Эхо в тумане - Страница 59

Вечерело. Море казалось мирным. Далеко на юго-востоке, в синеющей дымке, виднелся берег. Размытые очертания холмов сливались с помутневшим к ночи высоким небом.

В полумиле начинались минные заграждения. Подходить ближе было рискованно — можно напороться на мину. Стали ждать темноты.

Болгарский товарищ, старший группы, попросил разрешения взглянуть на берег. Вяткин уступил ему место у перископа и заметил, как тот жадно вцепился большими энергичными руками в откидные рукоятки перископа.

— Давно из дому?

— Девятнадцать лет.

— Не узнают родители…

— Нет родителей, — и тут болгарин резко оторвался от окуляров, с тревогою посмотрел на командира. — Вижу ворога…

Вяткин навел перископ на белый бурун. Шел торпедный катер. Он, видимо, только что выскочил из-за скалы и сейчас на предельной скорости резал волну. Катер круто свернул против рыбацкого поселка и под прямым углом к берегу устремился в море.

— Ага! — обрадовался командир и — к штурману: — Отмечай! Есть фарватер!

Катер еще подвернул и теперь уже несся прямо на лодку. В сердце командира закрался холодок. «Нет, не может быть, чтоб фашисты знали место высадки». Хотя на войне всякое бывает. У врага тоже есть своя агентурная разведка. И болгарское антифашистское подполье не гарантировано от провокаторов.

Катер приближался. Командир отдал приказ уйти на глубину. Спустя несколько минут акустик доложил: слева по борту слышен шум винтов.

Окаменело сгорбившись, стоял болгарин, держал в зубах незажженную трубку.

— Темнеет, — сказал командир.

Болгарин вынул изо рта трубку, показал ею вверх.

— Ворог — над нами?

— Удаляется.

Стрелка часов медленно ползла по циферблату. Время, казалось, застыло, как на световом табло — крохотные лампочки, контролирующие положение кингстонов и клапанов вентиляции.

Командир снова поднял перископ, пошарил по горизонту. Берега уже тонули в вечернем сумраке, на северо-западе догорала заря, и в ее розовом свете виднелся удаляющийся катер. Он уже прошел, по всей вероятности, второй фарватер, свернул к рыбацкой пристани, откуда должна была выйти в море моторная лодка.

Присутствие в районе высадки военного катера путало все карты. Но не выполнить боевую задачу и вернуться на базу — было не в правилах экипажа.

Дмитрий Егорович хорошо знал, что у командования флота каждый подводный корабль на особом учете: бассейн Черного моря тесен от вражеских транспортов, и для наших лодок целей больше чем достаточно. Но раз командование сочло нужным использовать их для перевозки болгарских антифашистов — значит, экипажу доверена не менее важная задача, чем охота за немецкими транспортами.

Был еще один путь, и командир уже прикинул в уме: есть реальная возможность подойти к самому берегу. Но для этого надо со снайперской точностью попасть в фарватер, разделяющий минное заграждение, и на минимальном удалении от берега разгрузиться. Командир прикидывал и так и этак, а выходило: во всех случаях риск, притом немалый.

Надвинулась ночь. Море по-прежнему волновалось. Для моторки погода была не идеальная. Дерзнут ли подпольщики, считай, на виду у фашистов отойти от берега?

Вяткин, чье детство прошло среди чалдонов-охотников, сам охотник, имел отличное зрение и, как охотник из засады, мог часами выслеживать добычу, не испытывая усталости. Вот и сейчас, у перископа, он чувствовал себя охотником. Но как ни напрягал зрение, не видел ничего: море и рыбацкий поселок словно тонули в чернилах.

— Дать сигнал.

На заданной волне радист коротко отстучал закодированный пароль. Секундная стрелка двигалась по светящемуся циферблату, как самолет по звездному небу. Бот уже завершила первый круг, второй, третий…

— Сигнал принят!

И Вяткин заметил, как в поселке засветилось окно. Там в одной из хижин подпольщики приняли радиосигнал и ответили светом, и этот свет, его узкий пучок, можно было видеть только с моря. Сигнал с берега означал: «Мы вас ждем, проводника высылаем».

В кают-компании все было подготовлено к перегрузке, и люди — одетые, с оружием — нетерпеливо прислушивались ко всем звукам, доносившимся извне.

Вскоре ледка, слегка покачиваясь, всплыла. Через отдраенный верхний люк тягуче потек солоноватый воздух. Болгары враз заулыбались: для них это был не просто поток морской свежести — это было дыхание родной земли, по которой тосковали почти два десятилетия.

Облокотись на скользкие поручни рубки, Вяткин молча смотрел в сторону невидимого берега. Ветер утих. Уставшее море вздыхало, точь-в-точь как в то далекое довоенное время. Одну из тех дивных ночей Вяткин помнил особенно отчетливо.

Он, тогда еще курсант военно-морского училища, был в учебном походе. Всплыли в полночь, и преподаватель, архангелогородский помор, велел ему определить местоположение по звездам. Вяткин называл румбы компаса, а преподаватель словно про себя шепотом повторял: «Паужник…», «Летник…», «Меж встока обедник…»

«Стрик запада к побережнику», — глядя в сторону несколько севернее запада, определил он сейчас; вот так назвал бы положение берега его любимый преподаватель.

Командир напряженно слушал: он должен уловить стук мотора. Но вдруг блеснули вспышки. На берегу что-то произошло, чутье подсказывало: там сейчас тревога.

И верно! Над причалом взметнулось пламя. Оно осветило поселок. Всмотревшись, командир понял: горел катер.

Темнота отступила за холмы и далеко в море. И тут наконец-то Вяткин заметил моторку. В свете пожара она казалась антрацитовой: сверкала, переливаясь. Но плыла, плыла, вырастая в размерах. И вот Заволока пришвартовал ее к носовой части. В моторке было двое: мужчина и женщина. Женщина лежала в неудобной позе, схватившись рукой за горло.

— Что с ней?

— Ранили… Это наш товарищ, Иванка…

Как теперь быть? Вяткину приказано людей высадить, но никого на борт не брать. Так обусловлено планом похода. Отсюда предстояло идти в район Констанцы.

Командир медлил. Но решение нужно было принимать немедленно. Тем временем Алексей осторожно приподнял девушку, и врач лейтенант Каноян тут же, в моторке, стал накладывать ей повязку. Пуля попала в спину, пробила грудь навылет. Если девушку вернуть на берег, ею сразу же заинтересуется царская контрразведка. А взять на корабль — так подводная лодка направляется в самое пекло, и еще неизвестно, сколько глубинных бомб на нее обрушится.

Командир был в затруднительном положении. Старший группы не мог ему приказывать, ведь командир лучше его знал обстановку и характер похода. Только замполит Гусев, на равных разделявший с командиром всю ответственность, сказал:

— Кроме нас, ее никто спасти не сможет. Болгарские товарищи наскоро простились. Моторка отчалила. Раненую поместили в каюту замполита. В неярком свете лампочки ее лицо казалось черным, пухлые пересохшие губы просили пить. Алексей принес чайник и поил раненую из мятой алюминиевой кружки. Глотнув, Иванка надолго задерживала дыхание, вода ей причиняла боль. И Алексей, как мог, подбадривал:

— Ничего, Иванка, скоро будет легче. Рана пустяковая…

Врач сказал, что у девушки пробито правое легкое, необходимо хирургическое вмешательство.

Вяткин распорядился радировать в штаб флота, просить «добро» на возвращение в Голубую бухту.

Лодка шла строго на ост, навстречу утру. И все это время, до самого причала, Алексей не отходил от Иванки.

Экипаж не до конца выполнил боевую задачу: лодка возвращалась на базу с заряженными торпедными аппаратами. Справедливость решения командира еще до подхода к Голубой бухте была подкреплена радиограммой: «Благодарю за службу. Хирург выслан. Командующий».

Через сутки Иванка уже лежала на операционном столе.

Стриженный под машинку, невзрачный на вид хирург сделал ей операцию. Относительно раненой посоветовал:

— Ей бы молочка. Парного…

Когда медики и офицеры разведки флота уехали, командир с молчаливого согласия замполита подозвал к себе Заволоку.

— Ну все слышал, Алеша?