Эроусмит - Страница 24

— Знание — величайшая вещь в медицинском мире, но оно ничего не стоит, если вы не умеете его продавать, а для этого вы прежде всего должны лично импонировать людям, имеющим доллары. Явился ли к вам новый пациент, или ваш старый приятель, вы всегда должны подходить к нему коммерчески. Объясняйте ему и его убитой горем встревоженной семье, как много труда и работы мысли вы затрачиваете на его болезнь, и давайте ему таким образом почувствовать, что благо, которое вы ему доставили или намерены доставить, значительно выше того гонорара, на который вы можете рассчитывать. Тогда, получив от вас счет, он примет его покорно, без недоразумений.

Мартин до сих пор не обнаруживал широты и ясности ума. Он несомненно был напористый молодой человек и не глупый. Но не бывало у него высоких минут, когда бы он видел себя в соотношении с миром в его целом — если он вообще-то отдавал себе отчет, что мир это нечто большее, чем он, Мартин Эроусмит. Его друг Клиф был мужиковат, его любимая Леора, при всем своем благородстве, была деревенской девочкой, а сам он растрачивал свою энергию в лихорадочных занятиях и в изумлении перед чужою тупостью. Но если он и не созрел, он все же не витал в облаках, он остро ненавидел претенциозность, умел поработать руками и с неугасимой любознательностью доискивался до железной непреложности фактов.

А в отдельных редких случаях он постигал и комедию жизни; на один великолепный час освобождался от утомительной для его поклонников напряженности. Такой час выдался перед рождественскими каникулами, когда Роско Гик взошел на вершину славы.

В «Уиннемак-Дейли-Ньюз» появилось сообщение, что доктор Гик отозван с кафедры отоларингологии в город Джерси-Сити, на пост вице-президента «Новой идеи» — могущественной торговой компании по поставке медицинских инструментов и оборудования. В ознаменование сего события он прочитал перед всем медицинским факультетом лекцию на тему «Искусство и наука оборудования врачебного кабинета».

Гик являл собой образцово законченную фигуру: очки, энтузиазм, любовь к человечеству. Сияя улыбкой перед восторженными студентами, он возглашал:

— Джентльмены! Многие, слишком многие наши врачи, даже те блестящие старые пионеры, те боевые кони, которые в слякоть и в бурю, сквозь зимний леденящий ветер и августовский зной спешат принести слова ободрения и облегчить боль самому незаметному человеку в мире, — даже эти старые Несторы нередко застревают на одном месте и не знают, как двинуться дальше. Оставляя ныне это поприще, на котором я так долго и счастливо подвизался, я хочу посоветовать каждому своему студенту, чтобы он, перед тем как приступить к медицинской практике, прочитала только своего Розенау, и Хауэла, и Грея; но, готовясь к тому, чтобы стать тем, чем должен быть всякий благонамеренный гражданин, а именно, практическим человеком, пусть он проштудирует также весьма ценное краткое руководство по современной психологии: книгу Гровенора А.Бибби «Как обеспечить бойкую торговлю». Ибо не забывайте, джентльмены — и это вам мое последнее напутствие, — достоин внимания не только тот, кто подходит ко всему с улыбкой, но и тот, кто изощрен в философии, в практической философии, кто не предается мечтаниям, не тратит все свое время на разговоры об «этике», как ни блистательна эта тема, и о «милосердии», как ни славна сия добродетель, — но помнит всегда, что мир, к сожалению, судит человека по тем денежкам, которые ему удается откладывать. Тот, кто прошел университет суровой действительности, тот судит врача, как другие судят дельца, — не только по его «высоким идеалам», о которых он постоянно твердит, но и по тому, сколько лошадиных сил прилагает он к их осуществлению, к тому, чтоб они приносили доход! Да и с научной точки зрения следует учитывать, что врачу необходимо производить на пациента впечатление высокооплачиваемой эрудиции: впечатление это в наш век новой психологии столь же эффективно, как и лекарства, которые вы даете глотать больному, или хирургические операции, которые он дает над собой произвести. С той минуты, как пациент убедится, что другие ценят и вознаграждают ваше искусство, с той самой минуты он должен почувствовать вашу силу и начать поправляться.

Если вы хотите импонировать пациентам, самое важное — завести такой кабинет, чтобы вы могли, едва больной переступит порог, начать продавать ему мысль, что его лечат правильно. Неважно, скажу вам, что врач учился в Германии, в Мюнхене, в Балтиморе, в Рочестере. Пусть он начинен всяческими знаниями; пусть умеет незамедлительно, с большою степенью точности, ставить диагноз самого неясного заболевания, пусть он владеет в хирургии техникой Майо, Крайла, Блейка, Окснера, Кушинга. Если у врача старый, обшарпанный кабинет, с подержанными креслами, с кипой потрепанных журналов, пациент никогда не проникнется к нему доверием; он будет противиться предписанному лечению — и врачу будет затруднительно назначить и взыскать приличный гонорар.

Если мы не ограничимся поверхностном обзором и заглянем в основы философии и эстетики оборудования врачебного кабинета, то мы увидим, что в настоящее время существуют две враждующих школы: школа гобеленная и школа асептическая, как я для удобства позволю себе их назвать. Каждая из этих двух школ имеет свои заслуги. Гобеленная школа требует роскошных кресел для ожидающих пациентов, красивых, писанных красками картин, книжных шкафов, набитых лучшими мировыми классиками в дорогих переплетах, и хрустальных ваз, и пальм в горшках — чтобы все это производило впечатление полного достатка, который мог появиться только благодаря подлинным способностям и знаниям. Асептическая школа, с другой стороны, утверждает, что пациенту требуется прежде всего видимость самой щепетильной гигиены, достигаемая лишь одним путем: приемная, так же как и кабинет, обставляется исключительно белыми крашеными стульями и столами, а украшается разве только японскими гравюрами по светло-серым стенам.

Но для меня, джентльмены, представляется очевидным (настолько очевидным, что я поражаюсь, как это до сих пор не получило общего признания), что идеальная приемная требует сочетания этих двух школ! Не отказывайтесь от пальм и красивых картин, — для практикующего врача они такое же необходимое орудие производства, как и стетоскоп или тонометр. Но, насколько возможно, сохраняйте во всем придающую гигиенический вид белизну — а на ее фоне проводите гамму красок, какую можете изобрести вы сами или ваша милая жена, если она одарена художественным вкусом! Богатые красные или золотые подушки на моррисовском кресле, покрытом чистейшей белой эмалевой краской. Той же белой эмалью выкрашен пол, но с нежно-розовым ободком! На белых столах свежие и незахватанные номера дорогих журналов в ярких обложках! Вот, джентльмены, те мысли о роли воображения в коммерции, которыми мне хотелось поделиться с вами на прощание. Вот то евангелие, которое я надеюсь распространять на своем новом поле деятельности — в Джерси-Сити, в компании медицинского оборудования «Новая идея», где я в любое время буду рад видеть и приветствовать всех и каждого из вас.

В бурную пору рождественских экзаменов Мартина неодолимо тянуло к Леоре. Ее вызвали домой в Дакоту, — может быть, на долгие месяцы, так как захворала ее мать, — а Мартин должен был (или думал, что должен) видеться с ней ежедневно. Пока она была здесь, ему не приходилось спать и четырех часов в ночь. Он ездил к ней, зубря к экзаменам в вагоне междугороднего трамвая, и впадал в уныние, вспоминая бойких врачей-стажеров и мужчин пациентов, с которыми она встречалась в клинике, и ругал себя за такую наивную ревность и снова терзался. Чтобы только взглянуть на Леору, он ждал часами в приемном покое или под снегом прогуливался за воротами, покуда ей удастся подбежать к окну и кивнуть. Когда же они оставались, наконец, вдвоем, они бывали всецело поглощены друг другом. Она обладала даром откровенной страсти; дразнила Мартина, мучила недоступностью, но была нежна и бесстрашна.