Ермак. Интервенция - Страница 15

Сделав несколько семенящих шагов по двору, незнакомка чисто по русскому обычаю поклонилась в пояс, после чего произнесла:

– Будь здрав, дядька Петро! Тимофей сказал мне, что ты ему отца заменил, когда вся наша родня умерла. Как к отцу я к тебе и пришла. Я Алёна Аленина.

Женщина вновь низко поклонилась.

– Алёна… – неверяще произнёс Пётр Никодимович, сделав два шага с крыльца, покачнулся и плюхнулся пятой точкой на ступеньку. – Мы же тебя давно похоронили…

– Живая я, дядька Петро, – Аленина просеменила к старику и взяла его за руку. – Живая. Вот приехала могилам поклониться. Брат моего покойного мужа отпустил на время родные места посетить.

Старик внимательно всматривался в лицо гостьи.

– Боже мой, как же ты на мать похожа. Копия Катерины. И с Тимохой одно лицо, только ему глаза от отца достались. – Селивёрстов не заметил, как по его щекам потекли слёзы. – Надо же, живая…

– Охренеть! А я думал, на кого же госпожа Чан похожа. И правда, вылитая тётка Катерина, – раздалось от калитки, где столбом застыл Никифор.

– Какая ещё госпожа Чан? – удивлённо произнёс старый казак.

– Это я, дядька Петро. Меня сейчас зовут Ли Чан Куифен. Я вдова генерала Чан Кианга, командующего армией провинции Гирин, а его старший брат Чан Шунь – генерал-губернатор этой провинции.

– Кхе… Да уж, Аленины, вы не мелочитесь. Один – в ближниках у нашего царя-батюшки, вторая – китайская генеральша. Жаль, Василий с Катериной до этого не дожили. А станица теперь совсем с ума сойдёт. Да что там станица! Всё Приамурье, правильно сказал сынок, охренеет, – улыбаясь сквозь слёзы, произнёс старик. – Ну-ка, дочка Алёнка, помоги мне встать, а то что-то ноги не держат.

Да уж! Станица ошалела от новости, что китайская генеральша с тремя детьми, которую сопровождали пять служанок и десяток телохранителей, выглядевших по повадкам умелыми бойцами, – это много лет назад пропавшая во время нападения хунхузов на станичный обоз Алёна Аленина.

Вечером госпожа Ли Чан Куифен организовала в трактире небольшое застолье для атамана, старейшин станицы, глав семейств, где рассказала свою историю. Можно сказать, это было деловое общение, на котором Алёна сообщила, по какой причине её брат молчал о том, что нашёл её. Также поведала о своих планах посещения станицы. Все присутствующие, после того как женщина покинула застолье, единогласно признали, что Алёнка – настоящая генеральша, привыкшая повелевать.

На следующий день станичная церковь чуть не развалилась от наплыва желающих посмотреть на то, как китайская генеральша молится во время утренней службы. Потом она вместе с Селивёрстовыми посетила могилы Алениных, а вечером было настоящее гулянье на станичной площади, заставленной столами, ломящимися от еды и выпивки.

Праздник вышел ещё хлеще, чем при приезде Ермака два месяца назад. Если сначала народ несколько стеснялся, особенно напрягали телохранители Алёны Васильевны, то после того, как генеральша приказала и им сесть за столы, веселье начало набирать обороты.

Было вручение подарков от Алёны. Были и песни, и танцы. Не обошлось и без учебных поединков между казаками и телохранителями, в которых китайцы показали себя сильными бойцами, победив практически всех своих противников, чем заслужили уважение со стороны станичников.

Дети Алёнки также отличились, особенно старший, который в возникшей детской драке, которую не успели остановить, сумел наставить синяков пятерым казачатам, постарше его года на два-три. Все старейшины на учинённом тут же разборе этой драки в один голос признали, что во всех трёх детях госпожи Чан течёт кровь Ермака Тимофеевича. Дети помирились, а на следующий день племянники генерал-губернатора провинции Гирин уже носились в общей куче станичных детей.

А вчера вечером в доме Селивёрстовых было уже большое семейное застолье, на которое Алёнка переоделась в девичью одежду, оставшуюся от Анфисы, и перестала быть китайской генеральшей, а смотрелась обычной казачкой. Вот тут уж Пётр Никодимович и перебрал, расслабившись от умиления. Даже не мог вспомнить, как его спать уложили.

Проснувшись ещё в темноте, старый казак собрал в корзину кое-что из закуски, сунул туда стакан, початую «беленькую», взял удочки и отправился на реку, чтобы «полечиться» и подумать в спокойной обстановке, а не шарахаться по дому неопохмелённым.

Старый казак вновь потянулся к корзине, но в этот момент в груди с левой стороны сильно кольнуло, а перед глазами почему-то встало лицо Тимохи, который грустно улыбался.

«Господи, никак что-то плохое у Тимофея Васильевича случилось», – поднявшись на ноги, подумал Селивёрстов.

Взгляд старика зацепился за удочки, которые так и лежали не распутанные в траве.

В воду я всё-таки вошёл головой вниз, и первые гребки были направлены на то, чтобы нырнуть как можно глубже. А потом я делал всё для того, чтобы оказаться как можно дальше от парома. Аккуратно всплыл, осторожно высунул голову из воды, когда легкие уже начали гореть. Вдох – выдох – вдох – и вновь под воду, и всё дальше и дальше от этой бойни, которую устроили одни китайцы над другими.

Лишь на пятый раз, также аккуратно вынырнув, повернулся кругом, чтобы осмотреться. Отплыл я от парома метров на сто. На нём, так же как и в поселке, со всадниками генерала Юаня было покончено. Буксир так и продолжал неуправляемым идти к берегу. За ним тянулся паром, на котором застыла кровавая куча-мала из человеческих и лошадиных тел. В реке также было много трупов и людей, и животных, которые начало сносить течением от переправы.

Раздалось несколько выстрелов, и я успел рассмотреть, как рядом с одним из тел в воду вошли пули. Я вновь нырнул и поплыл по течению. Сапоги, да и вся форма, намокнув, тянула ко дну. Пистолеты и шашка также добавляли веса, не улучшая плавучести. Но избавляться от всего этого я не торопился. Добираться-то по суше придётся. Я не Ихтиандр, чтобы тридцать вёрст по реке проплыть до Инкоу.

Основной задачей сейчас было понять, к какому берегу плыть и где мне будет безопаснее. Судя по тому облаку пыли, которое я увидел, оставшаяся на берегу сотня всадников из полка Ванга улепётывала куда-то «в ту степь», подальше от опасности. Сталкиваться с атакующими всадниками генерала Ли остатки моего эскорта не захотели. Да я их и не виню. Тем более что чудом живым остался. Чуть промедли с прыжком в воду, и меня бы изрешетили, как полковника Ванга.

Вновь аккуратное подвсплытие, вдох – выдох – вдох, погружение – и гребу дальше. Теперь бы вот узнать, как поступит атаковавший нас противник. Будут преследовать остатки ляньцзы или нет. На том берегу, куда мне надо, есть камыш, а на том, от которого начали переправу, – нет.

Точку в моих раздумьях поставили выстрелы, так сказать, на «нашем» берегу. Преследовать убегающих представители генерала Ли не стали, а занялись отстрелом на реке тех, кто ещё подавал признаки жизни. Поэтому я наискосок поплыл к камышовой заводи, которая была метрах в двухстах от меня.

В камыши заползал, находясь в каком-то полубессознательном состоянии. Так долго я под водой ещё никогда не плавал. Легкие горели, сердце бухало, отдаваясь гулкими ударами в голове. Осторожно добрался до берега и чуть не заплакал от облегчения, наткнувшись на красивый такой навес берега над рекой. Сел под него так, чтобы над водой оставалась только голова, на которую водрузил срезанную ножом кочку водорослей. Всё, теперь меня не видно ни с одного берега. Надеюсь, мой путь через камыш не будет заметен.

Кажется, я отключился на какое-то время. Судя по солнцу, на пару часов. Очнулся от того, что замёрз. Да, август месяц, да, вода градусов двадцать и даже выше, но в ней я нахожусь долгое время. Надо потихоньку выбираться. Только я хотел пошевелиться, как сверху посыпался песок, а над головой кто-то по-китайски произнёс:

– Ну, что там, Во? Кто-то через камыши здесь выбирался?

– Не пойму. Вроде бы проходил кто, а вроде бы и нет. На берегу следов нет. Вода чистая, в ней никого не видно. Пойдём дальше по берегу.