себе, как толстый садист-тюремщик читает ее письма, мне делалось дурно.

Я спросил Реника:

– Как у нее дела? Как она живет?

– Неплохо, – сказал он. – Ты ведь не сомневался в этом, да? Нина открыла в себе талант живописца. Она разрисовывает гончарные изделия и недурно этим зарабатывает.

«Бьюик» свернул на улицу, где находился мой дом.

При виде моего бунгало у меня комок подкатил к горлу. Знакомая улица была безлюдной. Дождь лил серой стеной на проезжую часть и тротуар.

Реник затормозил возле ворот.

– Еще увидимся, – сказал он и сжал мою руку. – Везучий ты, Хэрри. Хотел бы я, чтобы меня ждал такой человек, как твоя Нина.

Я вылез из машины и зашагал, не оборачиваясь, по дорожке. Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Нина.

На седьмое утро после моего выхода из тюрьмы я внезапно проснулся в шесть тридцать. Мне снилось, что я снова в камере, и лишь через несколько мгновений я понял, что нахожусь у себя дома, рядом со спящей Ниной.

Я лег на спину, уставился в потолок и начал, как и в предыдущие шесть дней, размышлять, каким способом буду зарабатывать на жизнь. Я уже зондировал почву в мире журналистики. Как я и предполагал, для меня там работы не было. Кьюбитт далеко протянул свои щупальца. Даже незначительная местная газета боялась иметь со мной дело.

У меня не оставалось большого выбора. Я умел писать, но не был беллетристом. Я – репортер. Чтобы сочинить стоящий текст, мне нужны факты. Без поддержки газеты я работать не могу.

Я посмотрел на спящую Нину.

Мы поженились за два года и три месяца до тюрьмы. Тогда Нине было двадцать два, мне – двадцать семь.

Нинины темные волосы слегка вились, а кожа имела оттенок слоновой кости. Мы оба считали, что она не была красавицей в общепринятом значении этого слова, но я говорил, да и теперь так думаю, что Нина – самая привлекательная женщина из всех, кого я когда-либо видел. Наблюдая за ней сейчас, я мог видеть, как она страдала эти годы. Кожа вокруг глаз огрубела. Возле рта появилась складка, которая отсутствовала до моего ареста. Нина во сне выглядела печальной: прежде такого не бывало.

Ей действительно порядком досталось. Я оставил на нашем общем счете три тысячи долларов, но они быстро кончились – на гонорар моему адвокату и последний взнос за дом ушло почти все, и Нине пришлось искать работу.

Она сменила несколько мест, пока наконец, как рассказал Реник, не обнаружила у себя способности к рисованию, и получила заказ у человека, который продавал туристам гончарные изделия. Он изготавливал их, а Нина расписывала. Последний год ей платили шестьдесят долларов в неделю: достаточно, по ее словам, чтобы продержаться нам обоим, пока я не встану на ноги.