Екатерина II. Зрячее счастье - Страница 6

Споры, возникавшие между Софией и священником, показывали только, что маленькая принцесса близко к сердцу принимает религиозные проблемы. Ей же предлагали сделать вид, что она удовлетворена ответами пастора и помолчать, т. е. пойти на духовный компромисс, который давно уже избрало образованное общество эпохи Просвещения — посещать по воскресеньям церковь, а дома держать под подушкой томик Вольтера.

Впоследствии много будет написано о религиозном индифферентизме Екатерины II, которая перейдя из лютеранства в православие и нарушив, таким образом, обещание, данное отцу, якобы совершила свое первое в жизни предательство.[33] Позволим себе заметить, что лютеранская стойкость убеждений Софии дала трещину задолго до приезда в Россию. Связано это было именно с уроками пастора, всякий раз пытавшегося прибегнуть к розге, когда не находилось других аргументов в споре.

Лютеранство уже дома, в Штеттине, вызывало у девочки сложные чувства. С одной стороны, она безоговорочно верила в Бога, с другой — не могла принять строжайших протестантских доктрин о трудности спасения души. «Сей духовный отец чуть не поверг меня в меланхолию, — посмеивалась взрослая Екатерина, — столько наговорил он мне о страшном суде и о том, как трудно спастись. В течение целой осени каждый вечер на закате дня ходила я плакать к окошку. В первые дни никто не заметил моих слез; наконец, Бабет Кардель их заметила и захотела узнать причину. Мне было трудно ей в этом признаться, но наконец я ей открыла причину, и у ней хватило здравого смысла, чтоб запретить священнику стращать меня впредь такими ужасами».

Впрочем детские споры со священником быстро забывались, да и достаточно времени на уроки у Софии не было. Иоганна-Елизавета любила развлекаться, а для этого приходилось посещать родню, повсюду таская обременительную дочку за собой. Благодаря непоседливости матери, будущая императрица объездила всю Германию.

«Мать с тех пор, как мне пошел восьмой год, обыкновенно брала меня повсюду с собой»,[34] — вспоминала Екатерина. Иоганна-Елизавета обладала авантюрной жилкой и склонностью к жизни при больших дворах. Ей казалось тесно в захолустном Штеттине, где служил муж, а вся скромная обстановка дома, гарнизонный быт и ежедневная необходимость считать каждый пфенинг навевали тоску. Поэтому принцесса много колесила по дорогам Германии, разорванной на множество мелких княжеств.

В те времена принято было ездить в гости с помпой и основательностью. Провести где-то меньше недели значило не на шутку обидеть хозяев. Месяц-полгода это еще куда ни шло. «Мать проводила ежегодно несколько месяцев у одной герцогини, которая жила в Брауншвейге, в Гауенгофе», — вспоминала Екатерина. Во всех замках существовали гостевые покои, а в роскошных королевских и герцогских резиденциях, где Софии довелось провести немало времени, для приезжих отводились целые этажи дворцов, отдельно стоящие флигеля, и маленькие павильоны. Родню, друзей и знакомых с нетерпением ждали на праздники, заманивали обещаниями прекрасной охоты, веселых балов, обедов и поездок загород. Неторопливая монотонная жизнь в поместьях, отсутствие новостей и других развлечений заставляли хозяев искренне желать, чтоб их посетили гости, или самим снарядить карету с лакеями на запятках, собрать эскорт из борейторов и скороходов, и, благословясь, двинуться к соседям.

У состоятельных аристократов проживали и воспитывались их менее обеспеченные родственники, проводя «в гостях» полжизни. Иоганна-Елизавета тоже выросла у родных. «Мать была воспитана герцогиней Елизаветой-Софией-Марией Брауншвейг-Люнебургской, ее крестной матерью и родственницей. Та и выдала ее замуж и дала ей приданое»,[35] — рассказывала императрица.

София побывала в Берлине, Брауншвейге, Кведлинбуре, Гамбурге, Эйтине, Иевере, Вареле и других местах. Во время этих поездок у нее заводился целый рой новых знакомых, который исчезал так же быстро, как и появлялся, словно его сдувало дорожным ветром. Девочке казалось, что она увидела всех по-настоящему важных и знаменитых людей в Германии от прусского короля Фридриха Великого до вдовы императора Священной Римской империи Карла VI Габсбурга, которую считали «бабушкой всех государей Европы», так как ее внуками и внучками были «Мария-Терезия, императрица Римская, Петр II, император Российский, Елизавета-Христина, королева Прусская, Юлиана-Мария, королева Датская». Есть на что посмотреть восьмилетнему ребенку из гарнизонной глуши!

Девочка оказалась далеко не так хорошо воспитана, как следовало бы принцессе. В 1733 г. четырехлетняя София оскорбила прусского короля Фридриха-Вильгельа, приезжавшего в Брауншвейг. «Сделав ему реверанс, я, говорят, пошла прямо к матери, которая была рядом с вдовствующей герцогиней Брауншвейгской, ее теткой, и сказала им: „Почему у короля такой короткий костюм? Он ведь достаточно богат, чтоб иметь подлиннее?“ Король захотел узнать, о чем я говорила; пришлось ему сказать; говорят, он посмеялся, но это ему не понравилось».[36]

Судьба словно заранее позаботилась о том, чтоб будущая императрица Екатерина могла расширить свой кругозор. Девочка увидела многое, в том числе и то, чего, возможно, не должна была узнать. В Вареле она познакомилась с графиней Бентинк, вдовой графа Альденбургского. Эта дама привела Софию в восторг тем, что ездила верхом, «как борейтор» и, оставшись с девочкой наедине, тотчас пустилась танцевать с ней «штирийский танец».

«Я привязалась к ней, эта привязанность не понравилась матери, но еще больше отцу», — сообщает Екатерина. Добропорядочные родители, в отличие от их наивной дочери, сразу поняли, что за дама эта «милейшая графиня Бентинк». «Она была уже в разводе с мужем. Я нашла в ее комнате трехлетнего ребенка, прекрасного как день; я спросила, кто он такой; она мне сказала, смеясь, что это брат девицы Донеп, которую она имела при себе; другим своим знакомым она говорила без стеснения, что это был ее ребенок и что она имела его от своего скорохода. Иногда она надевала этому ребенку свой чепчик и говорила: „Посмотрите, как он на меня похож!“»[37]

Предусмотрительные родители Софии поспешили покинуть Варель, чтоб, как пишет Екатерина, «вырвать меня из когтей этой женщины». Однако уроки Бентинк не прошли для Софии даром. Маленькая принцесса находила свою новую приятельницу очаровательной. «Да и как могло быть иначе? — рассуждает Екатерина. — мне было четырнадцать лет; она ездила верхом, танцевала, когда ей вздумается, пела, смеялась, прыгала, как дитя, хотя ей было тогда за тридцать».

Этот пассаж из мемуаров императрицы напоминает другие строки, написанные много лет спустя княгиней Е. Р. Дашковой, которая рассказывает о своей первой встрече с великой княгиней и о том неотразимом впечатлении, которое на нее, пятнадцатилетнюю девочку, произвела тридцатилетняя цесаревна. «Очарование, исходившее от нее, — пишет Екатерина Романовна, — в особенности когда она хотела привлечь к себе кого-нибудь, было слишком могущественно, чтобы подросток, которому не было и пятнадцати лет, мог ему противиться».[38] Возможно, княгиня была знакома с одним из списков воспоминаний императрицы, но в данном случае для нас важна не только стилистическая, но и духовная перекличка. Сама пережив очарование дружбы с более взрослой женщиной, Екатерина хорошо запомнила силу этого чувства и приемы, которые производят впечатление на юную еще неопытную душу, а когда понадобилось, смогла блестяще воспользоваться своим опытом.

Бентинк осталась в Вареле, а эктпаж принцессы Ангальт-Цербстской покатил дальше. Благодаря путешествиям, в Софии рано развилась охота к перемене мест. Погруженная в развлечения мать даже не замечала, что маленькая девочка с каждым днем все больше утрачивает естественное чувство дома. Да, принцессу Иоганну это и не заботило, а ее дочь готова была принять за дом то место на карте Европы, где ее странствия, наконец, остановятся.