Эльфийский корабль - Страница 75

– Ты такой забавный. Я всегда говорил, что когда требуется шутка, на это существуют такие люди, как Теофил Эскаргот. Ты еще не сломил меня, сэр, но, очевидно, ты в хорошей форме. Ты честно продал мне эти очень интересные часы, а теперь надеешься, что я верну их тебе. А ты не хочешь отдать мне парня? И этих двух ничтожеств? Я могу получить их?

– Ты можешь получить вот это, – ответил Эскаргот и так сильно натянул веревку, что трубка вывалилась изо рта у Шелзнака, из отверстия посыпались горящие клочья табака. Ноги гнома стали дергаться во все стороны, затем он опустился на пол и стал постепенно приходить в себя. Он сжимал рукой часы и, свирепо оглядываясь по сторонам, пыхтел, восстанавливая дыхание. Оправившись, он произнес до отвращения спокойным голосом:

– Если ты еще раз сделаешь это, господин Эскаргот, то я опять запущу эти часы и ты присоединишься к своим друзьям на полу. Советую тебе свернуться мячиком, когда будешь падать, чтобы сохранить свои органы в целости и сохранности. Не терплю расточительности.

– Это было бы интересно, парень, – произнес Эскаргот в своей обычной манере, – но на пол я не шлепнусь. Ни за что. Эта веревка обвязана вокруг моей талии и перекинута через балку. Но если я все же упаду, ты тут же улетишь вверх и задохнешься.

– А тебе разорвет все внутренности, – ответил Шелзнак. – Это уж точно.

Снаружи в темноте раздались громкие крики. В окне показалось несколько гоблинов, они увидели застывшие в разных позах скелеты, путешественников и своих приятелей – гоблинов, взглянули на подвешенного на веревке хозяина и опять скрылись в темноте. Время от времени вопли становились тише – очевидно, вопящие чудища отходили к болотам, но потом опять приближались к Башне. Вокруг лаяли волки, кричали и визжали гоблины, в окно то залетали, то вылетали летучие мыши, и время от времени мимо, судорожно подергиваясь, пробегал долговязый скелет. Он туда-сюда вращал головой и, несмотря на пустые глазницы, оглядывался вокруг, словно искал кого-нибудь, кого можно было бы напугать.

Было довольно странно, что Дули и Лонни Госсету удается удержать целую орду жутких бестий и гоблинов своими силами. Джонатан ждал, что вот-вот появится Беддлингтонская обезьяна, таща в одной руке Дули, а в другой Госсета. Тогда бы весь план Эскаргота полетел вверх тормашками.

Гном, казалось, думал о том же самом. Он выглядел так, словно забыл, что нужно делать руками, и оглядывался, словно хотел дотянуться до трубки. Но в целом он был довольно спокоен – очевидно, ждал, что слуги спасут его.

Рев и бормотание снаружи стали еще громче, как будто бой переместился и теперь продолжался в непосредственной близости от Башни. После нескольких минут молчания Эскаргот заговорил.

– Если с мальчиком что-нибудь случится, – предупредил он, – тебе будет плохо. Очень плохо.

– Мой друг, – проговорил гном утомленно, – плохо будет очень, очень многим людям, один из которых – прославленный вор. Ты допустил ошибку, связавшись с этими заморышами. Мы бы сделали с тобой великие вещи, ты и я. Но еще не все потеряно. Ты и не представляешь, какими сокровищами обладаю я. Даже приблизительно не представляешь.

– Я буду иметь представление об этих сокровищах еще до того, как наступит утро, – сказал Эскаргот.

Их беседа длилась уже час, не меньше, и Джонатану стало казаться, что он потерял счет времени, сидя здесь, на куче костей, и слушая, как Шелзнак торгуется с Эскарготом. Наконец в окно стало видно, что ночь от черных оттенков перешла к темно-синим и серым. Шум за окном утих, но потом раздался вновь, и теперь крики и топанье были слышны возле самой Башни.

Внезапно раздался дикий крик, и какой-то низкий и очень странный голос – как будто кто-то пытался подражать человеческому голосу – послышался из глубины утреннего тумана и выкрикнул странные слова.

– Несчастье пьянице! – громко сказал он, как-то по-особому выделяя “счастье” в слове “несчастье”. – Несчастье пьянице! О горе! Горе! Горе! – И затем, после паузы, продолжил: – Упился элем он!

И после того как вновь разнеслось длинное “го-о-о-о-ор!”, в окне показалась избитая и, должно быть, сошедшая с ума Беддлингтонская обезьяна. Морда ее выражала дикую ярость. Когда она увидела, что хозяин почти висит в петле, глухое рычание вырвалось у нее из глотки, затем она сунула лапу куда-то под свое одеяние, напоминающее рубашку, и извлекла оттуда не что иное, как шляпу Лонни Госсета, которую водрузила на свою маленькую приплюснутую голову.

Шелзнак что-то крикнул обезьяне на неизвестном языке, затем приподнял голову вверх, в сторону Эскаргота:

– Мне начинает все это надоедать. Сейчас мы разыграем все по-новому.

Он снова что-то крикнул обезьяне, и та влезла в окно, стремясь выполнить приказание хозяина.

Джонатан удивился, почему бы Эскарготу просто не вздернуть гнома в воздух. Но это, видимо, было легче сказать, чем сделать. Кроме того, если бы Эскаргот сделал это, для Джонатана и Профессора все могло бы плохо кончиться. Внезапно его пронзила жуткая мысль Если Шелзнак умрет, то ему и Профессору Вурцлу придется сидеть здесь застывшими до тех пор, пока Лунный Человек не придет и не освободит их. А надежды на счастливый конец оставалось немного – Беддлингтонская обезьяна, выкрикивая что-то жутким голосом, принялась перелезать через оконный переплет.

Вдруг снаружи раздался крик. Это не был крик испуга, это был глубокий, зычный крик, который словно пошатнул основание Башни. Даже Шелзнак выглядел удивленным, и его обезьяна замолкла и остановилась в оконном проеме. Затем она обернулась, чтобы увидеть, что там за очередная суматоха, и тут ее кто-то огрел дубиной трехфутовой длины, напоминающей по форме летучую мышь со сложенными крыльями. Обезьяна зашаталась. Когда же дубина с глухим треском опустилась на ее голову во второй раз, огромное животное грузно шлепнулось на скелет, который и сам начал рассыпаться еще часа три назад.

Наступила мертвая тишина. Только обезьяна еще один раз дернулась и тяжело пробормотала:

– Горе!… – после чего смолкла и лишь продолжала тяжело дышать.

Откуда– то из темноты донеслись знакомые Джонатану звуки -самые лучшие звуки, которые он когда-либо слышал. И если бы это оказался единорог, то его вид не доставил бы Джонатану и половины того удовольствия, которое он испытал, увидев Сквайра Меркла, посмеивающегося и готового к бою. Он оглядывался по сторонам, словно в поисках кого-нибудь еще, кого можно было бы искрошить на кусочки. Когда же его взгляд остановился на гноме, он оживился и принялся перелезать через окно, что было для него весьма нелегким делом.

Но самым удивительным Джонатану показалось то, что подтверждало старую поговорку: “Раз потеряешь, два раза найдешь”, – на голове у Сквайра было надето не что иное, как шляпа мэра Бэстейбла, потрепанная, но вполне узнаваемая. Она, пожалуй, была бы узковата Сквайру, если бы его голова странным образом не сужалась кверху. Джонатан уже и не знал, что считать большим чудом – появление Сквайра или шляпы мэра Бэстейбла.

К окну стремительно подбежали Буфо и Желтая Шляпа, выкрикивая что-то насчет дикарей, затем помогли Сквайру перелезть через окно и, кивнув Джонатану и Профессору, куда-то унеслись. Правда, через секунду они показались вновь, вместе с Дули и Веткой. Вчетвером они тащили неподвижного Лонни Госсета. Лоб Дули пересекала широкая рана, а его лицо и волосы были запачканы засохшей кровью. Тем не менее он никогда не выглядел более счастливым – наверное, ему казалось, что раненая, вся в крови голова представляла собой намного большую ценность, чем голова, не имеющая подобных украшений. Дули и коротышки остановились и положили Госсета на спину поверженной обезьяны. Вес обезьяны, а к тому же еще и вес Госсета оказались непомерными для поваленного скелета, и он тут же превратился в груду разломанных костей. Череп отделился от шеи и покатился по залу, а затем остановился возле другого черепа, который час назад выкатился из камина.

Сквайр ткнул дубинкой сначала в один череп, потом в другой. Затем он положил один из них напротив камина и, размахнувшись, ударил по нему концом дубинки, как при игре в гольф. Череп полетел вперед со скоростью кометы прямо в огонь, который все еще был застывшим, и врезался в грудную клетку скелета, висевшего в камине. Рассыпаясь на кусочки, скелет свалился на угли. Сквайр рассмеялся. Он взял второй череп, а другой рукой приподнял шляпу мэра Бэстейбла и, прежде чем водрузить ее обратно, сунул в нее череп. Затем он повернулся к Шелзнаку и убежденно произнес.