Эпоха перемен 3 (СИ) - Страница 42

Поначалу их развлечения и образ жизни чем-то напоминали старую аристократию. Но полная закрытость и отсутствие какого-либо религиозного давления сделали своё дело. Они пошли куда дальше.

Маркиз Де Сад показался бы шаловливым ребёнком с чересчур буйной фантазией на фоне того, что они претворяли в жизнь.

Острова для педофилов. Подземелья для садистов. Закрытые клубы в тропиках для тех или для других. Игры, смысл и цель которых обычному человеку было не понять, не говоря об их невольных участниках.

Базой для удовлетворения этих нечеловеческих потребностей служило всё остальное человечество. Практически, без исключений. Разве что те, кому удавалось приблизиться к границам этого тайного мира благодаря заработанным состояниям, потихоньку принимались в закрытые круги, начиная длительный процесс трансформации, с самых низовых позиций.

Распространять эту информацию было тяжело. Да, нам удалось перекупить несколько важных СМИ, но этого было мало. В ответ на первые публикации последовал нейтрализующий вал, пытающийся выдать системный порок за разовый сбой одного-единственного психически неуравновешенного человека. И, что удивительно, это едва не сработало.

Помог Интернет. И нарождающиеся сетевые медиа.

После ряда подтверждённых на высшем экспертном уровне публикаций дело пошло. Даже те СМИ, которые контролировались старым капиталом, больше не могли замалчивать эту тему — пошла социальная отдача.

Дольше всех держалось «БиБиСи», до последнего отбеливая нелюдей, к числу которых, как-то так получилось, входила и публичная британская аристократия.

Наконец, количество и содержание собранных на предыдущем этапе фото и видеоматериалов превысило критический порог. Он оказался даже ниже, чем я думал — но ведь и общество было не так сильно развращено сетевыми технологиями, а до изобретения дипфейков оставалось ещё пара десятилетий.

Начались стихийные протесты и погромы, которые поддерживались специально организованными людьми, помогающими обойти возможности служб безопасности закрытых поместий.

Впервые за много лет государственные органы отстранились от своих обязанностей и не стремились сберечь монополию на насилие. Нет, официально никаких забастовок не было — просто руководство силовиков сознательно саботировало противоречивые указания правительства.

Всё это накладывалось на вполне реальные финансовые проблемы. На территории большинства стран едва сформированного Евросоюза начался кризис социальных неплатежей.

Хаос нарастал. А вместе с ним началось физическое истребление тех, кто угрожал лично мне. Соответственно, и риски максимально выросли — теперь все силы были брошены на поиск и устранения главной угрозы. То есть, меня.

Наша абсолютная информационная изоляция пока что срабатывала, до нас не добрались, однако я прекрасно понимал, что ещё неделя-другая и с уютной Алазанской долиной придётся расстаться.

Но до этого необходимо было сделать следующий шаг. Иначе деградация социальной среды стала бы необратимой, ведь разрушать всегда проще, чем строить.

Нужен был новый идеологический импульс, который позволил бы остановить разрушение у нужной нам точки.

И, как это делалось не раз в той ветке реальности, откуда я прибыл, в ход пошли эмоции.

Люди, шокированные масштабом обмана старых элит, тем, что выросло в тени непроницаемого забора из лжи, глубоко прониклись идеей Новой Искренности.

С нашей подачи, началось всё с символов.

Те политики и лидеры мнений, которые готовы были делиться пускай нелицеприятной, но правдой, стали носить на одежде заострённые и полированные кусочки осины, иногда покрытые лаком. Как символ осинового кола, которым правда уничтожит старые элиты, вполне справедливо ассоциировавшиеся с Владом Цепешом и его литературным альтер-эго, графом Дракулой.

Именно эти вовремя сориентировавшиеся политики получили наибольшую популярность среди растерянных и взбудораженных людей. Идей Новой Искренности пришлись ко двору: ведь даже если человек признавался в чём-то неприглядном, вроде взяток, и в остальным был чист, это не шло ни в какое сравнение с тем, что оставалось скрыто до недавнего времени.

Даже в личном общении люди стали куда более искренними. Некогда обычная «вежливая ложь» стремительно становилась неприличной, порицаемой.

И, конечно, в ход пошла музыка. Новый хит одной румынской группы с молдавскими корнями так и назывался: «Новая Искренность». Как-то так случайно совпало, что родиной группы оказалась страна, ассоциировавшейся у большинства европейцев с самым известным кровопийцей. Конечно, это имело огромное символическое значение.

Этот хит пели на площадях больших городов, на транспорте, при любой возможности — люди, которые носили значки с осиновыми кольями.

Песенный манифест трансформировался в политический. Пошло формирование новых общественных паттернов.

Я следил за этим процессом по новостям, не имея возможности вмешиваться. И это было очень своеобразное ощущение. Ведь наша повседневная жизнь в поместье походила на затянувшийся отпуск.

Я чувствовал, что тяжело не только мне. Особенно от безделья страдал Борис Абрамович, но и его энергию удалось пристроить — он осваивал технологические приёмы изготовления бочек из французского дуба на линии, которую лишь недавно завезли и настроили, но не успели запустить в промышленную эксплуатацию, потому что резко ограничили доступ сотрудников в хозяйство.

Мирослава первые два дня молча просидела в нашей комнате. Выходила лишь для того, чтобы поесть или помыться. Я даже не пытался приставать с разговорами по душам, чувствовал, что так надо.

И вот, на третий день нашего вынужденного затворничества она взяла меня за руку и предложила: «Пойдём погуляем?»

Конечно, я не стал отказывать, тем более что погода располагала. Пригревало ласковое осеннее солнышко, воздух был прозрачным, как хрусталь — лишь вдалеке, над ближайшей деревней вился дымок от топившихся ночью печек.

Вова навязался было нам в компанию, не забыв про оружие, но я попросил его в этот раз оставить нас наедине. Он с явной неохотой согласился. Вообще они с Саней как-то очень хорошо вписались в роль телохранителей и глав службы безопасности. Даже удивительно, что до сих пор между собой власть не начали делить. Или начали, а я просто не в курсе?.. надо будет заняться этим вопросом, до того, как нюансы появятся.

Некоторое время мы с Мирославой молчали, шагая по просёлку среди бесконечных виноградников.

— Между вами что-то случилось, да? — первой заговорила она, очевидно, имея ввиду своего отца.

— Да, — после некоторого колебания решил признаться я.

И только потом вдруг поймал себя на том, что и сам поддаюсь влиянию идей Новой Искренности.

— Расскажи, — попросила она.

— Мне бы не хотелось.

— Я понимаю, — кивнула Мирослава. — Но я хочу всё знать. До того, как смогу отпустить.

Вздохнув, я коротко пересказал ей события того дня до момента нашей встречи.

Некоторое время мы снова шли молча.

— Спасибо, — кивнула Мирослава. Потом остановилась и поглядела куда-то вдаль. — Красиво здесь, правда?

— Правда, — охотно согласился я.

— Эти горы, — она указала на север, — это ведь Кавказ?

— Большой Кавказский хребет, — подтвердил я.

— А за ним — Россия?

Я задумался на секунду, мысленно представляя карту.

— Да, — кивнул я.

— Ставрополь?

— Нет, Дагестан, — ответил я.

— Как интересно… отец когда-то давно туда ездил в командировку. Привёз изюм и урбеч. Мне тогда не понравилось, но я старалась изобразить восторг, чтобы он не обиделся.

— Ясно.

— Ты сможешь его простить?

Она вдруг остановилась, повернулась ко мне и посмотрела в глаза.

Я задумался. И вдруг понял, что с самого начала не держал зла на её отца. Он оказался пешкой в чужой игре, и я просто его использовал так, как мне было надо в тот момент. Можно ли обижаться на пешку за то, что она ведёт себя в соответствии с правилами игры?