Ермак. Том II - Страница 10
Поп Савва отчасти был прав: пищали били немного далее стрелы. Выпущенная из тугого лука стрела насквозь пробивала тесину в струге. И при стрельбе из лука было свое удобство: не надо было зелья; оно то отсыреет, то его ветром сдует, то еще что-нибудь. Кроме того, татары пообвыкли к пищалям. Да и по правде сказать, они уже слыхали про огневой бой. Никто иной, а русский воевода Лыченцев после схватки с Маметкулом кинул свои пушки и бежал, а тот подобрал их…
Первого августа заняли Цымгу[13]. Кругом простирались неоглядные заливные луга, на которых паслись тучные стада. И дружина Ермака здесь зазимовала.
Татары в городке и окрестностях не держались крепко за сибирского хана. Об одном лишь тревожились и печаловались Ермаку:
– Кто нас освободит от дани Кучуму? Даже одна собака не служит двум хозяевам, а мы скотоводы и люди бедные.
Атаман принял их учтиво, стоя. Выслушал и внушительно ответил:
– Властью, данной мне Русью, от ясака – податей – Кучуму с души, с дыма, со скота я вас освобождаю. Ныне вдвое меньше будете ставить коней, мяса и рухляди моему войску. Живите мирно, растите стада и ведите торговлю, только без плутовства.
Старейшины поклонились Ермаку в землю. Он поднял их за плечи и каждому сказал ласковое слово.
– А в землю челом мне бить не надо, не аллах я и не хан!
И то понравилось старикам Цымги, что говорил он с ними учтиво и по-татарски.
На площадях городка зашумели торги, и казаки оберегали товары. Одного боялись правоверные, кабы казаки жен их не сбили с пути верности. Хоть и ходили татарки с закрытыми лицами, но казаков, оголодавших без женской ласки, без теплого слова волновал жгучий взгляд, брошенный, как острие, из-под покрывала. Дворы были отстроены с глухими стенами, улицы – двум арбам не разъехаться, но пронырливые донцы и камские ходуны проникали через все запоры, и случался грех.
Трепетал на осине багряный лист, рдела рябина под еще жарким солнцем. Струги неподвижно стояли на приколе. Неподалеку Тюменка с тихим лепетом вливалась в Тобол. Юрты и землянки лепились подле нее. Над ними тянулись дымки. Понемногу, не боясь казаков, возвращались жители из кочевья.
Казачьи разъезды рысили на дорогах, задерживались в улусах. Татары встречали их покорно. Казаки объявляли им:
– Больше нет над вами власти Кучума!
– Хан до нас не доходит, но тарханы его берут ясак. Как быть?
– Дань и поминки нам по силе будете давать.
– Дашь вам, хан раззлобится и вдвойне возьмет!
– Не бойся, Кучумке не выдадим на расправу. Отошло его времячко!
Кто противился казакам, не давал им хлеба и скота по силе, у тех палили жилье.
Вверх по реке Тоболу добрались казаки на стругах до острожка Тархан-Калла. Тыны, вал, перед ним глубокий ров, а через него – перекидной мост. У крепких ворот стража с копьями и луками.
Иванко Кольцо с десятком казаков выпытывал:
– Кто живет?
Татары ответили:
– Вольный господин, дани хану не платит, только оборонять его обязан, и жители малый ясак дают и князю своему, и Кучуму.
Кольцо подошел к воротам, стража скрестила копья:
– Кто такие, куда плывете?
– Купцы московские, торг ведем. Наслышаны о богатствах вольного господина, хотим торговать. Шли в Бухару, да раздумали. Гляди!
Иванко полез в короб и добыл пестрый платок, распахнул, и жаром обдало стражу.
– Бери, каждому по платку…
Разом распахнули ворота и сказали:
– Торг – большое дело. Наш господин могуч, ничего не боится. Гляди, какой город. В Бухара такой нет!
Стражники провожали до тархана. Казаки приглядывались. Хваленый город Тархан-Калла состоял из берестяных чумов. Брехали одичавшие худые псы, от жилья несло острой кислятиной. В центре – рубленая изба.
– Вот и наш князь. Богато живет, – сказал страж.
Казаки весело переглянулись. Иванко Кольцо напомнил им:
– Главное не в чумах, а в силе. И у нас на Дону плетни да землянки, не в том краса!
Притихли и с почтительным видом вошли в жилище тархана. Изба низкая, дымная, вправо чувал, влево на земле оленьи шкуры, на них грязные перины. Тархан – заплывший жиром, лысый, с лукавым взглядом – сидел идолом на подушке. Лик бронзовый, непроницаемый. Подле, на засаленной подушке, сидел худущий надменный татарин в парчовом халате и собольей шапке. Не поднимая глаз, он перебирал красные четки.
Татарин улыбнулся и сказал казакам:
– Я рад, что не минули мой город и привезли товары.
Иванко, в цветной ферязи, опоясанный шелковым поясом, в шапке с красным верхом, учтиво поклонился хозяину:
– Прослышаны о твоем могуществе и богатстве и не миновали тебя.
Быстрые мышиные глаза тархана перебежали на татарина в парчовом халате. Казалось, они говорили ему: «Теперь сам видишь, сколь я могуч и славен!» Однако надменный гость не пошевелился, и еле уловимая насмешливая улыбка скользнула на его тонких губах.
Иванко приосанился и продолжал:
– Ходили мы в Китай, купили шелка и фарфор, и корень жизни – женьшень, от коего старые молодеют и холодная кровь закипает. Были в Индии – предалекой стране, самоцветы выменяли, да в Рынь-песках ограбили нас разбойники.
– А бусы, запястья есть? – спросил тархан.
– Все есть; если повелишь, враз сюда со стругов доставим!
– Пусть люди несут.
Кольцо вышел с казаком, стражник подошел к ним. Он щелкнул языком и похвалил:
– Хороший покрывало дал мне, но у меня две жены, перегрызлись из-за него, как псы. Ох, горе мое, как усмирить их? Добрый купец, не дашь ли мне второй?
Иванко внимательно поглядел на стражника:
– Боюсь!
– Не страшись, щедрый гость. Никому не скажу.
– Это добро, – похвалил Кольцо. – А кто у тархана сидит? Повелитель какой? Тархан? Мулла?
Страж вздохнул:
– Горе наше. Не уезжает вторую неделю: жрет, пьет, разглядывает жен тархана, дани требует.
– А вы гоните!
– О, аллах милостивый, нельзя его гнать. Это – Кутугай, ближний Кучума. Он требует покорности и ясак соболями. А тархан жаден, забавляет его историями, а о покорности ни слова…
Кольцо задумчиво покрутил ус. «Дать ему алый платок, а Кутугая мы на струги сведем, может, позарится на добро наше», – подумал он.
Низко кланяясь, стражник сказал:
– Щедрый господин, теперь я пойду успокою своих жен, а страже велю пропустить тебя, когда только придешь…
Казак Трофим Колесо притащил на широкой спине большой короб. Иванко Кольцо вскрыл и извлек из него штуку алого атласа, ловко, по-молодецки, махнул рукой, и кипучей, жаркой волной перед тарханом взметнулись нежные складки тонкой легкой материи.
– Глянь, всемогущий властелин, сколь прекрасно и как ласково облечет женское тело! – Иванко провел ладонью по атласу. – А вот иной товар – радость для сердца прекраснейших женщин на земле! – И он стал быстро выкладывать и расхваливать зеркала, ларцы, ожерелья, монисты, банки с пахучими мазями.
Кутугай презрительно кривил губы, а глаза его полны были насмешки. Он, как стервятник на кургане, сидел не шевелясь. Все эти кольца, зеркала, ленты его не прельщали; глаза его потускнели и были безучастны.
Кольцо выхватил из короба цветные, тисненные золотом кожи и хлопнул ими одна о другую. Посланник Кучума неуловимо перевел взгляд на свои мягкие, зеленого сафьяна, сапоги. Они потускнели, пообтерлись. Ханский сборщик огорченно вздохнул.
Тархан рылся в дешевых зеркалах, лентах, прижимал к груди цветные кожи и сладостно шептал:
– Я буду платить вам лучший соболь. Ох, какой соболь! Неси еще товар, мне надо много, очень много, я имею двенадцать жен, и одна из них – золотой месяц на небе.
Иванко полез в карман, достал кожаный кисет. Потряс им и высыпал на ладонь яхонты, смарагды, изумруды. Искрометным огнем блеснули камни.
Тархан потянулся к самоцветам.
Серьезным тоном Кольцо предупредил:
– Осторожней, великий господин, это не просто камни! Они талисманы: одни из них приносят ненависть, другие помогают, если украсить ими грудь красавицы, воспылать страстью к мужу.