Эрик, сын человека - Страница 47

Голова у чудовища была огромная, голая и гладкая, напоминала она голову змеи. Перья начинались лишь у основания толстой и весьма подвижной шеи, которая позволяла голове поворачиваться почти на сто восемьдесят градусов.

Эрик и Труд застыли на месте как вкопанные. Дорогу вперед им преграждала голова Нидхегга, путь к отступлению также был отрезан — хвостом дракона. Они оказались в ловушке!

Долгое время царила зловещая тишина. Потом раздался оглушительный рев Нидхегга:

— Свежая кровь! Наконец-то! Как же давно я вас жду. Но почему вы направляетесь не в ту сторону? Вы, верно, ошиблись!

— Мы уже побывали в Хель, — с убийственным презрением в голосе отвечал ему Эрик.

— Что? Так, значит, я уже высосал вас? — разочарованно пророкотал дракон.

— Ничего подобного, — дерзко крикнул Эрик, — будь уверен, тебе это не удастся! — В мгновение ока мальчик выхватил из ножен свой клинок. Он тут же превратился в меч громадных размеров, хоть по весу и остался не тяжелее кинжала. Сверкающие глаза дракона блеснули, отразившись в полированном стальном лезвии меча, как в зеркале, однако он так и не успел рассмотреть клинок как следует, поскольку Эрик, не долго думая, рубанул сплеча по его мерзкой морде.

Дракон взвыл от боли. Голова его, по которой потоком хлынула кровь, со страшным ревом скрылась в пропасти.

Эрик и Труд, не медля ни секунды, бросились бежать со всех ног. Впереди они увидели что-то вроде выхода. По крайне мере где-то вдалеке в проходе между скалами забрезжила узенькая полоска света. Ребята стремились достичь этого прохода прежде, чем Нидхегг придет в себя.

Но кровь дракона, текущая по скале, делала дорожку под их ногами скользкой, как полированный мрамор. Эрик и Труд скорее вкатились, чем вбежали в проход.

В то же мгновение следом за ними метнулась голова Нидхегга. Но она была такая огромная, что застряла в узкой расщелине, как пробка в горлышке бутылки.

— Остановитесь! — В ярости рявкнул Нидхегг. Часть морды его пролезла в трещину, огромные глаза с ненавистью смотрели на ребят, из широких ноздрей вырывались клубы зеленоватого, пахнущего серой пара.

Эрик остановился и обернулся к нему.

— Отойди-ка подальше внутрь! — велел он Труд и крикнул дракону: — Эй ты, червяк, что тебе еще от нас надо?

Дракон на какое-то время потерял дар речи: ошеломленный дерзостью мальчика, он лишь тупо взирал на него.

— За все те тысячи лет, что я пролежал здесь, я никогда еще не встречал никого, кто вел бы себя так же, как ты, — вымолвил он наконец. Дракон был настолько взбешен, что даже забыл о своей ране. Между тем кровь из нее — а расположена она была прямо над его чудовищной пастью — стекала вниз и капала через зубы прямо Нидхеггу в глотку, стоило ему только начать говорить.

Из пасти высунулся длинный черный раздвоенный язык, змей попробовал слизнуть кровь.

— Вот-вот, попей-ка лучше свою собственную кровь! — насмешливо крикнул ему Эрик. — Нашей тебе не видать!

Мальчик по-прежнему сжимал в поднятой руке свой грозный Муддур, готовый в любой момент, если только потребуется, поразить противника. Вместе с тем было совершенно ясно, что драконья голова не пролезет в узкий проход, где стояли теперь Эрик я Труд.

«Только бы не тупик, — подумал Эрик, — иначе мы пропали. Но ведь свет же откуда-то проникает сюда». Все это мелькнуло в его сознании в какие-то доли секунды, пока дракон, разинув пасть и щелкая зубами, тщетно пытался ухватить его, совсем как собака старается поймать мышь, забившуюся в свою норку.

— Вам все равно не выбраться отсюда живыми! — прошипело чудовище.

— Ты лучше сам поберегись! — крикнул Эрик и шагнул к дракону, собираясь нанести ему новый удар.

Но в этот момент Нидхегг разинул свою страшную пасть и пустил в мальчика струю зеленовато-желтой дымящейся жидкости. Как только первые ее капли коснулись его кожи, Эрик фазу же ощутил сильное жжение. Он упал и начал кататься по земле, крича от боли, как человек, пораженный прямым попаданием из огнемета.

Дракон злорадно расхохотался:

— А-а, так ты думал, что меня можно застать врасплох дважды! Что ж, покорчись, покорчись! Посмотрим, по вкусу ли тебе придется желчь Нидхегга!

Однако Эрик уже не слышал его. Он извивался в страшных судорогах, сраженный безумной болью, не воспринимая ничего, кроме этой боли, не в силах помочь себе. Он издавал мучительные стоны и отчаянно царапал собственное тело там, куда попал яд, стараясь отодрать отравленные участки кожи. Тем не менее он все же почувствовал, как Труд подскочила к нему и оттащила подальше от чудовищной пасти дракона, поглубже в узкий каменный коридор.

Голова Нидхегга все так же плотно сидела между камней, полностью загораживая весь проход. Страшилище снова было попыталось пустить в них струю своего жгучего яда, но теперь она уже не достигла цели — ребята были на безопасном расстоянии от морды дракона. Чудовище злобным взглядом ловило каждое движение Труд и Эрика.

— Где стрела Бальдра? — с отчаянием крикнула Труд. Прямо на ее глазах кожа Эрика постепенно меняла цвет сделалась сначала красной, потом пунцовой, потом побагровела, затем стала темно-лиловой и наконец черной, обугленной. Кроме того, она как бы разлагалась — потрескалась и свернулась, как попавший в костер целлофановый пакет.

Эрик лежал неподвижно — сознание оставило его. Труд лихорадочно обшаривала его карманы в поисках стрелы. Она должна быть где-то здесь. Девочка хорошо помнила слова Бальдра, что стрела является прекрасным противоядием при разного рода отравлениях. Наконец ока нашла этот маленький обломок побега омелы. Не раздумывая, она отломила кусочек и протиснула Эрику в рот сквозь плотно сжатые зубы.

Но мальчик по-прежнему был без сознания, и неизвестно еще, подействует ли на него это лекарство — ведь толком принять его он не может. Однако ничего другого Труд сейчас не оставалось, да и кто знает, а вдруг ему станет лучше, даже если он хотя бы просто пососет кусочек омелы. Остатком стрелы она потерла пораженные места на теле мальчика. Кожа на них уже начала облезать и теперь так плотно прилипала к палочке, что снималась целыми лоскутами, оставляя после себя большие открытые раны. Но — странное дело!

— они тут же на глазах начинали затягиваться. Вместе с лохмотьями старой кожи палочка омелы удаляла с тела Эрика остатки яда Нидхегга и ускоряла рост новой, совершенно здоровой кожи!

Постепенно Эрик возвращался к жизни. Тело его содрогалось как в лихорадке, время от времени дрожь переходила в судороги. Он чувствовал сильнейшее жжение, кожа горела огнем. Все это заставляло его мучительно корчиться и извиваться: он то и дело вскрикивал и стонал.

Внезапно глаза его широко распахнулись, он не мигая уставился на Труд.

Глаза девочки были полны слез, но она, не обращая на это внимания, продолжала с силой растирать стрелой Бальдра раны Эрика. Боль постепенно утихала, и к Эрику вернулась способность мыслить. Он понял, что был на волосок от гибели. Но теперь жизненные силы возвращались к нему. Мальчик улыбнулся и вытащил изо рта кусочек дерева.

— Труд! — прошептал он. — Труд! Кажется, я люблю тебя! Кажется, я очень тебя люблю!

— Знаю, — отвечала Труд. — Ты мог бы об этом и не говорить.

Понемногу мальчик полностью пришел в себя. Кожа его стала обычной — ровной и гладкой; наконец он даже смог встать на ноги, хотя и чувствовал себя еще очень слабым — колени его чуть дрожали. Вероятно, для роста новой кожи потребовались все скрытые внутренние резервы его организма. Напряжение сил было чрезмерным.

Идти он мог, лишь опираясь на Труд. Обняв рукой ее за плечи, он неуверенно, шатаясь, двинулся вперед. Ничего не скажешь — жалкое зрелище, но, как бы там ни было, они все же постепенно приближались к выходу.

По дороге им пришлось несколько раз отдыхать — Эрик, тяжело дыша, в полном изнеможении опускался на пол и собирался с силами. После каждого такого отдыха он вынужден был выдерживать жестокую внутреннюю борьбу, чтобы все-таки заставить себя снова встать на ноги. Тем не менее это ему удавалось, и ребята шли дальше.