Эхо (Сборник фантастических рассказов) - Страница 44

Это был не сон. И не забытье. Страх сковал Мэллта, парализовал руки, ноги, не давая вздохнуть. Чтобы спрятаться от него, Мэллт до боли сожмурил веки. Но страх не ушел. Проник в грудь Мэллту, схватил за сердце. «Аве Мария…» — Мэллт обратился к святой Марии: «Да святится имя твое!» Молитва казалась ему спасением. От страха, от «Пепиты», от самого себя. «Аве Мария…» — повторял он второй, третий, четвертый раз, пока его не охватило беспамятство.

Когда Мэллт очнулся, небо светлело. Где-то в невероятной выси вставала заря. Тот же пронизывающий жар стоял на дне кратера, испепелял душу и тело. Вместе с Мэллтом проснулся страх и не отпускал его, сковывая по рукам и ногам. Только глаза повиновались Мэллту, требовали: смотри! Медленно, словно боясь поскользнуться на крутизне, в кратер спускалось утро. Мэллт видел обожженные скалы, изгрызенные пламенем камни. От звездного жара они сплавились, покрылись стеклянной корой. Потом, охладившись, корка полопалась, осыпалась вниз бутылочными стекляшками — зелеными, черными, желтыми. Кратер завален ими как шелухой. Днище было округлым, точно арена, и черным, как сажа. Вся мощь «Пепиты» выплеснулась отсюда, разодрала землю, каждую пылинку пронзила лучистой смертью.

— А-а-а!.. — завопил Мэллт, выдохнув из легких отравленный воздух, чтобы вновь с еще большей силой вдохнуть отраву. — A-a-a!.. — бросился на стену, работая руками, ногами, ногтями, — только бы выбраться наверх.

Сержант Бигбери, часовой охранного 132-го поста, был жизнерадостным человеком. Чего бы ему печалиться? Жалованье идет в тройном размере, капитан Харри к нему благоволит, до окончания службы два месяца… Пустыня, правда, сержанту не нравится, атомная дыра в пустыне тоже не нравится. Но дыра далеко. И вообще эти посты — лишнее дело: кто туда сунется?..

Сержант смотрит из-под руки: скоро ли сядет солнце? Сегодня сменщики — ночью дежурят по двое — задерживаются, автомашины не видно. Поставив автомат возле шершавой металлической будки, Бигбери на губной гармонике выводит песню о Миссисипи. Тонкие скрипучие звуки повисят в воздухе и уйдут. С ними уходит время. «Миссисипи» закончена. Бигбери вытягивает из гармоники «Красотку Джен», вспоминает свою Мерилин, от которой вчера получил письмо, и ему становится весело. Даже в этой дрянной пустыне жить можно… Вот и облачко показалось на горизонте — автомашина. Бигбери сует гармонику в нагрудный карман, подтягивается — служба прежде всего, — берет автомат в руки. И тут он слышит, как над пустыней плывет хриплый звериный вой. Бигбери оглядывается по сторонам — может, почудилось? Вой повторяется. Сержант с автоматом в руках бросается на другую сторону будки.

В четверти мили расстояния от него со стороны «дыры», где, по предположению Бигбери, ничего не может быть живого, прямо на пост идет человек. Идет — не то слово. Его качает, как пьяного, валит на четвереньки, он ползет, поднимается и одичалым голосом тянет: «А-аа!!..» Иногда вой срывается на невнятное бу-бу-бу, а потом опять хрипло и непрерывно: «А-а-а!»

Сержант знает инструкцию: к дыре никого не пускать. На то и посты, чтобы никакой дурак туда не сунулся. Но человек идет не туда, а оттуда… Бигбери растерян: кто может выйти из пекла — дьявол?.. Сержант вскидывает оружие:

— Стой!

Пришелец не обращает внимания, с каждым шагом он ближе.

Его лицо страшно, как в дурном сне: круглые птичьи глаза, с расплывшимися зрачками, губы кровоточат, подбородок зарос, как у мертвеца, лохмотья рубахи свисают с плеч… Кажется, он ничего не видит — идет напролом, бежит, словно кто-то беспощадный догоняет его.

— Стой!.. — не своим голосом кричит Бигбери.

Незнакомец падает, с минуту лежит ничком… К посту подходит машина. Рядом с Бигбери появляются капитан и двое солдат:

— Что такое, в чем дело?

В это время пришелец, поднявшись с земли и потеряв ориентировку, начинает кружиться на месте.

— Боже!.. — восклицает капитан. — Это же мистер Мэллт!

Капитан в курсе событий: ночью в ста милях отсюда упал самолет. Пилоты Мигель и Фернандо спаслись. Они заявили, что с ними был пассажир, который выпрыгнул раньше. Они старались спасти машину, но самолет потерял управление и как скользил на крыле, так и врезался в землю.

— Мистер Мэллт!..

Это был действительно Мэллт. Он кружился на месте, выбирая, в какую сторону ринуться, и хохотал, заламывая вверх руки. Внезапно он оборвал хохот и затянул:

У солдат холодом обдало спины.

Мэллт наконец заметил людей.

— Бегите! — закричал он. — Еще одна бомба — и вы превратитесь в стекляшки! Будете хрустеть под ногами…

Несколько раз ударил каблуком в землю, поднял облако пыли:

Са ира, са ира!..хохотал он, топая и кружась: — Еще бомба — и планета вверх тормашками!.. — Он всвднул руки над головой, разорванный рукав затрепетал на ветру, как знамя. — К черту! К черту!.. — кричал Мэллт. — Ха-ха-ха-ха!..

Бигбери поднял автомат и нажал спуск, чтобы заглушить сумасшедший хохот. Очередь пророкотала как гром. Хохот смолк. Мэллт на секунду очнулся, повертел головой из стороны в сторону, словно расслаблял туго затянутый галстук.

— Люди! — двинулся он к солдатам.

Люди дрогнули, как под ветром, отступили назад.

— Люди! — повторил Мэллт, протянул руки.

Солнце стояло над горизонтом, было тревожным и красным. Его лучи упирались в лицо идущему, кровавили ему губы. Мэллт был похож на вурдалака, возвращавшегося с могильного пира. Глаза его излучали смерть. «Люди!..» — повторял он, твердил, словно в его мозгу крутилась пластинка с одним-единственным словом: люди!..

Это было невыносимо до тошноты, до дрожи в ногах. Капитан Харри, сержант Бигбери, сменные, приехавшие на пост, повернулись и побежали к машине.

Мэллт споткнулся, упал на колени, протянул руки к солдатам, прыгавшим с разбега в машину.

— Гони! — крикнул шоферу капитан Харри.

Стартер завизжал, автомобиль пыхнул дымом.

— Люди!! — кричал Мэллт, потрясая руками. — Люди!..

Машина полным ходом мчалась через пустыню прочь.

«Это не было сном…»

Написав фразу, Гордеев откладывает перо: нужно ли писать дальше? У него лаборатория, план: «Скрытая деятельность подкорковой области мозга». В этом аспекте ведутся опыты. Есть результаты. Есть по результатам почти готовый доклад. Через месяц Гордеев выступит с докладом перед Ученым Советом.

И вдруг.

«Не было сном…» Может быть, зачеркнуть написанное? Нет, не надо — Гордеев останавливает себя. Не надо спешить.

Гордеев один в лаборатории. Сотрудники ушли, рабочее время кончилось. В окнах васильковое вечернее небо. Когда лампы вспыхивают под потолком, а снаружи мартовский вечер, в окнах появляется этот нежный девственный свет. Очень ненадолго — на несколько мимолетных минут.

«Эксцесс в науке — ничто, — думает Гордеев, наблюдая, как в окнах гаснет голубизна. — Нужно подтверждение истины. Или ее отрицание. Третьего в исследовательской работе нет».

Откуда же — вдруг?..

Опыты подробно фиксируются, Гордеев перелистывает лабораторный журнал. Последний опыт — двадцать второй. Не последний, будут еще. Глаза привычно перебегают по строчкам. Все здесь знакомо, заучено наизусть. И все-таки надо перечитать еще. Гордеев закрывает журнал и кладет в портфель. Перечитает дома.

За порогом Гордеева встретил долгий сибирский вечер. По горизонту синь, расколотая первыми звездами. Синь просвечивает в вершинах сосен — институт и город в лесу.

До квартиры недалеко. Но домой Гордееву не хочется. Он идет по тротуару и продолжает думать о двадцать втором опыте. С него все началось. И с оплошности, которую допустил Гордеев, — забыл проветрить вытяжной шкаф. В шкафу оказались остатки нитроцезина. Гордеев надышался его испарениями.