Энигма - Страница 2
Драммонд согласился приехать в Холл, чтобы вместе с ней наметить какой-то план действий. Тем временем миссис Филдинг позвонила в местный полицейский участок. Она объяснила, что это просто предосторожность… но не могли бы они проверить лондонские больницы и регистрацию несчастных случаев? Вскоре после того, как приехал Драммонд, ей сообщили, что за последние сутки ни единая жертва несчастного случая или инсульта на улицах не осталась неопознанной. Супруга и Драммонд начали обсуждать другие возможности: политическое похищение или что-нибудь в том же духе. Но Филдинг мягко придерживался скорее проарабских, нежели произраильских взглядов. В Парламенте нашлось бы много куда более «достойных объектов», а потому он вряд ли мог оказаться целью для движения Черного Сентября и им подобных, и он не мог — несмотря на его веру в закон и порядок, а также в сильную политику в Ольстере — занимать видное место в списках ИРА. Практически все его достаточно редкие речи в Палате Общин касались финансов или сельского хозяйства.
Драммонд указал, что в любом случае подобные похитители вряд ли бы хранили молчание так долго. Аполитичное похищение было столь же малоправдоподобно — нашлось бы много людей гораздо богаче… и уж конечно, будь целю получение выкупа, куда вероятнее жертвой оказалась бы одна из их двух дочерей, Каролина или Франциска, так как обе в данное время находились за границей. И опять-таки они бы уже получили требование выкупа. Чем больше они взвешивали разные возможности, тем более вероятной представлялась временная амнезия. С другой стороны, потерявшие память ведь осознают, что забыли, кто они такие и где живут? Местного врача оторвали от телевизора, и он по телефону поставил предположительный диагноз. Проявлял ли мистер Филдинг в последнее время забывчивость? Тревогу, напряженность? Вспышки дурного настроения, беспокойство? Нет и нет. Может быть, внезапный шок? Нет, ничего подобного. Значит, амнезия исключается. Доктор мягко посоветовал то, что уже было сделано: проверить больницы.
К этому времени миссис Филдинг вновь заподозрила, что над мирным горизонтом се жизни заклубились тучи какого-то абсолютно частного скандала. Если раньше ей представлялось бесчувственное тело, лежащее в пустой лондонской квартире, то теперь она увидела интимный ужин в Париже вдвоем. Она не могла всерьез подумать, что озаренное свечами женское лицо принадлежит чопорной мисс Парсонс, но в это лето сама она проводила в Лондоне меньше времени, чем обычно. Вот- вот зазвонит телефон, и Маркус сообщит ей давно им вынашиваемую правду об их браке… хотя брак этот всегда казался таким же, как известные ей другие, нет, заметно лучше и прочнее большинства браков в их круге. Оставалось предположить нечто тщательно скрываемое, абсолютно чуждое их классу, их нормальному миру. Какую-нибудь девчонку-кокни или только Богу известно кого. Где-то в глубине сердца, оберегая неприкосновенность своей частной жизни, миссис Филдинг решила, что не хочет продолжения этих ночных поисков. Как все истинные консерваторы, она проводила очень резкую грань между частной безнравственностью и публичным скандалом. Что бы там ни вытворял человек втайне, самым черным было предать это гласности.
И, словно укрепляя се в этом решении, позвонил местный полицейский инспектор узнать, не может ли он как-нибудь помочь. Она попыталась придать голосу спокойную беззаботность: она скорее всего делает из мухи слона. С инспектором она сумела справиться, но отчаянно опасалась, что пронюхает пресса… В заключение она взялась за Драммонда. Наверное, есть какое-нибудь простое объяснение: недоставленная телеграмма, звонок, про который мисс Парсонс забыла… Во всяком случае, следует подождать до утра. Тогда Питер успеет побывать в квартире и обыскать ее получше.
Слуга-филлипинец проводил Драммонда к входной двери вскоре после одиннадцати. Он уже пришел к собственному заключению. Он тоже заподозрил какой-то скандал и втайне был шокирован — и не только политически. Миссис Филдинг, считал он, все еще была очень привлекательной женщиной, а не только первоклассной женой для члена парламента.
Неуловимый Питер все-таки позвонил сразу после полуночи. Сначала он просто не мог поверить. Сразу же выяснилось, что его подруга Изобель и он ужинали с его отцом накануне вечером — в четверг. И тот выглядел абсолютно как всегда и совершенно определенно не упомянул ни о каком изменении своих планов на конец недели. Впрочем, Питер быстро понял, как встревожена его мать, и согласился немедленно отправиться в найтсбриджскую квартиру и переночевать там, поскольку миссис Филдинг пришло в голову, что похитители — если се муж все-таки похищен, — возможно, шлют только этот адрес и, подобно ей самой, весь вечер тщетно звонили на квартиру.
Но когда Питер позвонил снова (без четверти час), он мог только подтвердить слова предыдущего посетителя: все выглядит нормальным. Поднос с полученной почтой на столе мисс Парсонс не содержал ничего полезного. В спальне отца не было никаких признаков поспешной укладки вещей для долгой поездки, а количество чемоданов и дорожных сумок точно совпало с названным матерью. Никаких напоминаний о том, чтобы позвонить Драммонду или миссис Филдинг, а в ежедневник был вложен обычный список дел на следующую неделю, начинавшийся с еще одного заседания правления и банкета днем в понедельник. Оставался вопрос о его паспорте. Но он обычно хранился под замком в шкафчике с картотекой, а ключи от шкафчика были только у самого Филдинга и мисс Парсонс.
Мать и сын вновь обсудили вопрос, сообщать ли в лондонскую полицию. В конце концов было решено подождать до утра, когда, возможно, разъяснится вторая энигма исчезновения мисс Парсонс. Миссис Филдинг спала очень плохо. Проснувшись в пятый или шестой раз в начале шестого в субботу, она решила отправиться на машине в Лондон. Приехала она туда еще до девяти и полчаса вместе с Питером снова осматривала квартиру в поисках хоть какого-нибудь намека. Вся одежда ее мужа как будто была на месте, и ничто не указывало на внезапный отъезд. Она в последний раз позвонила мисс Парсонс в Путни. Никто не ответил. Этого было достаточно.
Тогда миссис Филдинг сделала два предварительных звонка. За несколько минут до десяти она разговаривала с министром внутренних дел, которого застала еще дома. Совершенно очевидно, дело не ограничивалось всего лишь чисто криминальными возможностями, и она чувствовала, что любая огласка крайне нежелательна — по крайней мере прежде, чем полиция проведет полное расследование.
Несколько минут спустя охота наконец была твердо передана в профессиональные руки.
К вечеру субботы им удалось прояснить картину, хотя тайна по-прежнему осталась тайной. С помощью соседки мисс Парсонс вскоре отыскали у ее родственников в Гастингсе. Она была глубоко потрясена — у Филдингов она проработала почти двадцать лет — и ничего не могла понять. Когда мистер Филдинг уходил накануне, вспомнила она, он спросил, в портфеле ли некоторые документы, которые ему понадобятся на заседании правления. Она была твердо уверена, что он из дома отправился прямо в Чипсайд, где собиралось правление. Дневной швейцар ответил полицейским, что не слышал адреса, сказанного шоферу такси, но джентльмен выглядел совсем как всегда — только «порядком торопился».
Мисс Парсонс тут же вернулась в Лондон и отперла шкафчике картотекой. Паспорт лежал на своем обычном месте. Ей ничего не было известно ни об угрозах в письмах или но телефону, ни о недавних получениях больших сумм из банка, ни о приготовлениях к дальней поездке. В его поведении на этой неделе не было ничего сколько-нибудь из ряда вон выходящего. С глазу на глаз со старшим суперинтендентом, которому было спешно поручено нести расследование, она сразу же заявила, что идея «другой женщины» была «абсолютно нелепой». Мистер Филдинг был предан жене и был подлинно семейным человеком. За все восемнадцать лет, пока она была его личной секретаршей, ей не приходилось видеть ничего, что могло бы даже отдаленно указывать па супружескую неверность.