Энциклопедия юности - Страница 14

Солженицына выслали из СССР 13 февраля 1974 г. «Голосов» мы с А. не слушали, не имея по бедности транзистора, но как-то я об этом узнал (сосед сказал или человек на улице). Следующее собрание Литературной студии при Московской писательской организации и городском комитете комсомола было посвящено «промывке мозгов». И там, в Центральном доме научного атеизма, под который была отдана городская усадьба начала XIX века на Таганке, нежданно-негаданно появился один из «бахтинских сирот». Я сидел в правом ряду, перед которым «учительский» стол был в пределах моей слышимости. Кожинов, занимая место за столом, склонился над нашими «учителями» и понизил голос: «Будут спрашивать о Солженицыне». Видимо, на этот случай он и был приглашен. Чтобы компетентно разъяснить, за что и почему был выслан писатель, который открыто боролся с коммунизмом на заднем плане нашей юности. Те, кто устраивал актуальную «промывку мозгов», не сомневались, что вопрос о Солженицыне прозвучит. В лекции, которую мы, начинающие литераторы, прослушали – ни слова ни о Солженицыне, ни о высылке. «Вопросы будут?» Гробовое молчание. Притом что имя «Солженицын» было на уме у всех, никто его вслух не произнес. Мне показалось, что Кожинов был разочарован этой демонстрацией тотального отсутствия гражданского мужества. Экспертные услуги, к которым он был готов, оказались невостребованными.

Боже мой, какой значительностью все было исполнено!

Поход к Писателю…

Севастопольский бульвар, зимнее начало 1971-го.

Я звоню тебе из ГЗ, из роскошно-дубовой «сталинской» телефонной будки в фойе своего этажа. Тебе, потом Битову. Мы договариваемся о встрече. Связник. Соединитель. Ты его читал, но о тебе он знает только от меня. Консолидатор. Волнение в обе стороны. Чтобы тебе понравился. Чтобы понравился ты.

Сырой холод. Мокрый московский снег. Жужжание грузовиков. Рыжие колеи. Район новостроек. Мы купили пиво и несем в лохматой авоське (откуда, казалось бы, у нас? Но одолжили, запаслись, была…). Звон бутылок на узкой лестнице, где авоську нам приходится переть по диагонали, ты сзади, я впереди…

Битов? Такая фамилия, что раз встретишь – не забудешь. Впервые мне она попалась на глаза в найденном у сестры сборничке Александра Кушнера – в качестве посвящения к стихотворению 1962 года «Два мальчика, два тихих обормотика…»[5]. Привожу его целиком, поскольку это один из эталонных шедевров моего поэтического отрочества. Потом я наткнулся на сборник самого Битова «Большой шар», написал автору, завязалась переписка (получение каждого письма отмечалось мной в дневнике) и наконец – очная встреча.

Битов.

Токсово, Глухая, 28. Сосн. Напр. Финл. Тел. В 2-28-7. Л-д, П-22, Аптекарский пр., д. 6, кв. 34. Ленинград, Д-25, Невск. 110, кв. 32. Ж 2-95-14. Д.р. 27 мая 1937 г.

6 января 1968.

…Письмо от А. Б-ва

7 января.

…Вечером написал письмо А.Б.

22 января.

Уехал в Л-д в 16.50.

25 января.

После пяти, ночь, 26 утром – у А. Битова в Токсово (три строки плотно замазаны, чтобы не прочли те, кто в общежитии читал мой Дневник).

8 марта 1968.

Ленинград

Приезд. Слякотная погода. Звонок к Б, – отвечала жена… Приглашение. До 5 утра – в подавлении волнения и чтении из (нрзб.).

9 марта.

С 11 до 2.30 у Б. Книги. О собственном творчестве. Подарки и отдарки. «Дом».

Вечером дома. Чтение: «Образ», «Инфантьев», «Бездельник», «Записки из-за угла». Любовь к перу.

10 марта.

С 12 до 1.29 у Б. Вокзал, у сестры. Дома. Отъезд… В поезде сделал наблюдение, которого нигде не встречал. Иногда я думаю неосознанно-словесно; иногда же словесность мысли понимается – тогда мысль как бы записывается с ощущением усилия ведения ее.

16 марта.

‹…› Битов писал «Пенелопу» 8 часов. Или я путаю с Кафкой. Причем он писал по свежим следам – предполагаю.

Где-то в те дни мы с Битовым шли по Невскому, радуясь солнцу, как вдруг ему навстречу некто маленький и в больших очках: «Андрей!» – «Александр!..» Кушнер! Поэт. Автор того самого стихотворения «Два мальчика…». Кушнер сказал Битову, что прочитал его роман и у него есть возражения относительно роли аристократии. На эту тему они, стоя на Невском, спорили, а я смотрел на этих тридцатилетних и поздравлял себя с таким поворотом судьбы – вот уже и приобщение к питерской литературной жизни!

На том же Невском встретился и Вольф – Сергей Вольф, которого Битов называл своим учителем. Но этого высокого бегуна-бородача в советских тренировочных штанах мы встретили не с Битовым, а с Ингой Петкевич, и было это позже…

1970, 17 марта.

Я в СПб. «Гербарий» и «Армения». Инга и Андрей, Эльза и Луи, Жан-Поль и Симона… Силюсь восстановить число. Только что пробило половину, скоро четыре. Число узнаю, проснувшись. Теперь началось у меня время sans sexe.

18 марта.

Jour sans sexe и в Минске [где Лена] и в Ленинграде.

19 марта.

J.s.s. Ездили по рынкам в поисках копилки для Ани. Монологи А. Б. До, во время и после обеда. До 5 ночи читал его.

20 марта.

Sans sexe. Еще встреча, теперь остались одни усы. Поехал с ним, разошлись у Смольного. До четырех ночи читал «Гербарий», замечательный роман.

21 марта.

Sans. В промежутках между едой лежал и перелистывал, не вчитываясь, Giles Goat-Boy by John Barth. Безмысленно мне.

22 марта.

Дождался вечера, пришел к ним, сказал о «Гербарии», пили чай, шампанское, мной принесенное, и я больше слушал. А Инга мне очень нравится. Он мне показывал фотографии, одновременно одеваясь в дорогу, а она собирала ему чемодан; все были довольны друг другом. И потом мы пошли, он с чемоданом, по Невскому и простились. До 5 ночи читал принесенные рукописи – 2-ю часть романа, ранние рассказы – «Воспоминание о бочке», «Вафли», «Чужая собака», «Кащей бессмертный» (Старая сказка)». Разводы. Почему-то мне легче стало думать о предстоящем романе. а) «Жизнь и репутация Левы Одоевцева» б) «Пушкинский дом»…

23 марта.

…прочитал «Эники-беники».

…

25 марта.

Рассказ Вульфа, роман Джонса (слабый), «Осквернитель праха», «Приметы» Кушнера, «Нюрнбергский эпилог», чтение.

25 марта – 6 апреля.

После пассажа у Инги уехал ночью в Москву, где моментально стало тошно, и через три дня я налегке вернулся в Ленинград. Никаких перемен в образе жизни не было, встретился еще несколько раз с Б…

Ну и так далее. Просто радуюсь возможности внести хоть какую-то хронологическую документальность благодаря дневникам, воскресшим к этому изданию.

Вернемся к нашему визиту.

Там, на Невском, 110, две большие комнаты в его коммуналке были обставлены XIX веком. Здесь же эмигрант из идеологически тесного Ленинграда, вырвавшийся в Москву, которую он намерен «взять», обитал в обстановке советского studio – однокомнатной квартире в блочном доме. Кровать, «стенка». Столик под лакированной подвесной полкой. Блеск стекол, блеск темного лака – ненавистный образец мебели, которая экономит пространство. Что стоит на подвешенных полках со сдвинутыми стеклами? То, чем он восторгается на тот момент. Академическое издание. «Рукопись, найденная в Сарагосе». Ян Потоцкий. (Барокко не любя, не разделяю восторг. Не знаю, что судьба готовит мне испанку, у которой среди прочего окажется и польский опыт, и язык.)