Экстренная связь с машинистом - Страница 32

М а й к и н. Ты пришла! Господи, ты пришла! Как я счастлив...

О д и л л и я. Конечно, я пришла! Давай, открывай ротик... Ложечку за маму, ложечку за папу...

М а й к и н (проглатывая кашу). А за тебя?

О д и л л и я. И за меня... И за карусель... И за жену карусельщика...

Б л о к (совсем охренев). Да, и за мужа жены карусельщика...

О д и л л и я. Правильно! Надо, чтобы все были здоровы и сыты!

Б л о к. Что-то мне дурно... Кажется, я схожу с ума...

О д и л л и я. А ты приляг.

Б л о к. Мне бы водички...

О д и л л и я. А сама не можешь? У меня нога болит, между прочим! (пауза). Ох, горе мое... Подержи! (отдает тарелку, уходит в будку).

М а й к и н. А как поживает ваш супруг? Он ведь еще не передумал продавать карусель?

Б л о к. М-м-м... Хорошо поживает... Не передумал...

М а й к и н. Тогда передавайте ему привет. Очень симпатичный у вас муж!

Б л о к. Обязательно! А вы... давно аттракционами интересуетесь?

М а й к и н. Да, как вам сказать... С детства. Вы знаете, первую свою маленькую сюиту я написал именно на карусели. Меня так вдохновила быстрая смена пейзажа, что я сочинил музыку буквально за три минуты – ровно столько вращается карусель. Наверное, она была не такая красивая, но мне она казалась верхом совершенства!

Б л о к. Кто – музыка или карусель?

М а й к и н. Карусель, конечно! Музыку я тут же забыл.

Одиллия возвращается с чайником и кружкой.

О д и л л и я (наливая воду подруге). Нельзя быть такой впечатлительной! Бери пример с меня.

Б л о к. Я ничего не понимаю... Может, ты мне объяснишь?

О д и л л и я. Не сейчас. Ну, Майк, а что было дальше?

М а й к и н (доедая кашу). Дальше я пошел в школу, потом в музыкальную школу... Потом поступил в консерваторию и тут же ушел.

О д и л л и я. Почему?

М а й к и н. Наверное, стало скучно.

Б л о к. Ничего себе! Тысячи людей мечтают учиться в консерватории, а ему, видите ли, скучно!

О д и л л и я. Перестань! Каждому свое. (Майкину). А потом?

М а й к и н. Потом я изучал электричество, формулы, уравнения и прочие неприкладные вещи.

Б л о к. И было очень весело!

М а й к и н. Временами – да. Когда удавалось что-нибудь изобрести.

Б л о к. Что-то не верится...

О д и л л и я. А потом?

М а й к и н. А потом я увидел тебя, и стал сочинять музыку. Помнишь? Первую сонату я посвятил тебе... Я написал ее во сне, вернее – в полусне, когда мы лежали рядом, и небо, как старая пластинка, кружилось над нами медленно и тихо... Мне хотелось встретить тебя навсегда, и жить с тобой долго и празднично до тех пор, пока эта пластинка не кончится... Боже мой, как ты была хороша в свете уличных фонарей той ночью! Я боялся дышать, и сердце почти остановилось... Я держал тебя за руку, а в голове звенели аккорды. А, может, это был трамвай с безумным кондуктором, который гоняет по ночному городу в поисках невозможного? В любом случае, это было ощущение какой-то невероятной свободы, радости и чуда...

Б л о к (после долгой паузы). Да, не каждый день про такое услышишь... (Одиллии). Тебе повезло! Знаете, Майк, мне бы хотелось вам помочь.

М а й к и н. Помочь? В чем?

Б л о к. Вы сочиняете музыку, а мой муж – карусельщик – в данный момент исполняет обязанности продюсера в одном музыкальном проекте. Ну, название вам ни о чем не скажет. В общем, если хотите, я могу поговорить с ним на предмет вашего участия в качестве композитора.

М а й к и н. Вы шутите?

Б л о к. Ничуть! Сейчас я уезжаю в город, давайте запись.

Майкин резко подымается, достает из кармана полиэтиленовый пакет, начинает собирать туда пленку, которая висит на ветках. Собрав, отдает пакет Одетте.

М а й к и н. Вот! Это пока все, что у меня есть.

Б л о к. Прекрасно! Завтра утром я сообщу о результатах прослушивания. До встречи! (собирается уходить).

О д и л л и я. Подожди! Мне нужно тебе сказать...

Б л о к. Завтра. Уже поздно.

О д и л л и я. Ты все неправильно поняла!

Блок уходит.

О д и л л и я. Вредина!

М а й к и н. Не сердись на нее. Завтра она вернется, и ты скажешь ей все, что захочешь.

О д и л л и я. Да, завтра я ей скажу... Завтра я ей все скажу! Кстати, Майк, ты тоже должен кое-что рассказать.

М а й к и н. Что?

О д и л л и я. Объясни, зачем тебе карусель? Тем более, собственная?

М а й к и н. Господи, неужели ты до сих пор ничего не поняла?

О д и л л и я. Ничего!

М а й к и н. Ты, с твоим умом, с твоей проницательностью? Не может быть!

О д и л л и я. Представь себе!

М а й к и н. Карусель – это модель мира, понимаешь? Это маленькая вселенная, это мир в миниатюре, которым я управляю. Я включаю и выключаю двигатель, значит, я распоряжаюсь чьей-то жизнью. От меня зависят судьбы людей, их безопасность, комфорт, настроение. Люди движутся только по кругу, и у них нет выбора остановки, нет пути назад, потому что карусель вращается в строго определенном направлении. Я задаю условия наших отношений, а главное – время пути, я могу сократить его или продлить, или вовсе остановить, потому что я так хочу. Я все решаю сам. Здесь и сейчас. Я могу разукрасить мой мир шарами и лентами, и он будет как новогодняя елка, или убрать всю иллюминацию, и он станет бледным и невыразительным. Мой мир самодостаточен и прост, его назначение почти тривиально: дарить радость и ощущение полета.

О д и л л и я. Ах, вот оно что! Интересно... А мне кажется, не все так однозначно. Твой мир иногда делает больно. И от радости остаются одни осколки.

М а й к и н. Это неизбежно. У любой медали две стороны.

О д и л л и я. А музыка?

М а й к и н. Что музыка?

О д и л л и я. Ты сочиняешь ее, чтобы управлять эмоциями людей?

М а й к и н. С чего ты взяла?

О д и л л и я. В твоей музыке есть элемент шаманства. Мне кажется, однажды я уловила необыкновенную магию этих звуков. Магию откровения. Мне хотелось говорить какие-то очень личные, сокровенные вещи именно под воздействием твоей музыки.

М а й к и н. Думаю, ты преувеличиваешь.

О д и л л и я. Не знаю, не знаю... Расскажи, как ты сочиняешь?

М а й к и н. Я ничего не сочиняю. Я просто слышу. Эта музыка живет в моей голове. Я только записываю ноты в том порядке, в каком мне диктуют их свыше.

О д и л л и я. А кто тебе их диктует?

М а й к и н. По-разному... Иногда кто-то из великих композиторов. Но бывает, что это некая неопределенная субстанция.

О д и л л и я. Она имеет какую-то форму?

М а й к и н. Форма очень расплывчата, а вот цвет всегда один и тот же – белый.

О д и л л и я. Это происходит по ночам?

М а й к и н. Не обязательно. Иногда вечерами, иногда на рассвете, когда я делаю зарядку или чищу зубы.

О д и л л и я. Даже так? Ясно...

М а й к и н. Ты не веришь мне?

О д и л л и я. Верю. Пойдем спать, уже поздно.

М а й к и н. Иди. А я посижу немного, хорошо?

О д и л л и я. Ну, хорошо. Спокойной ночи.

Одиллия уходит. Затемнение. Звучит музыка, через полминуты свет зажигается. На карусели лицом друг к другу сидят Одиллия и Блок.

О д и л л и я. В общем, это явные музыкальные галлюцинации, помноженные на комплекс маленького человека, который вообразил, что может управлять мирозданием.

Б л о к. С чего ты взяла?

О д и л л и я. Он рассказывал про свою карусель так, как будто это вселенная, а он Демиург.

Б л о к. А музыка?

О д и л л и я. Утверждает, что ему диктуют.

Б л о к. Интересно...

О д и л л и я. Ничего интересного. Рядовой случай из учебника по психиатрии. Первый курс. Моя кандидатская богаче не станет... Шумана тоже преследовали музыкальные галлюцинации. Правда, это было в конце жизни. Тогда он писал в дневниках, что к нему являлись Шуберт с Мендельсоном и диктовали тему.

Б л о к. Да... Чего только не узнаешь!