Еретики Дюны - Страница 16

– Это говорит о том, что наша вселенная волшебна. Это говорит о том, что все произвольные формы преходящи и подчинены магическим изменениям. Наука привела нас к такой интерпретации, поскольку поставила нас на ту дорогу, с которой мы не можем свернуть.

Вафф дал возможность своим словам отзвучать и в наступившей тишине снова заговорил:

– Ни один Ракисский священник Разделенного Бога и ни один другой повиндахский шарлатан не может этого принять. Только мы знаем это, поскольку наш Бог – магический Бог, и мы говорим на его языке.

– В авторстве обвинят нас, – сказал Мирлат. Говоря это, Мирлат судорожно оглядывался по сторонам. – Нет! Я вижу это и прекрасно понимаю, о чем вы говорите.

Вафф сохранил молчание. Он видел, что советники вспоминают о своем суфийском происхождении, вспоминают Великую Веру и экуменизм Дзенсунни, который и породил Бене Тлейлаксу. Люди этого кхеля знали о Богом данных фактах своего происхождения, но поколения секретности уверили их, что ни один повиндах не разделяет этого знания.

В сознании Ваффа возникли слова: «Допущения, основанные на понимании, содержат веру в абсолютную почву, на которой, подобно растениям, растущим из семян, произрастает все сущее».

Понимая, что его собеседники тоже вспомнили этот катехизис Великой Веры, Вафф напомнил им и напутствие Дзенсунни.

– За такими допущениями находится вера в слова, о сути которых никогда не задумываются повиндах. Об этом спрашивает только Шариат и мы.

Члены Совета одновременно кивнули в знак согласия.

Вафф тоже слегка наклонил голову и продолжал:

– Само высказывание о том, что существуют вещи, которые нельзя описать словами, потрясает основы мироздания, в котором слова являются символами Высшей Веры.

– Яд повиндах! – в один голос воскликнули советники.

Теперь победа обеспечена и ее оставалось только закрепить последним ударом. Вафф спросил:

– В чем заключается кредо Суфи-Дзенсунни?

Они не могли произнести ответ вслух, но мысленно вспомнили одно и то же: Для того чтобы достигнуть с’тори, не требуется никакое понимание. С’тори существует без слов и даже без имени.

Через мгновение все они подняли головы и обменялись понимающими взглядами. Мирлат взял на себя произнесение тлейлаксианской клятвы:

– Я могу произнести слово «Бог», но это будет не мой Бог, это будет шум, который не более силен, чем любой другой шум.

– Теперь я вижу, – заговорил Вафф, – что вы все ощутили власть, которая буквально упала нам в руки вместе с этим документом. Среди повиндах уже циркулируют миллионы и миллионы его копий.

– Кто это делает? – спросил Мирлат.

– Какая разница? – отпарировал Вафф. – Пусть повиндах гоняются за этими людьми, ищут их, проклинают в своих проповедях. С каждым таким действием повиндах будут придавать словам манифеста свежую силу.

– Но разве нам не стоит также проповедовать против этого документа? – спросил Мирлат.

– Только если этого потребуют обстоятельства, – сказал в ответ Вафф. – Остерегайтесь! – он хлопнул пачкой листов по коленям. – Повиндах сосредоточили свою осведомленность очень узкой целью, и в этом заключается их главная слабость. Мы должны позаботиться о том, чтобы с этим манифестом ознакомилось как можно больше людей во всей вселенной.

– Чудо нашего Бога – наш единственный мост, – единодушно произнесли советники.

Все они, подумал Вафф, восстановили в душе веру. Это было легко сделать. Ни один машейх не разделял глупости повиндах, которые жаловались: «Бесконечна Твоя милость, Господи, но почему я?» В одной такой фразе повиндах утверждает веру в бесконечность, и тут же ее отрицает, даже не понимая всей своей глупости.

– Скитал, – произнес Вафф.

Самый молодой с детским лицом советник, сидевший в дальнем углу слева, с готовностью подался вперед.

– Вооружите правоверных, – приказал Вафф.

– Я не перестаю удивляться тому, что Атрейдесы дали нам в руки столь мощное оружие, – сказал Мирлат. – Как могло случиться, что Атрейдесы всегда хватаются за идеал, за которым готовы последовать миллионы и миллионы людей?

– То не Атрейдесы, то Бог, – ответил Вафф. Он воздел руки и произнес заключительную ритуальную фразу:

– Машейх собрался в келье и восчувствовал Бога.

Вафф закрыл глаза и дождался, пока советники покинут сад. Машейх! Как сладостно называть себя в кхеле таким именем, говоря на языке исламизма, на котором не говорят другие тлейлаксианцы, не присутствующие в Совете; этого языка не знают даже лицеделы. Нигде, ни в Вехте Джандолы, ни в самых далеких пределах Ягистов Тлейлаксу, не было ни одного живого повиндах, который знал бы тайну этого языка.

Ягист, подумал Вафф, поднявшись со скамьи. Ягист, земля непокорных.

Ему показалось, что документ вибрирует у него в руках. Этот манифест – то самое, за чем миллионы повиндах пойдут навстречу своей судьбе.

Шел третий год пребывания девочки Шианы у жрецов Ракиса. Она лежала, вытянувшись во весь рост, на гребне изогнутой дюны и пристально всматривалась в утреннюю даль, откуда раздавался приглушенный, но мощный шорох. Свет призрачно серебрил горизонт плотной дымкой. Песок хранил ночную прохладу.

Шиана знала, что из своей, окруженной водой башни, километрах в двух за ее спиной, за ней внимательно наблюдают жрецы, но это нисколько не беспокоило девочку. Сотрясение песка, которое она ощущала всем телом, требовало всего ее внимания.

Этот очень велик, подумала она. Не меньше семидесяти метров. Очень большой и красивый червь.

Прохладный и скользкий защитный костюм плотно облегал ее тело. Этот костюм не имел ничего общего с тем древним «на тебе, убоже, что мне негоже», который она носила до того, как жрецы взяли ее под свою опеку. Девочка была очень благодарна священникам за этот удобный костюм и за мягкую, толстую пурпурно-белую накидку, надетую поверх костюма. Но больше всего ей нравилось волнение и возбуждение от самого пребывания в Пустыне. Богатое, ни с чем не сравнимое ощущение наполняло ее в такие моменты.

Жрецы не понимали, что происходит здесь, в Пустыне. Шиана знала это. Они были обыкновенные трусы. Она оглянулась через плечо и увидела блики солнца, отражавшиеся от линз подзорных труб.

Девочка выглядела старше своих лет, высокая, стройная, смуглая, с выжженными солнцем волосами. Сейчас она ясно представляла себе, что именно видят жрецы в свои подзорные трубы.

Они видят, что я делаю то, чего они никогда не осмелятся сделать. Они видят меня на пути Шайтана. Я выгляжу очень маленькой, а Шайтан – очень большим. Они уже видят его.

Усилившийся шорох сказал девочке, что скоро она и сама увидит гигантского червя. Шиана не думала о приближающемся чудовище, как о Шаи-Хулуде, Боге песков, как ежедневно пели жрецы, совершая ритуал в честь поклонения жемчужинам Лето II, которые содержались в теле каждого ребристого властелина Пустыни. Шиана думала о червях, как о тех, «кто пощадил меня». Она называла их Шайтанами.

Но теперь они принадлежали ей.

Это отношение с червями началось немногим более трех лет назад, когда ей едва исполнилось восемь стандартных лет, в месяц Игат по старинному календарю. Ее деревня относилась к числу бедных, пионерское поселение, построенное задолго до того, как в Пустыне появились совершенные защитные барьеры, каналы и кольцевые протоки Кина… Шайтан избегал воды, но песчаные форели в скором времени перенесли от деревни всю воду. Драгоценную влагу в водных ловушках приходилось возобновлять каждый день, чтобы восстанавливать барьер.

В то утро, а оно было как две капли воды похоже на сегодняшнее, холод ночи точно так же щекотал ноздри, а горизонт был покрыт такой же плотной серебристой призрачной дымкой. Деревенские ребятишки с раннего утра вышли в пустыню в поисках меланжи, которую черви оставляли, проходя поблизости от деревни. Меланжи, которую они нашли в тот раз – несмотря на инфляционное падение цен, – вполне могло хватить на кирпичи для возведения третьего слоя Защитной стены водной ловушки.