Элеонора Дузе - Страница 4

свел ее в могилу. Элеоноре же приходилось играть и в «Найденышо

святой Марии» Джакометти25 и в других романтических драмах. Впо¬

следствии она с грустью вспоминала вечный страх, вызванный огром¬

ной ответственностью. Ее мучило чувство голода, который иногда

удавалось хоть немного утолить тарелкой больничного супа, припря¬

танного матерыо, или цикорием, собранным в поле семнадцатилет¬

ним «первым актером» Карло Розаспина 26.

Когда же Дузе заговаривала об Альбиссоле, то в ее голосе начи¬

нало звучать нечто похожее на ностальгию. Там труппа пробыла до¬

вольно долго. Каждый вечер играли в маленьком зале, битком на¬

битом народом, по большей части рыбаками, людьми сердечными и

щедрыми. Они в избытке снабжали артистов рыбой, и это было как

бы некоторым вознаграждением за многие месяцы тяжелой голодов¬

ки. Элеонора должна была каждое утро подметать зал, что вызывало

у нее жестокий кашель. «Как я кашляла!..» — вспоминала она впо¬

следствии со смущенной улыбкой.

«Пусть настоящее тебя не волнует. Я за тебя спокоен. Недаром,

едва ты появилась на свет, солдаты уже отдавали тебе честь и брали

ружья на караул»,— порой подбадривал ее отец. Грубость окружав¬

шего ее мира не могла изменить ее натуру. Упрямая, замкнувшаяся в

себе, она сохраняла душевную чистоту и цельность. По словам Ра¬

зи 27, «взгляд ее иногда бесцельно блуждал в пространстве, а иногда,

наоборот, она пристально вглядывалась в какую-то точку прямо перед

собой или поднимала глаза вверх, словно ожидая появления чего-то

другого, нового, что уже предчувствовала» *.

И предчувствие ее сбылось.

«Какая to была весна! — рассказывает Фоскарпыа в романе

Д’Аннунцио «Огонь».— Стоял март. Рано утром, прихватив кусок хле¬

ба, я уходила в поля. Я брела наудачу, не выбирая пути. Целью моих

прогулок были статуи. Я переходила от одной статуи к другой, оста¬

навливалась перед каждой, будто и в самом деле пришла к ним в го¬

сти. Некоторые из них казались мне прекрасными, и я пыталась по¬

дражать их позам, жестам. Но дольше всего я стояла возле изуродо¬

ванных, искалеченных статуй, словно в невольном порыве стараясь

утешить их...».

«В ту весну,—продолжает свой рассказ Фоскарина,—майским ве¬

чером через Порта дель Палио мы въехали в Верону. Задыхаясь от

тревожного волнения, я прижимала к сердцу тетрадку, куда своей

рукой переписала роль Джульетты, и повторяла про себя первые сло¬

ва, с которыми она выходит на сцену: «Кто зовет меня? Вот я. Что вам

угодно?»

Элеоноре было четырнадцать лет, столько же, сколько Джульетте,

и мало-помалу ей стало казаться, что ее собственная судьба сливает¬

ся с судьбой этой девочки, память о которой будет жить вечно.

И снова Фоскарина.

«...На каждом перекрестке мне чудилось, что вот-вот из-за угла

покажется кортеж, сопровождающий катафалк, покрытый белыми

розами. Увидев Арки Скалигеров28 за железной вязыо кованой ре¬

шетки, я закричала матери:

— Вот гробница Джульетты! — и зарыдала.

Меня охватило отчаянное желание полюбить и умереть...».

И в ту весну, в майское воскресенье, под высоким небом средневе¬

ковой Вероны, в древнеримском амфитеатре огромной Арены29 по

волшебству Шекспира «перед толпой горожан, покоренных легендой

о любви и смерти», Джульетта воскресла.

В то утро Элеонора долго ходила по городу. На пьяцца делле

Эрбе на свои маленькие сбережения она купила букет белых роз.

Эти розы, символ чистой любви Ромео и Джульетты, помогли ей най¬

ти конкретное выражение тех чувств, которые вызывала в ней тра¬

гедия.

Был воскресный день. К четырем часам ступени амфитеатра Аре¬

ны заполнились толпой — мужчины в рубашках с жилетами, наряд¬

ные женщины в разноцветных косынках. Место стоило четыре соль-

ди...

Дальше рассказывает Луиджи Рази.

«Вот Джульетта. Она с цветами, которые свяжут воедино ее пер¬

вую и последнюю встречу с возлюбленным. С этими цветами на длин¬

ных стеблях, прижимая их к лицу, вдыхая их пьянящий аромат, она

проводит всю роль.

А вот и Ромео. Их взгляды встречаются, и розы трепещут в руках

Джульетты. Одпа из них падает к ногам Ромео. Чтобы еще хоть на

миг продлить свидание с ним, оиа медленно-медленно наклоняется. Он

спешит опередить ее, поднимает цветок, молча подает ей, и глаза его

не отрываются от ее глаз. Из-за кулис раздается громкий голос мате¬

ри, она зовет Джульетту, а та уже убегает, смущенная, не расстава¬

ясь с розой, которой касались руки возлюбленного.

Солнце склоняется к горизонту. Джульетта у своего окна, и снова

в руках у нее розы. Что ее ждет, любовь или смерть? Ромео подходит

к дому, вот он уже под ее балконом, и цветы из рук Джульетты аро¬

матным дождем падают на его пылающий лоб. Это безмолвное при¬

знание опьяняет его.

Поэтичность пронизывает драму, как бы сопровождая ее таинст¬

венной, приглушенной гармонией.

Зажигаются огоньки рампы. В их мерцающем, сумрачном свете

видно кладбище. Нет больше жаворонка, который поднимается ввысь

с радостными трелями. Теперь слышны тоскливые крики летучих мы¬

шей, которые проносятся, задевая крыльями могилы. На ложе из цве¬

тов спит Джульетта. Пробуждаясь, она видит Ромео у своих ног.

И как в сцене у балкона, осыпает его этим благоухающим покровом,

а потом падает мертвой на тело любимого среди этих цветов, которые

цвели один день» .

И снова в рассказ вступает Фоскарина.

«Аромат, воздух, свет — все захватывало меня. Слова лились с

непостижимой легкостью, почти непроизвольно, как в бреду... Преж¬

де чем слететь с моих уст, каждое слово пронизывало меня насквозь,

впитывая в себя весь жар моей крови. Кажется, пе было во мне такой

струнки, которая нарушала бы удивительное состояние необыкновен¬

ной гармонии. О, благодать любви! Каждый раз, когда мне дано было

коснуться вершин моего искусства, меня вновь охватывало то ощуще¬

ние полной отрешенности. Я была Джульеттой...

Когда я упала на тело Ромео, толпа завопила во мраке столь не¬

истово, что я ощутила смятение. Кто-то поднял меня и потащил на¬

встречу этому реву. К моему лицу, мокрому от слез, поднесли факел.

Он громко трещал и распространял вокруг запах смолы. Передо мной

металось что-то красное и черное, дым и плам-я. А мое лицо, наверное,

было покрыто смертельной бледностью.

С тех пор никакой рев восторженного партера, никакие крики, ни¬

какой триумф никогда не приносил мне упоения и полноты чувств

того великого часа».

Именно в том незабываемом спектакле, вдохновленная истинной

поэзией, интуитивно почувствовала юная Элеонора поэтическую тра¬

гичность образа и, полностью слившись с ним, познала то удивитель¬

ное состояние постижения прекрасного, которое возносит к верши¬

нам творчества, н передала свое чувство публике. Именно в тот вечер

ей открылась тайна предначертанного ей пути.

Кроме искренности и непосредственности, которые были свойст¬

венны актрисе на протяжении всей жизни, у нее проявился подлин¬

но режиссерский талант, ибо как иначе можно расценить ее гениаль¬

ную и исполненную поэтичности находку, своеобразно воплотившую¬

ся в столь выразительной сцене с розами. Таким образом, уже тогда

она проявила способность, присущую ее игре и впоследствии, даже

неодушевленные предметы делать активными участниками спек¬

такля.

Прошло месяца два. Элеонора вместе с маленькой труппой своего

отца снова играла в Вероне. Однажды вечером в конце второго акта

ей передали телеграмму: скончалась мать. Сделав над собой страш¬

ное усилие, она не проронила ни слезы и сумела доиграть пьесу. Ни