Экспансия – III - Страница 111

И Макайр открыл глаза, полные слез.

— Помочь подняться? — спросил Визнер.

Макайр оперся руками о ковер (у него же бицепсы, как у профессионального боксера, подумал Визнер, я бы на его месте свернул мне челюсть и унес запись, никаких доказательств), с трудом поднялся; фигура его сделалась за эти минуты опущенной и дряблой.

— Можете говорить? — спросил Визнер. — Или хотите уехать домой?

— Я могу говорить, — тихо ответил Макайр. — Только… Есть о чем?

— Да. У меня деловое предложение. Выпить хотите?

— Нет.

— Сейчас вам надо выпить, Боб. Совсем немного. Это приведет вас в норму. Не считайте, что все потеряно. У меня есть предложение, и оно вполне серьезно…

— Хорошо, я выпью, — еще тише ответил Макайр.

— Только не говорите, как раввин на похоронах, Боб. Возьмите себя в руки. И если я говорю, что выход есть, значит, он есть.

— Даллес в курсе всего произошедшего?

— Не знаю. Комбинирую я, а не Даллес. Я его очень люблю и ценю, но свои планы вынашиваю сам и никому их не доверяю. Даже когда Аллен станет хозяином этого предприятия, я буду продолжать вести свою линию. А если она ему почему-либо не понравится, уйду к себе на Уолл-стрит; политику могут делать люди, имеющие состояние, то есть не страшащиеся риска. Пейте. Залпом. Вот так, молодец… А теперь дышите носом, сильней, молодчина! Порозовел… Как не стыдно распускаться…

— Что теперь со мною будет, Фрэнк?

— Мистер Визнер… До тех пор, пока мы не закончим беседу, я не Фрэнк, а Визнер, мистер Визнер.

— Простите, мистер Визнер.

— Уже простил… Как голова? В порядке?

— Да.

— Тогда слушайте внимательно, Макайр. Очень внимательно. Сейчас у вас на счету сорок девять тысяч долларов, верно?

— Да.

— Вы согласны с тем, что это гроши?

— Для вас — да. Квартира у меня выплачена, я считаю, что это вполне приличные накопления.

Визнер покачал головой:

— Это гроши, Макайр. Знаете, сколько получает за роль хороший актер Голливуда?

— Сто тысяч… Так, во всяком случае, пишут в «Сошиал».[37]

— До трехсот тысяч. Но в будущем станут платить больше… Вот я вам и предлагаю триста тысяч… Как звезде… Согласитесь, хорошие деньги… За то, что вы сыграете роль, которую вам напишут… А мы ее с вами прорепетируем…

— Какую роль?

— Интересную.

— Какую роль? — настойчиво повторил Макайр, по-прежнему тихо, так тихо, что Визнеру приходилось напрягаться, чтобы слышать его.

— Роль Макайра. С сорок второго года. С той поры, как он привез сюда агента абвера Кохлера… А в сорок пятом получил из Мюнхена задание — под страхом разоблачения — делиться информацией, представляющей оперативный интерес…

— Вы хотите разгромить организацию Гелена?

Визнер удивился:

— А что это за организация? Я про такую ничего не слышал. Ну-ка, ну-ка, объясните, чертовски интересно…

— Не играйте со мною так жестоко, Фр… мистер Визнер…

— Я не играю, а фантазирую, Макайр… В Мюнхене есть силы, связанные с гитлеровцами. Вы это знаете. Мы, патриоты Америки, их ищем. И мы их — рано или поздно — найдем… Но за их спиной стоит русский резидент Штирлиц, который подвел к нашему чистому и мужественному разведчику Полу Роумэну свою девку, агента высокой квалификации. Скрывшиеся нацисты, агент Москвы и вы, чиновник разведки, изгнавший из наших рядов Роумэна, которого человек сломал на Кохлере… Вы знаете, в нашем государственном аппарате, в его высших эшелонах затаились люди, связанные с Кремлем, они открывают Москве самую секретную информацию… Поэтому противник и забросил вашего Кохлера в Гамбург… Да, вы допустили слабость — не более того… Вы ведь хотели захватить четверку, как только бы они сунулись в наши резидентуры на юге, не правда ли?! И потом во всем признаться? Или нет? Возможны варианты ответа. Либо вы играете роль человека, служившего — через немцев — Москве давно и осознанно, либо тянете линию человека, который совершил трагическую ошибку… Вас уволят — это, надеюсь, понятно… Но вас не осудят… Возможно, вам дадут три, четыре месяца тюрьмы, но за вас внесут залог… После этого вы получаете деньги и переезжаете на юг… А уж потом делаете фильм-исповедь… Мы вам будем помогать в этом, мы сделаем сценарий самого сильного антикоммунистического боевика, который только можно себе представить… Это даст вам еще триста тысяч, если не больше. Можете, конечно, отказаться, но тогда я на вас не поставлю ни цента. Вы же сломались, Макайр, вы преступили долг, помогли врагу. Это все. Теперь я готов слушать ваши доводы, вопросы, условия…

— Сначала давайте расставим все точки над «i». Речь идет о заседании Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? Или о федеральном суде?

— Комиссия отпадает.

— Почему?

— Потому что она работает целенаправленно: коммунистическое проникновение в идеологии. И вы знаете, как она непопулярна среди интеллектуалов. А именно в них мы заинтересованы, — они рассчитывают бомбы, снимают фильмы, пишут книги… Толпе нравятся скандалы такого рода — пусть… Но ведь мы работаем впрок, на будущее, а не на толпу… Ваше дело иного толка, оно боевое, в нем есть качественно новая информация… Оно может повлиять и на интеллектуалов, здесь же не слова, но дело; нацисты, несчастный, честный патриот Роумэн, красные, этот их суперагент Штирлиц…

— Значит, суд? — утверждающе, по-прежнему тихо заключил Макайр.

— Да.

— В таком случае, мое имя будет опозорено?

— Я вижу вашу роль несколько иной. Вы — жертва заговора. И вам прекрасно известно, как американцы сострадают тому, кто оказался в нитях шпионажа.

— Пресса… На прессу может быть оказан определенный прессинг?

— Этого обещать не могу. Слава богу, мы живем не в тоталитарной стране… Реакцию прессы предсказать трудно.

— Это уязвимое звено, мистер Визнер… Я читал ответ редактора Сульцбергера, когда он обещал нам знакомить соответствующие подразделения с обзорными материалами своих корреспондентов… Если он готов на такое, неужели нельзя объяснить ему ситуацию со мной?

Визнер усмехнулся:

— Какую? Мол, милый Сульцбергер, мы ребята особые, даже когда наш наложил в штаны и начал помогать врагу, мы все равно не даем его в обиду и вытаскиваем за уши из дерьма? Ты уж поддержи, Сульцбергер, коррупцию такого рода, как-никак мы близки к президенту, на нас лежит ответственность за безопасность этой страны… Давайте, придумывайте текст, который устроит меня. Я согласовывать ни с кем не буду, приглашу Сульцбергера на ланч и обговорю с ним все совершенно открыто… Давайте текст, я весь внимание…

Макайр вдруг странно усмехнулся; после виски лицо его в первые минуты порозовело, а сейчас снова сделалось мертвенно-бледным, поэтому улыбка казалась дикой, противоестественной:

— А вы ему скажите, что все это игра… То есть не все, конечно, но именно мое дело… Нужна пружина спектакля — вот я и пожертвовал своим положением… Жертва во имя общего блага… Такое бывало в мировой юриспруденции, все верили, особенно если подсудимые хорошо выглядят, в галстуках и без явных следов пыток.

— То есть, — мягко уточнил Визнер, — вы предлагаете ознакомить Сульцбергера со всем делом?

— А почему нет?

И тут Визнер рассвирепел:

— Потому что вы, Макайр, совершили преступление! А это не игра! Вы перепугались за себя, за привычку каждое утро приезжать сюда, вертеть кадры, расставлять своих людей и конструировать комбинации! Причем все это бескорыстно! А вот я, например, постоянно думаю о моем бизнесе, когда обсуждаю вариант предполагаемой комбинации! В этом, видимо, главная сила этой страны — каждый защищает собственные интересы, где бы он ни работал: чистильщиком сапог, директором департамента или губернатором! Только несчастный президент трудится во имя общего блага! Все остальные связаны друг с другом незримыми путами интереса… А вы — нет… Почему, Макайр? Почему бы вам не вложить ваши паршивые сорок девять тысяч в акции наших компаний в Чили накануне расторжения отношений с русскими и запрета профсоюзов? Вы же знали об этом заранее. Отчего не сделали того, что обязан сделать любой американец?! Жадность? Или какая-то иная причина? Какая? Неверие в успех? Какие основания? Или у вас были такие основания? От кого поступила информация?