Ермак. Начало - Страница 5

— Пётр Никодимыч, не тяни ты душу! Дальше рассказывай!

— Рубанул хунхуз Тимоху сверху наотмашь, тот попытался увернуться и прикрыться кинжалом. Всё думаю — нет больше Тимохи! Такой удар сам не знаю — отбил бы или нет, да и то шашкой, а не кинжалом.

Селевёрстов задумчиво начал крутить кончик уса.

— Словом, хунхуз на нас выскочил. Мы только карабины подняли. Раньше-то стрелять не могли, Тимоха варнака загораживал, — атаман рубанул рукой. — Смотрим, а китаец с коня валится, и в спине у него кинжал торчит. Тимоха же постоял, постоял, покачнулся и упал.

Старик Аленин крепче сжал костыль обеими руками.

— Мы на холм намётом поднялись, — продолжил свой рассказ Пётр Никодимыч, — глядим, Тимоха лежит, лицо кровью залито. Мишка Лунин с коня соскочил и к нему кинулся: «Жив!!! — кричит. — И голова целая!». Да давай рубаху на себе рвать и перевязывать голову Тимохе.

Селевёрстов посмотрел в глаза Аленину:

— Я с остальными казаками стал с холма спускаться к Амуру, а там картина: у подножия холма две коняки мёртвые с взрезанными животами и два китайца с перерезанными глотками. А ещё дальше по берегу во всей красе девять мёртвых хунхузов и у всех головы прострелены. Трое почему-то поперёк седла на лошадях лежат. Ну и наш табун почти полностью по берегу разбрёлся.

— У Тимохи то с утра, когда на пастбище уезжал, только четыре патрона к его берданке было, — сказал Афанасий, не отрывая удивлённого взгляда от лица атамана.

— Собрали мы табун, Тимоху перевязали, чем смогли, на сделанные носилки положили, подвесили между лошадей, да назад подались, — продолжил Селевёрстов. — Я там урядника Башурова с двумя десятками казаков оставил, чтобы ещё пошукали, посмотрели, на ту сторону Амура быстро сходили.

— А наказному атаману не доложат? — спросил Афанасий Васильевич. — Запретили нам на ту сторону в Маньчжурию ходить.

— Ничего, Наум Башуров казак опытный. Всё по-тихому сделает. Следов не оставит. А вот и фельдшер!

— Что скажете, уважаемый Иван Петрович? — поднялся с лавки Селевёрстов, а за ним с трудом встал и старый Аленин, с надеждой смотря, на подходящего к ним фельдшера.

— Всё хорошо! — ответил Сычёв, подходя к казакам. — На удивление хорошо. На правом боку касательная рана от огнестрела, прострелено правое предплечье, но кости все целые, на голове сильный ушиб височной области с левой стороны и рассечение кожи.

Фельдшер поставил саквояж на землю, достал из сюртука коробку папиросок и, закурив, продолжил:

— Через месяц или два будет как огурчик, шрам только над левой бровью останется, да правую руку надо будет ещё с месяц другой поберечь.

— Он уже пришёл в себя? — с затаённой радостью спросил старый Афанасий.

— Пока нет. Контузия от удара по голове у него сильная и кровопотеря большая. Так что покой и пока только питье с лекарствами, которые я оставил. Потом бульона можно дать будет.

Сычёв загасил папироску:

— Завтра приеду, сменю повязки. Если вдруг его вырвет, Афанасий Васильевич, не пугайтесь. Такое бывает после сильного удара по голове. Счастливо оставаться! — доктор направился к бричке.

— А как же оплата? — вдогонку крикнул старый Афанасий.

— Потом, всё потом, — ответил Сычёв, усевшись в бричку и направляя её в ворота, выезжая со двора Алениных, где чуть не столкнулся с въезжающей телегой, запряженной небольшой кобылой, которой правила красивая, черноволосая женщина лет тридцати.

— Вот и Марфа приехала! — поправив фуражку, Селевёрстов пошел на встречу.

— Здравствуй, атаман, — спрыгнув с телеги, поздоровалась красавица. — Сто лет прожить вам, Афанасий Васильевич.

— Здравствуй, Марфа, — хором поздоровались с ней казаки.

— Зачем звал, атаман? — спросила Марфа, глядя на Селевёрстова иссини черными глазами.

— Понимаешь, Марфа, — потеребил усы, станичный атаман, не отводя глаз от взгляда женщины, — не понятно мне.

— Что не понятно?

— Не понятно, как мог четырнадцатилетний казак, ещё даже не «малолетка», двенадцать вооруженных варнаков извести.

— Чего-то боишься, Никодимыч? — спросил, подковыляв Афанасий.

— Не знаю. Пусть Марфа Тимофея посмотрит. Она ведунья сильная, душу видит. Пусть посмотрит! Только характерника нам не хватало!

Прервав разговор, к стоявшим казакам и женщине, на взмыленном жеребце подлетел казак с лычками младшего урядника на погонах и, свесившись с седла к атаману, негромко проговорил:

— Господин атаман, на том берегу Амура обнаружено двадцать наших коней, четыре мертвых вооруженных китайца и их лошади. Китайцы все убиты из винтаря. Всех лошадок перегнали на нашу сторону. С китайцев всё собрали.

Конь под урядником начал играть, перебирая ногами.

— Да сойди ты с коня, Башуров, и доложи подробно, — похлопывая жеребца по морде, сказал Селевёрстов.

Наум Башуров, соскользнув с коня, и, взяв его под уздцы, продолжил:

— В овраге, что вправо от Амура перед Соворовской лощиной уходит, нашли ещё пятерых мёртвых хунхузов и их лошадей. Двое убиты кинжалом со спины в сердце одним ударом, а у троих глотки от уха до уха перерезаны.

— Да… дела! — от изумления атаман сдвинул фуражку с жёлтым околышем на затылок, а старый Афанасий застыл столбом.

— Ещё что нашли? — спросил Селевёрстов.

— У хунхузов зарезанных, которые вооружены были винтовками Бердана подсумки для патронов пустые, — продолжил доклад урядник. — Варнаков на той стороне Амура положили с нашей стороны. Нашли лежку, откуда было сделано, судя по гильзам, четыре выстрела.

— Что скажешь, Афанасий? — атаман повернулся к старому Аленину. — Смог бы твой внук за 400–500 шагов из карабина четырьмя выстрелами попасть в четверых скачущих всадников? И не просто попасть, но и убить?

— Не знаю, Пётр Никодимыч, — старый казак с сомнением покачал головой. — Стреляет Тимоха хорошо, но чтобы так… И прирезать пятерых варнаков, да ещё таким образом… Не знаю.

— Ага, прирезали варнаков знатно, ни один и пикнуть не успел. Мы их по оврагу метрах в пятидесяти-ста друг от друга нашли, кроме двух последних, которых видимо одновременно зарезали, причем одному башку почти напрочь снесли. А предупредить друг друга они не успели! — встрял в разговор Башуров.

— Урядник, чьи-то ещё следы были?

— Никак нет, господин атаман, — вытянулся в струнку Башуров. — Только следы Тимохи Аленина. Нашли место, где он перевязку делал, там же и двух зарезанных хунхузов. Лёжку на берегу, где он через Амур стрелял и на холме позицию, рядом с которой нашли его ножны от кинжала, ремень и пустую китайскую сумку для патронов. Там же недалеко и карабин Тимохин нашли. Стреляли из него, судя по нагару в стволе, много.

— Одно не понятно, как он троих последних варнаков с одним кинжалом смог завалить! — Башуров задумчиво почесал голову под фуражкой. — Мы с казаками обсуждали: ни один из нас не смог бы такого сделать.

— Вот и мне не понятно!? — Селевёрстов внимательно оглядел стоящих перед ним казаков и женщину. — Как мне наказному атаману докладывать: «Ваше превосходительство, у нас хунхузы на днях хотели станичный войсковой табун лошадей угнать, да только четырнадцатилетний Тимоха Аленин взял да и убил их один всех. Да чего там, ваше превосходительство, их было то всего двадцать один варнак. Для наших казачат — это всё равно, что стакан молока выпить».

— Ладно, — атаман махнул, как рубанул рукой, — об этом позже будем думать. Марфа, ты иди Тимоху смотри, мы с Наумом пока ещё переговорим, а ты, Афанасий Васильевич, иди, присядь пока на лавочку.

Сказав всё это, атаман с урядником отошли в сторону и стали что-то негромко обсуждать.

— Не волнуйся, Афанасий Васильевич, — Марфа положила старику руку на плечо, — всё будет хорошо. Я чувствую.

Погладив старого Аленина по плечу, знахарка и ведунья легкой походкой пошла в дом, куда уже перенесли раненного Тимофея.

Афанасий с трудом доковылял до лавки, кряхтя, опустился на неё и застыл, глядя пустыми глазами куда-то вдаль.

Селевёрстов, переговорив с урядником, пошёл по двору, останавливаясь по очереди и разговаривая о чём-то с казаками, находящихся на подворье Алениных. Поговорив со всеми, он вернулся к старику Аленину и, присев рядом с ним на лавку, тихо произнёс: