«Ермак» во льдах - Страница 3
Следуя своему правилу – изучать занимавшие его вопросы не «книжным» образом, а на деле, – он воспользовался служебным пребыванием в Северной Америке, чтобы съездить на Великие озера и видеть там работу ледоколов, перевозящих железнодорожные поезда. Здесь он познакомился с идеей носового винта в ледоколе, струя которого размывает ледяные нагромождения, не поддающиеся натиску сильнейшего ледокола. Макаров усмотрел в этом приспособлении решение беспокоившей его задачи; он в этом ошибся; как известно, именно передний винт и стал причиной пробоины, полученной «Ермаком» при первой встрече с полярными льдами. Несмотря, однако, на это, мне, близко стоявшему к делу «Ермака», сдается, что если бы Макаров не имел этой ошибочной уверенности в действии переднего винта, он вовсе бы не решился приняться за пропаганду арктических ледоколов.
Начал он эту пропаганду с того, что представил некоторым членам Императорского Российского Географического общества, специально интересовавшимся арктическими вопросами, свои соображения о возможности, при помощи ледоколов, проложить путь к устьям сибирских рек и к Северному полюсу. Свои расчеты о необходимой силе ледокола он строил на толщине годовалого полярного льда, по измерениям норвежской и австро-венгерской экспедиций.
Сколько-нибудь годных данных о сопротивлении льда в литературе не имелось, и Макарову пришлось пополнить этот пробел косвенными соображениями, частью основанными на опытах, по его инициативе произведенных. Его расчеты приводили к весьма крупной величине ледокола и потребной силе его машины. В своем первоначальном проекте он указывал на два ледокола по 20 000 сил каждый; для успеха дела он считал необходимым два судна, чтобы в случае какого-либо несчастия с одним из них другое могло бы либо помочь ему, либо самостоятельно вернуться.
Обращение Макарова к людям науки имело двоякую цель: почерпнуть от них полезные для него сведения, а главное – заручиться их нравственной поддержкой для получения средств осуществить свою мысль. Как известно, занятие наукой развивает дух критики; ученые, благодаря своим умственным привычкам, вообще не склонны увлекаться проектом, построенным на зыбком основании, и потому понятно, что Макаров, за единичными исключениями, в этой среде не встретил той готовности поддержать его своим авторитетом, на которую он рассчитывал.
Я в то время был уже в отставке, жил на своей даче в Финляндии, но часто приезжал в Петербург, где имел pied à terre [6], и здесь Степан Осипович проводил многие часы в беседах со мною о том, какими путями и средствами достичь своей заветной цели. Мое личное отношение к ледокольному вопросу с тех пор не изменилось: я был уверен, что смелая мысль – побороть льды сочетанием всех средств современной техники – есть задача, решение которой может иметь для России неоценимые последствия; я знал, что Макаров обладает чрезвычайною технической опытностью, редкой изобретательностью и непоборимой настойчивостью, а потому – если задача разрешима – он более кого-либо имеет шансы на успех.
Наконец, я вынес из истории науки и техники убеждение, что денежные средства, обращенные на расширение человеческих знаний и на покорение сил природы, приносят плоды сторицею. Что же касается достижения полюса, то в настоящее время в научной литературе принято говорить, что достижение этой точки никакого серьезного значения не имеет, что не в рекорде дело, а в научных результатах и т. п.
Все это прекрасно, однако – каким было бы радостное торжество всей образованной России, если бы достижение этой географической точки удалось бы впервые русской экспедиции![7] Эта мысль – обеспечить своей Родине это идеальное торжество – была главным внутренним стимулом для Степана Осиповича; все остальное было лишь средство к этой цели. Я и в этом отношении разделял взгляд Макарова, и потому охотно готов был, по мере моих слабых сил, помочь ему. Хотя я не занимал никакого служебного положения и не представлял выдающегося научного авторитета, но Макаров знал, что может безусловно положиться на мою дружбу и располагать моими знаниями и моим временем, а потому он в первый период своей арктической пропаганды делился со мною всеми своими планами, заботами и надеждами.
Видя, что увлечь за собою ответственных представителей ученых обществ и учреждений ему нельзя, Макаров решился перенести агитацию в общественные сферы. С этою целью ему удалось устроить торжественное заседание Географического общества во дворце Его Императорского Величества августейшего президента Академии наук[8], причем вступительное слово было сказано маститым вице-президентом Географического общества П. П. Семеновым[9], затем, по поручению Совета общества, мною был дан краткий исторический очерк арктических изысканий, и в заключение Степан Осипович сделал доклад о своем проекте, иллюстрируя его моделью ледокола и различными диаграммами. Торжественная обстановка блестящего собрания, нравственная поддержка, оказанная высокопоставленными лицами, наконец имя самого Макарова доставили его докладу известный succе́s d’estime [10]; но надо было достичь главного – согласия министра финансов на ассигнование суммы для постройки и снаряжения ледокола.
Свой успех в этой трудной задаче Макаров всегда приписывал поддержке Д. И. Менделеева, который, со свойственным ему юношеским пылом, увлекся смелою мыслью и представил С. Ю. Витте веские аргументы в пользу того, чтобы произвести ледокольный опыт в больших масштабах. Личный доклад Степана Осиповича у министра довершил дело: проницательному уму Сергея Юльевича нетрудно было убедиться, что он имеет дело с человеком не только смелой мысли, но и основательных знаний. В принципе, было решено построить один ледокол, удовлетворяющий известным требованиям осадки, ширины и запаса топлива; для разработки же деталей проекта и для выяснения стоимости такого судна была созвана в Министерстве финансов особая комиссия из лиц разных специальностей, а также представителей трех судостроительных фирм: Шихау (в Эльбинге), Бурмейстера (Копенгаген) и Армстронга (Ньюкасл).
В заседаниях этой комиссии участвовал между прочими и капитан Свердруп, который по возвращении «Фрама» командовал срочным пароходом, поддерживающим сообщение между Норвегией и Шпицбергеном[11]. Чтобы познакомиться с этим авторитетом полярного плавания, Макаров совершил на его пароходе рейс на Шпицберген и обратно, успел убедить Свердрупа в осуществимости своего ледокольного предприятия и привлек его к занятиям комиссии. С Нансеном Степан Осипович лично познакомился при посещении знаменитым путешественником Петербурга, но Нансен скептически относился к проекту и, между прочим, не верил в достаточную крепость железного судна, в чем, как оказалось, ошибся.
По выработке комиссией основных требований конкурирующие судостроители представили свои проекты и сметы стоимости; наиболее выгодным было признано предложение Армстронга, которому и был сделан заказ. Предварительно Степан Осипович съездил в Ньюкасл, чтобы совместно с судостроителем выработать спецификацию и установить окончательные условия. Во время строительства он неоднократно бывал в Ньюкасле, чтобы устранять возникавшие затруднения, неизбежные в новом деле. Я впоследствии слышал от лица, знакомого с судостроителем, что инженеры были поражены технической опытностью и сообразительностью адмирала, всегда находившего наилучший выход из затруднения.