Эклетика. Часть первая. Полуденные тени (СИ) - Страница 42

Михаэль встал и, пошатываясь, подошел к серванту. На одной из полок стояло старинное, принадлежавшее еще Аделайн, зеркало. Оно показало ему смертельно бледного мужчину с погасшими глазами. Сегодня они были совершенно черными, как капли агата. На миг ему показалось даже, что почернел белок.

Кто-то говорил, что глаза предателей, ушедших на Синаану, меняются от горя, кто-то говорил, что от прикосновения смерти. Что правда? Никто не знает, кроме Темного властелина. Что привело Астарту Инколоре к нему? Что он пообещал ей? Астарту никогда не прельщали ни богатство, ни власть, ни бессмертие. Она служила людям без оглядки, отдав себя добродетели. Какой ключик подобрал Темный король к ее чистому сердцу?

Некоторые сбегали из Империи в попытке уйти от страшной правды — Михаэль знал это. Они бросали прошлую жизнь, брали новые имена и жили счастливо под магнетическим взором Темного короля. Призрачная луна давала новую цель.

Может, и ему стоило поступить так же. Благодать Темного короля исцелит и его. Она смоет воспоминания и страшные мысли. Но каково это — жить, зная, что что-то забыл? Что-то страшное, ужасное, погрузившее в отчаяние. Каково это — жить с таким грузом дальше? Каково это — жить, как Йонсу Ливэйг, лишившись всего, что было дорого? Не лучше ли будет уйти с достоинством?

Михаэль бережно поставил зеркало на место. Он окончательно решился, но чтобы уйти достойно, нужно выполнить обещание перед Аделайн и перед самим собой.

Жители Мосант не ведают, что жизнь — обман. Они умрут все равно, рано или поздно, исполненные сомнений, боли и лишений, умрут, взятые за горло страхом. Это чувство пронизывает и их жизнь. Разве это не истинное благородство — избавить от подобных мучений раньше, не удлиняя век страха? Михаэль Аустенос станет освободителем, он разрушит оковы.

Сэрайз…

Он принялся одеваться.

***

Михаэль встретил дочь на первом этаже. Сэрайз стояла у мраморной лестницы, смущенно теребя длинные перчатки. Для своих девяти лет она была довольно высока, что, впрочем, скрывало гладкое летнее платье до пола. Взросление еще не коснулось ее фигурки. Светлые волосы Сэрайз спускались до пояса, расчесанные заботливыми руками служанок. Сердце Михаэля в очередной раз налилось кровью при виде его ангела.

Дочь более походила на него, нежели на Мариэль. Да, кожа Сэрайз отливала бронзой, в волосах запуталась материнская позолота, но сами черты, пепельно-черные глаза… Они старили лицо малютки, делали его непривычно взрослым. Наверное, поэтому никто не давал Сэрайз Аустенос ее девяти лет.

— Доброе утро, — улыбнулась она при виде отца. Улыбку отдала дочери Мари: такую же милую, обаятельную, теплую, скрывавшую горечь, которой пропитана жизнь.

— Доброе, — кивнул Михаэль и взял ее под локоть. Их разница в росте позволяла делать это.

Население Анлоса встретило их рукоплесканием. Сэрайз розовела, застенчиво прятала глаза. Михаэль шел прямо, спокойно глядя на собравшийся народ. Он привык к подобному и относился с горожанам как к мебели. Кроме высокомерной жалости, ничто не точило его сердце. Отец и дочь неспеша шли по улицам города в сторону главных ворот. Толпа же восхищенно шептала, насколько они прекрасны вдвоем: аристократически красивый принц Империи в сером костюме и Сэрайз в фиалковом платье с ажуром на груди.

Улица вывела их на главную дорогу, выходившую из замка. Вскоре город отступил, остался за высокими стенами. Вокруг оказались начинавшие незаметно желтеть поля. Изредка им встречались горожане, кланявшиеся им в ноги. Одному юношу, тащившему корзины на спине, Сэрайз отдала свою брошь. К поступку дочери Михаэль отнесся с снисхождением. Что изменит эта брошка… Она не спасет от войны и смерти.

Храм звезды блаженства стоял у берега Сёльвы. Белый — цвет чистоты и святости, и потому храм отстроен из белого камня, без башен, без бойниц, без балконов и окон. К нему вел высокий мост.

Молчание внезапно встревожило Михаэля — он принялся негромко рассказывать, собственным голосом разрывая тишину:

— Этот храм построил твой дедушка, Нёрлэй, много лет назад. Он хотел, чтобы жители столицы были счастливы. Вера в Звезды появилась при нем.

— А во что верили до Звёзд? — с интересом спросила Сэрайз, осторожно ступая по мосту, точно хрупкая фарфоровая кукла.

Михаэль не сразу нашел, что ответить на неожиданный вопрос.

— Ни во что, — решил честно признать он. — Мы ни во что не верили. Эльфы верили в море, люди — в силы природы… А мы…

— Кто мы? — с придыханием спросила она.

— Наш род, — чуть дрогнувшим голосом сказал Михаэль, поняв Сэрайз, — идет от Богов.

— Их много?

— Двое… или трое. Прошу тебя, проходи.

Ровные стены без фресок, картин, икон и всего, что можно было ожидать от храма, стоящего при самом богатом городе Империи, вздымались вверх, в холодный туман, повисший там, где должен был находиться потолок. Солнце не могло проникнуть внутрь храма: стоило Михаэлю закрыть тяжелую высеченную из камня дверь, как здание охватила полутьма. Светилась только вода, текущая по желобкам в полу и плескавшаяся в низких чашах. Холодный розовый свет успокаивал глаза. Он отражался от бесчисленных колон, как от зеркал. Казалось, что зал, в который они вошли, был бесконечен, но Михаэль знал, что на самом деле он мал. Обман вошел в саму твердь земель Империи, в плоть и кровь ее жителей.

— Как красиво! — восторженно прошептала Сэрайз. — Вот бы нарисовать!

— Нельзя, — отрезал Михаэль и тут же мягко добавил: — В храмы нельзя заходить не-адептам.

— Почему?

Около чаш стояли каменные скамьи. Немного, всего около пяти-семи, но каждая из них была занята полностью. Кто-то сидел на них, кто-то просто стоял рядом, кто-то сидел на полу. Всех объединяло одно — белые маски на лице, закрывающие глаза. Люди трогали их, будто пытаясь снять, но страх останавливал посетителей храма Альфираци. Казалось, что за ними наблюдает кто-то незримый, невидимый, бесплотный — может, сам Аваддон, область небытия. Страх перед ничем останавливал нуждающихся в спасении. Белые маски выдавались при входе; к Михаэлю и Сэрайз шагнул служитель звезды блаженства, но принц жестом остановил его.

— Не нужно, — произнес Михаэль, и безымянный мужчина остановился, снова скрылся в тени. — Пойдем, нам нужно найти Кэтрин.

Кэтрин Аустенос — одна из меморий храма, и можно было без прикрас сказать, что Кэт, как называли ее в детстве, являлась сильнейшей за всю историю целительства. Она превзошла даже Астарту Инколоре. Кэтрин Аустенос питалась жизнью и смертью.

Сидящие на скамьях люди нервно поворачивали голову, когда члены императорской семьи проходили мимо. Малютка Сэрайз обеспокоенно заглядывала в каждую маску. Некоторые из них промокли от слез. «Почему?» — словно легкий вздох, этот вопрос повис в воздухе, но вслух девочка его не задавала.

Михаэль решился.

— Когда я был молод, — начал он, негромко, ни капли не заботясь, что его слышат убегавшие от страданий жители Империи, — леди Астрея заставила меня жениться на эльфийской принцессе. Ты наверняка слышала ее имя. Я ненавидел Аделайн. Ненавидел, — задумчиво повторил он. — И она меня ненавидела. Однажды она узнала то, что знать не следует. Как исправить? — принц вздохнул, собираясь с мыслями. — Стереть память, Сэрайз.

Она печально оглядывала зал и будто всё понимала.

— Я вел Аделайн по этому залу, — вспоминал Михаэль. — Она плакала, не отпускала мою руку и постоянно спрашивала: «А если сотрут не то? Если не то?». Я спросил, за что она так боится, она ответила, что за память обо мне. Сказала: «Вдруг я забуду, за что тебя ненавижу? Вдруг полюблю?». Тогда я все и понял…

Принц замолчал. «Стёр ли папа память Аделайн?» — гадала Сэрайз и снова не решалась озвучить мысли.

Тем временем зал окончился аркой, из-под которой розовое сияние выбивалось особенно ярко. Белый пол сменился сиреневой плиткой; помещение освещали уже привычные хрустальные люстры. Из нового зала шло множество других арок. Посередине же стоял фонтан, украшенный статуей мужчины в длиннополой мантии.