Экипаж - Страница 4

Тели не смог удержаться от смеха:

– Ты же хорошо меня знаешь, слон ты эдакий, – проворчал он, потом спросил: – Бертье давно улетел?

– Примерно два часа назад, капитан, – ответил один из механиков.

– Пора бы уже ему и вернуться. Я поручил ему произвести беглый осмотр.

Марбо, вновь усевшийся на свой бак, состроил гримасу полного неодобрения:

– Некоторым никогда не бывает достаточно.

– Да, действительно, – рассеянно ответил Тели.

Он смотрел на нежно-голубое небо, на горизонт, дрожащий в неровном свете. Марбо пожал плечами.

– Тебе-то ведь небось тоже хочется полетать, а? – сказал он. – А подходящего задания нет.

– Пойду проверю новый мотор.

Эрбийон устремил на Тели умоляющий взгляд.

– Возьмите меня с собой, господин капитан, – попросил он.

– Я уже вам сказал: завтра, – сухо ответил Тели. – Я хочу, чтобы меня понимали. А пока изучите карту, это вам пригодится.

Глядя на капитана, удаляющегося к своему самолету, Марбо сказал Жану:

– Не изводите себя, старина. Тели – самый лучший парень на земле, но ему кажется, что он слишком молод для того, чтобы ему подчинялись. Вот и все.

Эрбийон никогда в жизни не мог бы себе представить, что существуют такие толстые и неопрятные летчики, как Марбо. Униформа грязно-голубого цвета, слишком широкая, свободно болтающаяся на крепких ногах и руках лейтенанта; его тело и шею облегал серый армейский свитер; на ногах пара сабо. Со своей с зазубринами трубкой, зажатой между мелкими желтыми зубами, он смахивал на мирного фермера, который под конец дня предается размышлениям.

Словно разгадав мысли молодого человека, Марбо заговорил:

– Прежде всего – все должно быть удобным. Комната, искусная кухня, хорошая трубка – вот и порядок. Я научу этому вас. Если все с умом наладить, то выкрутиться можно даже с вашим денежным содержанием.

Он принялся излагать свой взгляд на использование бюджета, который, как он предполагал, окажется в распоряжении Эрбийона. В офицерскую столовую за питание офицеры-стажеры вносили только по три франка в день. Ему выдадут армейские штаны и куртку, которые портной подгонит под его размер, чтобы он мог сохранить свою новую униформу. Заплатив за табак, у него еще останется кое-что про запас.

Жан слушал со смутным опасением, что и Марбо, в свою очередь, тоже решил над ним подшутить. Не может быть, чтобы это и были первые рекомендации, которые давал ему его непосредственный начальник! На том самом месте, где его буквально сжигала героическая лихорадка, он слышал какие-то хозяйственные расчеты. Немыслимо!

Однако толстый лейтенант над ним вовсе не насмехался. Его упитанные щеки даже чуть пообмякли от той растроганности, которую он испытывал, пока вычислял сумму, остающуюся у офицера-стажера на увольнительные. Затем он замолчал, как будто ему больше нечего было сообщить молодому человеку. А тот, несмотря на разочарование, постигшее его в разговоре с капитаном, робко спросил:

– А в отношении работы, что бы вы мне посоветовали?

Марбо глубоко затянулся и ответил:

– Ничего. Нужно самому через это пройти, чтобы разобраться.

Его лицо передернулось от раздавшегося дикого рева.

– Это Тели так грохочет, – проворчал он. – Ну-ка, старина, гляньте-ка. Вас это должно позабавить.

Из кабины показалось радостное лицо капитана. Ветер от пропеллера лохматил его короткие черные волосы, растягивал его губы в немом смешке. Тели то приглушал мотор, то пускал его на все обороты. Самолет трепетал, как нетерпеливое животное, и человек дрожал от той же всепоглощающей страсти к пространству.

Наконец Тели спрыгнул на землю. Из-за того, что для испытания он переоделся в рабочую блузу, на какое-то мгновение он как будто бы слился с группой механиков, окружавших самолет, и с которыми он непринужденно шутил. Затем он подошел к Жану и спросил его:

– Который сейчас час?

– Чуть больше полудня, господин капитан.

– А Бертье все еще нет. В конце концов, я уже начинаю волноваться из-за этого болвана.

Последнее слово доставило Эрбийону какое-то странное удовольствие. Оно было первым напоминанием ему о том, что он находится на фронте, оно оправдывало его горделивость, его мечты. Наконец перед ним забрезжила опасность. Он как будто бы даже ощутил разочарование, когда Марбо, чьи цепкие глазки заметили в небе черную точку, для Жана неразличимую, воскликнул:

– Господин капитан, вот он.

Биплан развернулся над посадочной полосой и зацепил землю упором для посадки. Сначала из самолета выскочил пилот. Затянутый в комбинезон, в кожаном шлеме, в очках, поднятых на лоб, он смахивал на водолаза. На его лице Эрбийон сумел различить только шрам, который рассекал его ото рта и внизу исчезал под шерстяным шлемом. Он прихрамывал.

– Вы делаете все, что вам взбредет в голову, Дешан! – крикнул капитан.

Пилот, растягивая слова, ответил с акцентом туреньского крестьянина:

– Бертье хотелось увидеть все.

Он снял свой шлем. Его рот был деформирован шрамом густо-красного цвета, который доходил до уха. Светлая, плохо выбритая щетина придавала его массивному лицу оттенок охры. Жану он показался неприятным, однако когда тот расстегнул свой комбинезон, он остолбенел, увидев эмблему в виде пальмовой ветви и нашивки знаков отличия, которые украшали в изобилии его грудь.

Его внимание переключилось на некую странную фигуру. С места наблюдателя поднялось тело, которое, несмотря на шерстяную одежду и укутывавшие его меха, выглядело худым. Каждое его движение сопровождалось каким-то бряцаньем. В руках этот человек веером держал кипу рассыпающихся никелевых и деревянных пластинок; с плеча и из карманов комбинезона свисали инструменты, о назначении которых Эрбийон не мог догадаться. Даже пробковый шлем и очки имели необычную форму.

Жан заметил, что все – начиная от капитана и до самого последнего механика – встречали своего товарища с улыбкой, в которой сливались воедино ирония и нежность; эта улыбка стала еще более широкой, когда Тели окликнул вновь прибывшего:

– Бертье, вы что, привезли нам сверху вечный двигатель?

Через шлем донесся голос, который вызвал у Эрбийона, он и сам не знал почему, чувство сердечной нежности. Этот голос обладал наивной чистотой, притягательным простодушием, которые придают очарование детскому выговору. Он произнес:

– Извините меня, господин капитан. Я абсолютно позабыл о времени. Во Рву каннибалов я заметил какое-то белое пятно и хотел во что бы то ни стало его определить.

– Ну и как, получилось?

– Не удалось, господин капитан, останется на следующий раз.

Марбо многозначительно покачал головой.

– Пьер, Пьер, ты меня позоришь, – сказал он.

– Но, толстяк, – пылко возразил Бертье, – ты только представь себе…

– Нет, нет! – воскликнул Тели. – Вы до ночи не закончите ваш разговор. А мы хотим есть. Бегите на участок, составьте рапорт и приготовьтесь к расплате за опоздание.

Дешан, старательно обследовавший свою машину, провел по лбу покалеченным пальцем и заметил:

– Этот вылет нам недешево обойдется. Четыре пробоины в крыльях.

– Четыре бутылки, – сказал Тели. – Вас что, побили?

Жан встрепенулся.

– Нет, – ответил Дешан. – Скорее всего, это – черное ядро.

– Вот вы и в курсе дела, Эрбийон! – воскликнул капитан. – По пузырю за каждую пробоину, полученную на линиях.

– А вы знаете, – проворчал Марбо, – этот безбожник и не думает шутить. Даже если на это уйдет все ваше денежное содержание!

К концу своего первого дня, проведенного в эскадрильи, Эрбийон вернулся к себе в комнату, качаясь от усталости.

Разговор, при котором он присутствовал за столом, все еще отдавался у него в ушах нескончаемой канонадой; десяток лиц, накануне еще незнакомых, с навязчивой точностью всплывали в его воображении. Он попытался к каждому из них приставить его имя, но у него ничего не получалось. С теми, кого он впервые увидел на летном поле, ему еще что-то удавалось: он помнил капитана, толстяка Марбо, Дешана, человека с лицевым ранением, Бертье и его детский голос, затуманенный взгляд!