Экспансия (СИ) - Страница 3

А вот его меч очень даже нужен. Уже выбираются из ловушки иные участники моего безумного боя. Это я боевые топоры не научился метать, да и они не для того, а вот кинуть меч — вполне. И не убить у меня цель, это просто не получится, так как даже с моей силой так сильно метнуть меч, чтобы он проломил кольчугу — это сложно, если вовсе возможно. Но пошатнуть воина, уронить его, сделать больно — это запросто.

Я метнул меч в противника, который уже выходил из-за стола, до того его чуть, лишь угол, отодвинув. От удара пес падает назад, задевая своего подельника. Не взирая на боль, которую перекрывают массовые впрыски в кровь адреналина, я делаю четыре шага и колю одного пса, потерявшего равновесие, после ударяю ногой все по тому же столу, мебель ударяет оставшихся в живых противников. Колю еще одного, но тут не получается пробить кольчугу. Отбиваю попытку ударить меня, замечаю удобно расположенную рожу врага и с левой руки бью ему в висок. Сразу же колю…

— Стой! Все, хватит! Чего ты хочешь? — заорал последний, оставшийся почти невредимым, пес.

Я согнулся от боли, начал тяжело дышать.

— Добей тех, кто ранен! — потребовал я. — Тогда отпущу, лишь закрою тут, в горнице, на замок.

— Вправду? — схватился за шанс выжить жалкий трус. — Побожись!

Я перекрестился и увидел, как просияло лицо у оставшегося вонючего пса. Он без сантиментов, лишь изредка посматривая на меня, перерезал горло каждому из своих же со-ратников. Даже командиру, который явно был мертвым, так и лежал проткнутый копьем, трусливый крыс не забыл перерезать горло.

— Что дальше? — спросил шакал.

— А ничего! — сказал я и рубанул скота.

— Ты же побожи… — успел сказать трусливая гнида и упал замертво.

Религия для меня — все еще способ и ресурс, чуть меньше вера. Пока я еще могу крестоцелованием пренебречь. Но, что за собой замечаю, так то, что молюсь все более искренне.

А такой гниде, которую я только что убил, не следует поганить землю своим существованием. Его сослуживцы хоть дрались, и никто не просил пощады, а этот… Я быстро восстановил картину только что произошедшего боя и понял, что трусливый предатель постоянно избегал вступать со мной в боевой контакт. Может, этой восьмерке именно не хватило усилий восьмого пса, чтобы дожать меня.

Жаба давила на меня, но в этот раз, она не получила должного внимания. Ну, нельзя начать сейчас трофеить оружие и доспехи побежденных мной людей. Я просто не донесу ничего, да и задачи сейчас стоят иные.

Найдя ключ, как и замок, я, лишь сменив свою кольчугу на целую, снятую у одного из поверженных противников, пошел на выход. Хотя… лишь. Нисколько не «лишь». Было неимоверно больно, пришлось в очередной раз превозмогать себя, кряхтеть и чуть ли не орать, но я сменил доспехи, взял, на мой взгляд, лучший меч в руку, еще одним клинком опоясался, и пошел…

Оставив кровавую гридницу с убитыми мной противниками, я навесил массивный замок на входную дверь и устремился прочь. Почти уверен, что в кутерьме творящегося вряд ли кто-то будет ломиться в эту комнату, которая, тем более, располагалась в углу правого крыла боярского терема да еще и на втором этаже. Не до того сейчас всем кучковцам, чтобы проверять, что там находится. Это только тогда, когда грабить начнут боярина, свои ли или мои союзники, не важно, но к этому времени я должен уже многое сделать. Да и соотнести убитых со мной будет сложно. Кучка мог бы, но он должен умереть.

На втором этаже воины были только в стороне женской половины терема, так что я спустился на первый этаж без проблем.

— Стой! — окликнул меня один из воинов, явно бывший не ниже десятника, если судить по зрелому возрасту, да и по тому, как был тот облачен. — Ты со стражей должен быть.

Я прямо натолкнулся на этого кучковца, чуть не столкнулся с ним лбом.

— Мои стражники отправились во двор, все же кричат о прорыве, — как само собой разумеющееся сказал я.

Десятник, или кто он там, завис, видимо, размышляя.

— Почему ты с мечами? — спросил он. — Разве тебе боярин дозволил брать оружие?

— А ты кто, чтобы сомневаться? Я гость Степана Ивановича, нынче все воины кричат об угрозе. Должен я иметь возможность защититься? А еще, как меня лишить оружия, коли я третий человек в Братстве христианском? Ты заберешь мой меч и рассоришь Братство и боярина?

Я делано возмущался и своим тоном, жестким и требовательным, напирал на воина. Требую? Значит, право такое имею. Сомневаешься? Иди и спроси у боярина, что сейчас вряд ли возможно, так как, я уверен, что Кучка во дворе или в гуже сражения. Хозяин Кучковохотел стать князем, вел себя, как князь, а это значит, что не может отсиживаться за спинами своих воинов. Такие тут понятия, иначе за тобой не пойдут. Время сладких и страстных речей, но скупых действий, еще не настало, таких политиков мир ожидает, но в будущем.

— Корень! — выкрикнул воин и уже через десять секунд перед нами материализовался еще один боец. Этот был молодым, сказал бы, со взором горящим. — Возьми еще кого-нибудь и от этого… гостя боярина не отходи ни на шаг. Понял?

Корень кивнул головой, рванул в рядом находящуюся комнату и очень скоро предстал передо мной с еще одним бойцом.

«Жалко мне вас, ребята, будет… убивать… но переживу такое расстройство», — подумал я, когда рассмотрел двух молодых парней.

Оба воина не так, чтобы и рослые, скорее, напротив. Однако физически развиты. Но не это зацепило мое внимание, а молодость парней, их энтузиазм, жажда проявить себя, показать на поле боя. Вот такие бойцы чаще всего первыми гибнут, у них в головах романтика, жажда побед, стремление показать свою лихость. А еще они, чаще всего, легко обучаемы, с незашаренными умами опытных бойцов, которые уже решили, как будут воевать, забили головы нарративами и установками, которые не пробить никаким обучением.

— Мне не любо с тобой, гость боярина, хаживать без толку… Ты просто должен это знать, — сказал тот, кого называли Корнем.

Я не ответил. Они мне не нужны еще больше, чем я им. Мой путь лежал на выход из терема боярина, и я это сделаю, кого бы ко мне не приставили.

Я шел на выход, но не собирался ни коем образом влезать в бой, что сейчас уже идет у ворот в детинец. Тем более, что эти «предатели», о которых все еще продолжали кричать по всему Кучково, — мои люди. Но посмотреть и оценить обстановку, должен был.

Уже с крыльца терема была видна диспозиция защитников Кучково, но до конца не ясно положение полусотника Угрюма и его людей. Скорее всего, сектанты-фанатики, в моем мировосприятии угрюмовцы точнотаким являлись, заняли главные ворота, обосновались в надвратных бойницах и на стене рядом. При этом они должны были максимально забаррикадировать подходы к себе, чтобы усложнить действия кучковцев.

Самым сложным было держать открытыми сами ворота, но тут подготовленный к приступу участок крепостицы играл против защитников Кучково. Смола уже «томилась на малом огне». При желании выливать ее можно было как на тех, кто напирает с внешней стороны стен, так и на тех, кто эти стены подпирает изнутри. Стрелять из луков и кидать камни так же можно в обе стороны. Пять десятков воинов должны были долго держать оборону, при хорошей выучке, мотивации и наличии боеприпасов, тех же стрел, да камней.

— Стройся! Готовься! Щиты! — раздавалась команда во дворе.

Не менее полторы сотни ратников-кучковцев выстраивались во дворе, напротив ворот, в пять линий, организуя вытянутый прямоугольник. И после команды эта фигура из воинов стала двигаться вперед, к воротам.

На встречу боярскому войску устремились стрелы. Были видны только десять, не больше, стрелков из угрюмовцев. Но стрел летело не менее чем в два раза больше, чем могли бы выпускать десять воинов. Часть моих союзников стреляли из-за укрытий.

По полусотне Угрюма начали стрелять кучковские лучники. Я чуть не чертыхнулся, когда увидел, что первой жертвой в этом обмене стрелами, стал воин-угрюмовец, который защищал ворота. Если бы мои сопровождающие не взирали на происходившее столь внимательно, что и не отвлекались на меня, так могли заметить, за кого я болею. Это как кричать «Гол», когда забил Зенит, а при этом находится в фан-зоне Спартака.