Эхо (Сборник фантастических рассказов) - Страница 24

Дальше пятиться было некуда. Позади Николая Ивановича стояло корыто. Кирьяниха приблизилась вплотную к учителю.

— До каких пор будешь смущать жителей, домовой? Тебя спрашиваю!

Николай Иванович беспомощно моргал, опустив перед старухой руки по швам. Он абсолютно не умел обороняться в подобных случаях. Молча смотрел в брызжущий рот старухи с двумя или тремя испорченными зубами.

— Молчишь?.. — Кирьяниха содрала с носа Николая Ивановича очки и так трахнула их об корыто, что вдрызг полетели не только стекла, но и оправа.

— Вот тебе! — сказала старуха. — И коршун, и баня, и Колька — все вместе!

Николай Иванович пошатнулся и, как подкошенный, опустился на землю.

— Что вы наделали? Что вы наделали?.. — лепетал он.

В отчаянии шарил дрожащими старческими руками в траве, словно надеясь собрать осколки, склеить их, сложить воедино.

— Что вы наделали? — повторял он. — Вы не представляете, что вы наделали!..

Осколки шуршали, звенели в его руках, но ничего из них сделать было нельзя.

Ничего уже сделать было нельзя.

— Смените кассеты на гелиографе Б-12. Завезете письма Сокольникову — они там ждут не дождутся. Что еще?.. — Степанов тер подбородок, придумывая, что еще поручить Гурьеву. Под пальцами у него скрипело — подбородок требовал немедленного бритья. Впрочем, утро только что началось — хмурое ветреное марсианское утро. В соседней комнате в спальных мешках зоревали Беряари и Базилевич — геолог и химик, приехавшие вчера с отчетами. — Да… — продолжал завбазой, — будьте осмотрительны на дороге Тушинского канала. — Гурьев знал, что дороге не меньше двух миллионов лет. — Ну, пока все, — Степанов перестал тереть подбородок. — В добрый путь!

Гурьев повернулся и вышел, оставив начальника за отолом, заваленным кипами бумаг, образцами пород, камнями, обтесанными кем-то в незапамятные марсианские времена. Последним, что видел Гурьев, прикрывая дверь кабинета, было усталое осунувшееся лицо Степанова, руки, лежавшие на столе, как показалось Гурьеву, в нерешительности: за что браться.

Кассеты подготовлены с вечера, перенесены в вездеход, поэтому Гурьев сразу вошел в кессон, натянул скафандр и снизил давление до наружного, почти до нуля, — атмосфера на Марсе составляет сотые доли земной. Когда компрессоры, отсосав воздух, заглохли,

Гурьев вышел наружу — в красноватый туман и вечно не прекращавшийся ветер. Марс не нравился Гурьеву. Что тут может понравиться — ветер, песок, холод?..

Проводив Гурьева, Степанов с минуту медлил: с чего начать. Анализы почв, астрономическая, ареофизическая, биологическая информация, образцы пород, первые слитки кадмия — Марс начал давать продукцию, — все это ждало отправки. Корабли на Землю стартуют сегодня в двадцать часов по местному времени. Задержать их можно часа на полтора, на два (и то в крайнем случае), а работы… Подписать, проследить, подтолкнуть, утрясти — руководящая толкотня достигнет сегодня апогея. Так всегда в дни отлета. Какое там бритье! — Степанов опять потер подбородок. Взгляд его упал на кучу докладных, накладных, приказов, в которых разобраться надо было немедленно. И он стал разбираться.

Подписывая бумаги, механически отметил рев вездехода. «Пошел…» — сказал про себя Степанов и углубился в метеосводку, в которой вчера заметил неточность — надо исправить.

В смежной комнате зашевелились, закашляли — просыпались Бернари и Базилевич.

— Иван, — сказал Базилевич, — ты передал сынишке бутоны?

— Нет еще, — ответил Бернари.

— С кем передашь?

— С Поляновым.

— Я тоже передам вязочку — с Гринем.

— Как хочешь, — согласился Бернари. — Можно и с Гринем…

Вывозить с Марса что-либо без разрешения запрещено. Но все равно вывозили — разве за всем уследишь? Вот и сейчас Степанов слышит сговор сотрудников. Однако не пойдешь и не скажешь: «Запрещаю», — Бернари и Базилевич работают в песках, не покладая рук и не требуя выходных. Никто на Марсе не требует выходных. А бутонов кругом — хоть греби лопатой: окаменелости вроде земных белемнитов… До сих пор не разгадано: фауна это Марса или окаменелая флора. По форме — бутоны цветка, а может быть, они плавали или летали в воздухе. Биологи за них еще не взялись; есть, говорят, задачи поинтереснее. А что на Марсе не интересно?..

Сверяя метеосводки, Степанов прислушивается к разговору друзей.

Говорит Бернари:

— Паршивое это место — расселина Крага.

— А… — отзывается Базилевич.

— На дне ее почва органического происхождения. Гумус.

— Нанесло ветром, — предполагает Базилевич.

— Ветром… — повторяет Бернари скептически. — Знаешь, что там нашли?

— Что?

— Вот…

Минутная пауза — видимо, Базилевич что-то рассматривает.

— Дробь? — наконец спрашивает он.

— Да, брат, самая настоящая, — отвечает Бернари.

— Только чуть покрупнее.

— Покрупнее.

— И ты думаешь?.. — спрашивает Базилевич.

— Не я думаю, — возражает Бернари. — Все так думают — картечь.

Базилевич свистит сквозь зубы:

— Значит, и у них…

— И у них…

— А гумус? — спрашивает Базилевич.

— Прикинь, — отвечает Бернари, — как в гумус может попасть картечь?..

Зазвонил телефон. Говорили с космодрома — тоже подгоняли Степанова. Начальник базы отвлекся от Бернари и Базилевича.

Когда он положил трубку, геолог и химик в соседней комнате заканчивали умываться, готовились к завтраку. Но разговор их еще не стерся в памяти Степанова.

Заведующий базой знал о картечи. И о войнах, потрясавших Марс миллионы лет назад, тоже знал. Загадки здесь не было.

Если говорить о загадочном, то оно в другом. В таинственных кратерах, обнаруженных и исследованных Степановым. Кратеры квадратные, с закругленными углами, с почвой, выжженной вокруг них, до сих пор не потерявшей радиоактивности. Кратерам двенадцать-тринадцать тысяч лет — это подтверждает радиологический метод.

Две квадратные воронки отлично видны на фото, снятых со спутника: из-за меньшей плотности атмосферы спутники летают здесь ниже, чем на Земле. Первое, что пришло Степанову в голову — и засело накрепко в голове, — это предположение, что здесь стартовали космические корабли. Только дюзы, расположенные симметрично, могли дать четырехугольный кратер с плавными закруглениями по углам. Нечто подобное остается на почве после старта земных кораблей. Конечно, все можно объяснить естественными причинами: и воронки — кратеров на поверхности Марса тысячи, и закругленные углы: обыкновенная эрозия почвы. Однако… Могли быть и искусственные причины. Присутствие землян — тому свидетельство: появились карьеры, поселки и следы старта ракет в пустыне, когда не было еще космодрома.

Одно смущает Степанова: пришельцы были недав но — что такое тринадцать тысяч лет по сравнению с миллионами лет марсианской истории? Однако иных следов, кроме старта, инопланетчики не оставили. Спрашивается — почему? Да и воронки странные: как будто с планеты стартовали сразу, на полной мощности двигателей — почву буквально вырвало из-под дюз. Что за поспешность? Неисправность двигателей? Может быть, бегство?..

Степанов и сейчас думает о странных кратерах — бумаги еще не все подписаны. Но спохватывается, кладет перед собой докладные.

Гурьев ехал пустыней, медленно перебирая педалями: в машине надо быть. уверенным в любую минуту — это не Земля, мастерских по пути еще не поставили.

Гурьев воспринимал Марс по-своему: планета наводила на него скуку. Однообразные пустыни, фиолетовый небосклон, крошечные, быстро бегущие луны, словно их швырнули, раскрутив, из пращи, — все было чуждо Гурьеву. Может быть, потому, что он не привык? Работает чуть больше года. Нет, Гурьев чувствовал, что он слишком земной, чтобы ко всему этому привыкнуть. Степанов — другое дело. Степанов здесь двадцать лет, для него кругом все свое; база, поселки. Степанов — энтузиаст, вздыхает про себя Гурьев, а я попал не в свою тарелку.