Еще один баловень судьбы (СИ) - Страница 3

— Не очень верил, мадам. Но теперь свечку Деве Марии поставлю. Когда денег раздобуду…

— Ну, Вы ведь человек образованный?

— Я учился в Гарвардском университете в Бостоне, но сбежал из него, желая послужить революционному народу Франции.

— Очень похвально, мсье. Не знаю, где находится этот Бостон и что это за университет, но нашей республике образованные люди очень нужны. Вот вернется мой муж и Вас наверняка пристроит: или в Аваллоне или в Осере, а то и в Париж умудрится отправить — раз Вы туда ехали. Как Вас, кстати, зовут?

— Антуан, мадам.

— Антуан, а дальше?

— "Что за фамилию себе придумать? Карнэ? Матье?"

— Фонтанэ, — вдруг сказал Антон.

— Это хорошо, что Ваша фамилия не похожа на дворянскую, — сказала фермерша, улыбаясь. — А меня зовут Мари. Мари Дидье, урожденная Морен. Я уже приготовила ужин и приглашаю Вас к нему присоединиться. Разнообразия блюд у меня нет, но голодным Вы не останетесь.

Поздним вечером, умащиваясь под крышей фермы на тюфяке, набитом сеном, Антон горестно вздохнул, вспомнив оставшуюся в далеком будущем мать и весь тот сверкающий огнями мир, но вдруг улыбнулся, предвкушая новые впечатления в старой Франции (шел, как он исподволь выяснил, конец фрюктидора, то есть сентябрь 1795 года), и вскоре заснул.

В отличие от Ролана Дидье его предок Гастон выращивал на своем поле преимущественно пшеницу, ячмень и овес. И лишь на одном склоне, укрытом от северного ветра фруктовым садом (яблонево-грушево-сливовым), он холил и лелеял небольшой виноградник. Рядом с фермой был, конечно, огород с обычным набором овощей: капуста, лук, морковь, огурцы, помидоры, салат и несколько грядок все еще новомодного картофеля. Позавтракав с хозяевами (кроме Мари и юркого семилетнего Гийома в семье было три девочки: тринадцатилетняя Рози, десятилетняя Катрин и четырехлетняя Сесиль), Антон, естественно, предложил свою помощь по хозяйству, на что Мари ответила:

— Вы, верно, не заметили, что у нас есть работники? Их трое, муж с женой и их сын, они живут вон в том домике и с утра уже трудятся в хлеву, а потом станут пасти скотину, подкашивать траву и обихаживать виноградник. Мы сами возделываем лишь огород, который нуждается в прополке и поливке — а с этим мои дети прекрасно справляются. Надо бы, конечно, крышу на доме поправить, которую вчерашний вихрь местами разодрал, но я поручу это сделать Симону и его сыну…

— Тогда я мог бы заняться виноградником, — сказал Антон. — Мне уход за ним знаком.

— Коли Вам так хочется, идите. К обеду мы Вас позовем…

На виноградник батраки, видимо, с неделю не заглядывали, так что работы у Антона оказалось порядочно. Зато ягоды его порадовали: крупные, обильные, уже частично бордово-синие — именно такие идут на изготовление знаменитого бургундского вина. И они совершенно не были затронуты филлоксерой. Только гусениц и улиток на них было изрядно, замучился собирать их в лубяную корзинку.

Вдруг плети винограда раздвинулись, и меж них к Антону просунулось хмуроватое личико Рози. Она бросила взгляд на корзинку и натурально удивилась:

— Как много Вы их набрали! И все с этого конца виноградника?

— Да нет, — усмехнулся Антон. — Этот конец я обобрать не успел, ты мне чуток помешала…

— Я пришла позвать Вас на обед… — с ноткой обиды произнесла Рози.

— А давай вместе этот конец обработаем? — предложил вдруг Антон. — Или тебе это занятие незнакомо?

— Вот еще! — фыркнула Рози. — Я с папа уже здесь работала…

— Тогда вперед?

— Вперед!

И Рози принялась ловко обирать вредную фауну с виноградных листьев.

Впрочем, Мари их подвиг сначала не оценила и набросилась на дочь:

— Мы полчаса ждем вас за столом, а ты шла, видимо, нога за ногу!

Рози тотчас насупилась, но не сказала ни слова. Антон поспешил ей на выручку:

— Это моя вина, мадам! Я уговорил Рози помочь мне дочистить виноградник — очень не хотелось тащиться туда по жаре еще раз. Вот результат наших трудов…

И он открыл корзинку, почти полную шевелящихся гусениц и улиток.

— Ого! — воскликнула хозяйка. — Да из этих улиток мы сделаем вкуснейший паштет! А гусениц скормим свиньям, они у нас всеядные. Гран мерси, мсье Антуан!

Вторую половину дня Антон провел на огороде, преимущественно снабжая водой из теплой бочки юных поливальщиков, потом пополнял эту бочку водой из колодца, а затем окучивал мотыгой картофельные рядки — этой премудрости на ферме еще не знали. Меж делами он познакомился с Симоном — низкорослым коренастым батраком лет сорока, с буйной неопрятной шевелюрой, крепкими желтыми зубами и коричневой кожей на шее, лице и руках — следствие постоянного пребывания на солнце. Вскоре он заметил, что Симон периодически бросает на Мари взгляды — лишенные как бы выражения, но настойчивые. Мари эти взгляды отражала опущенными ресницами при несколько брезгливом выражении лица. Симон в итоге стал сопеть, бесцельно ходить по двору, но оставался в поле зрения фермерши. Та разрядила обстановку, уйдя в дом. Тогда ушел и он в свою домушку, бросив косой взгляд на Антона. Жены его попаданец так и не увидел. Сын же батрака был рослым молчаливым недорослем с туповатым выражением лица.

"Ситуация классическая и многократно описанная в романах на деревенскую тему, — стал формулировать Антон. — Деловой муж, скучающая временами жена и вожделеющий ее батрак. Она ему, пожалуй, успела отдаться и успела об этом пожалеть. Или я тут некстати оказался, став антиподом Симону. Получается почти калька с предыдущей ситуации в исполнении Риты, Петра и меня. К черту, надо отправляться в Авалон…"

Утром он, слегка смущаясь, стал расспрашивать Мари, как пройти в город и где найти там ее мужа. Мари сначала стала его отговаривать ("Вас могут там просто забрать в солдаты…"), но потом смирилась с упрямым американцем и написала мужу записку: "Гастон. Памаги мсье Фонтанэ чем сможеш. Он приехал из Америки помочь нашей революции и отстал от дележанса. Мари". Передавая записку, она смутилась:

— Я училась в школе всего год и не очень-то грамотна. Хотя большинство моих подруг вообще писать не умеют… Но Катрин, Гастона и Сесиль я хочу все же отдать в школу, в Гийоне: республиканцы много школ уже открыли в нашей местности, спасибо им за это. А до Авалона от нас меньше 3 лье: сначала пойдете по этой дорожке на полдень и придете через поллье в городок Гийон. Через него проходит шоссе из Лиона на Париж — вот и пойдете по нему на закат и часа через три-четыре Вы будете в Авалоне.

— Благодарю Вас, мадам Дидье: Вы мой ангел-хранитель! Пусть Ваша семья не знает отныне ни горя, ни серьезных забот. А я при случае пришлю Вам подарок.

— Подарок можете не присылать, а вот письмо от Вас я буду ждать, иначе сердце будет не на месте: сумели Вы устроиться во Франции или нет? И вот возьмите с собой в дорогу узелок с едой: по себе знаю, как в дороге есть хочется…

— Вы очень меня балуете, мадам. Ваш образ навсегда останется в моем сердце!

— Идите, Антуан и пусть дева Мария хранит Вас в пути!

— До свиданья, в том числе и с вами, Рози, Катрин, Гастон и Сесиль!

Антон довольно низко поклонился радушному фермерскому семейству и пошел, положив на плечо шест с висящим на нем узелком, по полузнакомой дороге в Гийон.

Городок Гийон, в который Антон ездил в 21 веке за покупками или для развлечений почти ежедневно, показался ему на первый взгляд все тем же: в излучине речки — сборище двухэтажных каменных домов под красноватыми черепичными крышами вдоль двух диагонально пересекающихся улиц. Однако вместо асфальта были булыжные мостовые, вместо сверкающих авто — редкие телеги и никаких тебе развлекательных заведений. Совсем мало было и людей на улицах: день то будничный.

Стоило Антону пересечь мост через излучину реки, и он вышел на тракт Лион-Париж, который ему сразу не понравился: над его грунтовым покрытием под жаркими лучами сентябрьского солнца прочно висела пыль, периодически подновляемая колесами телег, карет и редких дилижансов. Он порыскал глазами туда-сюда и не зря: сметливые французы проложили метрах в 20 от тракта параллельные ему тропинки — по наветренной из них Антон и пошел к Авалону. Дорогой он поглядывал на копошащихся то тут, то там земледельцев или на проносящиеся по тракту экипажи, а то задирал голову в небо, пытаясь увидеть звонкоголосых жаворонков или других голосистых птах. Меж тем считал и расположенные обочь тракта поселки (бурги по-французски): вот миновал Мезон-Дье, сзади остался Шарбоньер, прошел сквозь совсем крохотный Тюйери и, наконец, увидел вдали значительное скопище домов и башни Авалона, в том числе его центральную 50-метровую башню, где должны быть часы. "Время-то, пожалуй, обеденное, — прикинул Антон. — Да и аппетит я нагулял уже изрядный. А на подходе к городу (по экскурсии помню) ручеек Миним по оврагу как на заказ бежит… Решено, пообедаю тем, что мне Мари насобирала, и вступлю в город сытый, почищенный от пыли и умытый".