Эльфийский бык – 2 - Страница 13

А уж Кошкин-то в каком восторге, прям дыхание перехватило, то ли от восторга, то ли от сладкой цветочной вони, что проникала в кабинет.

– …Её императорское Величество сказала по секрету, что это очень тайный брак…

Ну да, о котором теперь знает весь высший свет.

– …и что князь даже украл нашу Софьюшку, чтобы жениться…

Есения что-то еще щебетала, и Павел даже отвечал, ибо выучкой обладал отменною. И комплимент сделать не забыл, и слово дал, что на прием большой, бракосочетанию посвященный, он всенепременно Есению пригласит.

А потом отключился и завис.

Он слышал, как хлопала дверь… секретарь что-то там кому-то говорил. Кажется, принимал очередные цветы, которых скоро станет столько, что самому Павлу места не останется. А… Чесменов.

Зараза.

И главное, даже в морду не дашь, потому как неприлично. Еще и император… тот император, о котором упорно ходили слухи, что он исчез. Император исчез. Чесменов исчез. Матушка… тоже исчезла. И вышла замуж. С благословения император. Кошкин отмер, головой потряс и, выглянув в приемную, убедился, что все случившееся ему не примерещилось. Цветов стало еще больше.

– Свяжись… – сказал он, когда взгляд сфокусировался на секретаре. – С… конторой Чесменова. И поинтересуйся, где он… скажи, что Кошкин поговорить хочет.

Секретарь кивнул.

И поглядел, как почудилось, с искренним сочувствием.

– А цветы? Все домой к вам отправить?

– Домой… все домой… матушка… вернется… порадуется. Наверное.

Если вернется.

Почему-то мысль о том, что матушка может и не вернутся, вдруг напугала до невозможности, словно Кошкину снова лет десять и он того и гляди потеряется в пустоте этого огромного чужого дома.

Вере еще позвонить надо…

Ваньке…

Чтоб вас всех… нет, Чесменову он в морду все-таки даст. По-родственному. Но без скидки на возраст, ибо… ибо заслужил!

Усадьба Вельяминовых располагалась на берегу реки. И берег этот здесь поднимался круто, этакою зеленой стеной. Потому-то и дорожка в обход ложилась.

– Там… – Маруся явно смутилась. – Может… неприятно находиться… с непривычки.

– Ага, – добавила Таська, опираясь на перила мостика.

Мостик, переброшенный через речушку, поблескивал свежим лаком и казался махоньким, а еще нарядным донельзя.

– Поэтому, если поймете, что вовсе невыносимо, что если не пускает, то… я кого из Сабуровых попрошу. Семена вон. Он и притащит ящики.

Иван прислушался.

Ничего-то этакого он не ощущал, кроме солнца, которое ныне разошлось на полную силу, и прохлады, что тянулась от воды. А в остальном – пели птицы, стрекотали кузнечики, комарье кружило голодными стаями, правда, уже не вызывая желания спасаться бегством.

Дом…

Такой вот… Ивану случалось бывать в родовых усадьбах. И большая часть их, даже если была построена во времена незапамятные, то после перестраивалась сообразно модам, прибавляя себе в обличье изящества и беломраморности, обзаводясь колоннами, портиками и прочими жизненными излишествами. Усадьба Вельяминовых колонн не имела.

Портиков, впрочем, тоже.

Как и лепнины с мрамором.

Сложенная из камня, темно-красного, цвета крови, она казалась приземистою и даже несуразно-грубой. Высокие стены. И махонькие узкие окна, больше походившие на бойницы. Жесткость линий.

– Ух ты… – Бер даже голову запрокинул. – Какая красота! Когда её строили?

– Давно, – Маруся сунула руки в карманы. – Очень давно… потом, веке в семнадцатом, поставили другую, в стороночке. Её потом и перестраивали, и украшали. Парк разбили… потом даже архитектора из Италии пригласили. Он настоящий дворец возвел… ну, если деду верить. А потом пришел Наполеон и все развалил. Ну, не лично, а во время войны… а эта вот…

Это строение не всякая пушка возьмет.

Главное, теперь, по мере приближения, Иван ощущал неладное. Причем что именно не так, сложно понять… чувство, будто они переступили незримую границу, и теперь солнце палит уже не так нещадно, а приятная прохлада сменилась ледяным дыханием…

Смерти?

Старого погоста?

– Как вы тут вообще живете… – Бер поежился и потер руки. – Слушай, а разве бывает так, чтоб одновременно и холодно, и жарко?

– Это другой холод, – Иван присел и коснулся земли. – Там… что-то очень древнее лежит. И недоброе. Мягко говоря… мертвое, но…

– Погоди, – Бер тоже наклонился, потом и вовсе на коленки стал, а в конец даже прилег, прижавшись ухом к земле. – Там… там… да там же хрень такая… жуткая! Так это… легенда, которую вы сказали… там этот… хан? Черный?

У него и глаза заблестели от восторга и осознания перспектив.

– Не тут конкретно. И… – Таська поглядела на Марусю, а та вздохнула и сказала:

– Честно говоря, в детстве это воспринимаешь… ну как страшную сказку. Мы вообще не чувствуем ничего такого… то ли сила привычки, то ли кровь.

– Да? – Бер зачерпнул горсть земли и сжал в руке, потом стряхнул и сказал. – Как это можно не чувствовать? Земле же ж тяжко…

И встал.

Поглядел на дорожку, что ложилась широким полукругом, уводя выше, на тот самый обрезанный берег, к каменному кубу дома.

– Ну вот так… – развела руками Таська. – Мы не чувствуем, а вот другие сюда заглядывать не любят. Сабуровы и те, если и приходят, то ненадолго. Им тяжко. Прям корежит… Аленка только способна. Мать её могла. Но она вообще везде могла ходить. И пока в силе было, то и всем полегче. А потом ушла, Аленка же в силу еще когда войдет, если войдет.

– Ничего не понятно, – признался Иван и тоже земли коснулся, травы.

Сделал шаг, прислушиваясь к себе.

И еще один.

Ничего. Нет, по-прежнему ощущения двойственные, но не сказать, чтоб так уж невыносимо все. И корежить не корежит.

– А когда войдет? – уточнил Бер, тоже замедлив шаг.

– Когда замуж выйдет. Поэтому её и сватают… ну, пытаются во всяком случае. Надеются, что выйдет замуж и землю закроет. Думаешь, почему Свириденко до того сидел тихо? Гадить гадил, но издали…

– Опасался?

– Он… давно еще, мы маленькими были, но мама Вася сказывала, что Свириденко заявился с людьми. Вроде как силой хотел дело решить. Чтоб мы документы подписали и все такое… и вот Аленкина матушка тогда разозлилась… очень.

Шли неспешно.

И дорожка сама ложилась под ноги. И главное, что Иван не сразу заметил, комарье отстало. Впрочем, птицы тоже смолкли.

– Дед сказал, что она силу живую забрала из них почти до капли, а после вернула. И сказала, что если еще раз на глаза ей попадутся, тогда не пощадит. А потом и родники с земель увела. Ненадолго, правда. Земля ж не виновата, что у нее хозяин дурной. Но Свириденко хватило, чтоб понять. Вот и держался в стороне… а как прознал, что тетя Леля ушла, тоже сперва сторонился, может, думал, что Аленка такая же… потом одно, другое.

– Пробовал на прочность? – предположил Бер.

Иван же коснулся тонкого стебелечка травы и палец к губам прижал. Все и замолчали.

Нет, ничего…

Да, там есть, темное и недоброе, такое, которого лучше не касаться. И сила от него идет, пробивается сквозь толщу земную, да не вредит.

Живые чувствуют, сторонятся, а вот растениям напротив очень даже сила эта по нраву. Ишь, пьют да буяют. Крапива вдоль дороги вовсе зеленой стеною выстроилась, жирная, с огромными листьями. Благо, Иван вовремя успел отступить.

– Боишься? – не удержалась Таська.

– Аллергия у меня, – Иван осторожненько отвел листочек в сторону. – На крапиву… буду весь… краснорожий, если что. А потом чесаться и шелушиться.