Его Уязвимость (СИ) - Страница 86
- Что сказать, Димитрий, мы - русские, так что шок – это по-нашему, дыши, любимый, дыши...
Эпилог
Здание тюрьмы штата Нью Йорк
Серые коробки – одна, вторая, третья, пересеченные на высоте прямоугольной балкой бетона, что является переходом для заключенных из здания суда прямо в саму тюрьму.
Димитрий останавливает автомобиль и поворачивается ко мне, рассматривает молча, холодные глаза не меняют выражения, но я чувствую его, понимаю своего мужчину и улавливаю его напряжение.
Он волнуется за меня и за нашего малыша, которого я ношу под сердцем.
– Ты готова?
Киваю, продолжая рассматривать строение, от которого веет безнадежностью, холодом и тоской. Стоит пройти огороженную высоким забором территорию, металлодетектор и посты с охранниками в серой униформе, как меня всю сковывает тревога.
Впервые увидеть отца.
Того, которого я так долго считала предателем…
Но иногда жизнь тасует колоду карт так, что не поймешь, кто прав, а кто виноват.
Я дочь киллера. Человека, который лишал жизни других, который шел по пути смерти…
Он сидит за преступления, которые совершил, наказан заслужено…
Но…
Он мой отец и я хочу его увидеть, посмотреть в глаза…
Мои шаги отдаются эхом в сероватом непроницаемом коридоре, по периметру которого стоят охранники.
Здесь сидят особо опасные преступники. И мой отец не последний в их кругу.
Я не берусь его ни оправдывать, ни осуждать.
Для этого есть суд.
А я… я всего лишь дочь, в сердце которой до сих пор живет картинка.
Мужчина в дверях, оставляющий свою семью за плечами не потому, что не нужны, а потому что выбора нет.
И словно из подсознания выплывает другая картинка, та, которую я не помнила, та которая стерлась, но в эту секунду она оживает воспоминанием…
Застываю посередине пути, оглушенная яркой вспышкой:
– Как же так, Митя, Митенька… я же умру без тебя…
– Ты будешь жить, Ира. Я костьми лягу, но вы будете жить. Все, что у меня есть – это вы. Ты лучшее, что было в моей никчемной жизни. Моя Ира, та, что показала, каково это – иметь дом, где тебя ждут. Ты открыла мне чувства, заставила поверить, что я могу быть просто человеком...
– Митя, останься! Я без тебя не смогу…
– Сможешь. Ради дочки, ради моего сына, которого носишь. Только так я вас сберегу. У меня нет выбора, любимая. Я пойду на все ради вас. Прости меня.
Рука матери в моих волосах.
Удаляющаяся широкая спина мужчины в армейских берцах.
И осознание. Отец, который не обернулся, который вычеркнул себя из нашей жизни, подарил право на эту самую жизнь…
– Катрин, – крепкая рука сжимает мою ледяную дрожащую ладонь.
Обращаю растерянный взгляд на высокого блондина, сильного, жесткого. Мой. Надежный. Я научилась его понимать. С жеста, с взгляда.
У Димитрия есть душа. И как это ни странно, она наполнена светом, просто чтобы его увидеть, нужно пробиться через смог, скрывающий искру.
– Я справлюсь… все хорошо.
Принимает мой ответ. То, что привел меня к отцу, о многом говорит...
Тяжелую дверь открывают с противным лязгом, и я оказываюсь в помещении, которое разделено на две части прозрачной перегородкой, занимаю место, отведенное для посетителя.
Застываю и жду секунду, другую.
Дверь за стеклом также открывается, двое охранников с отсутствующими взглядами вводят в зал заключенного в оранжевой яркой робе, в кандалах, опоясывающих его по рукам и ногам.
Прирастаю к земле, хорошо, что сижу, не то упала бы.
Передо мной крепкий мужчина. Взрослый. Зрелый.
У него мощные плечи… про такие говорят – косая сажень в плечах.
Мой отец оставляет впечатление заряженного оружия, готового выстрелить в любую секунду. Он смотрит сразу мне в глаза.
Выбивает все чувства одним взглядом.
Кто он? Что пережил?
Что заставило его встать на путь, который, в конце концов, привел его в это здание?
Охранник что-то проговаривает боязливо, что ли, и отец коротко отвечает, а я замечаю, что он частично потерял мимику... Левая сторона застыла, навсегда оставив скорбную маску на лице, где уголок губ кривится вниз...
Дрожу и в глазах щиплет, когда смотрю в лицо мужчины с росчерком глубокого шрама, который идет от виска по прямой, затрагивает шею.
Такая атрофия мышц – это не инсульт. Ему порезали сухожилия и по неровным следам давно зарубцевавшейся раны я понимаю, что кромсали его даже не ножом...
Сердце сжимается в груди. Больно. Мне смотреть даже больно...
Этого шрама не было у отца, который остался в моем воспоминании.
– Па, мне Славик куклу сломал в саду, а еще он обзывался! Противный!
– Ничего, Катюша, мы сейчас тебе новую купим.
– А ты его поругаешь?
– Нет. Он ребенок и иногда пацанята задевают девочек, которые им нравятся.
– Да?
– Конечно.
– А если он не отстанет? Вот до самой старости!
– Вот когда подрастешь, тогда и посмотрю на мужика, который к моей доче попробует подойти с таким заходом...
– Будешь меня защищать от всяких Славиков?! – смеясь и с задором.
Вдруг серые глаза смотрят со всей серьезностью:
– Я всегда буду защищать вас, Катя. Всегда. Помни, моя девочка...
Страшно. Как же страшно вот так смотреть в глаза человеку, которого забыла...
И взгляд у него… Волчий, острый и такой знакомый…
Теперь понимаю, в кого же пошел братец. Словно Федьку вижу в зрелом возрасте, того Федора, которым брат мог стать, если бы не сильная рука Димитрия, направившего моего разгильдяя в нужное русло.
С отца снимают кандалы, или как эта железная удавка называется и он, отодвинув стул, садится прямо передо мной.
Молчим. Секунды летят. Я потерялась во времени и во взгляде профессионального убийцы.
Щеки становятся мокрыми, влага капает на руки, болезненно сцепленные в замок.
– Ты на нее похожа…
Раздается искаженный глубокий голос, связки тоже повредили и звук выходит надрывным.
Не понимаю почему, но я начинаю рыдать, тело трясет в судорогах боли и слез, которые становятся нескончаемым потоком, мешающим видеть человека, с которым меня разделяют пуленепробиваемое стекло и целая жизнь, прожитая без него…
Горячие ладони на моих плечах. Димитрий рывком поднимает меня и спиной впечатывает в каменную грудь, обнимает, заставляет успокоиться.
Отдает свой белоснежный платок, которым я вытираю слезы.
Вижу, как отец отслеживает этот жест и останавливает темные глаза на моем мужчине.
Они общаются без слов, бьются взглядами, я это просто понимаю, чувствую, и в глазах отца черная бездна, она разверзается и оттуда выходит тьма напополам с предупреждением.
Мой отец и мой муж. Игра в гляделки не длится долго. Наконец, мужчина за стеклом нарушает молчание:
– Сын отказался приходить?
Киваю.
– Федька... он сложный, как тайфун, от спокойствия до взрыва у него секунда, но однажды и он простит… придет. Я знаю.
– Моя кровь, – улыбается и эта улыбка – она зловещая, неправильная, странно видеть, когда у человека пол-лица остается неподвижным, а вторая половина приходит в движение…
– Я рад, что у тебя все хорошо, дочка.
Вновь переводит взгляд на меня и мне кажется, что я улавливаю эмоции отца в мою сторону, те крохи человечности, что все еще живут в этом человеке со своей не самой правильной судьбой.
Бог ему судья… А для меня он отец и…
– Ты скоро станешь дедом… папа, – простые слова слетают с губ, такое простое обращение, но на безэмоциональным лице проскальзывает судорога и я буквально ломаюсь внутренне, когда из здорового глаза непоколебимого мужчины падает слеза.