Его единственная (СИ) - Страница 9

«Дима не мог оставить ребенка одного и пойти в ресторан! — на долю секунды запаниковала она и тут же остановила себя. — Где в общепите подают жареную картошку и котлеты? Наверное, из другого купе вентиляцией принесло», — решила она, усаживаясь на постели и сонно озираясь по сторонам.

— Я уснула, — сообщила растерянно.

— Мы заметили, — вяло улыбнулся Крепс. — Давай, Юль, соберись, — велел он. — Мы тебе тут еды немного оставили. Не знаю, ешь ты такое или нет, но из купе выходить не стоит. Сейчас в Воронеже придет патруль. Проверит документы у наших сопровождающих. Они там уснули и дверь даже не закрыли. Я выглядывал, дрыхнут на диване вповалку. Самое время поесть и затаиться, — потирая лоб, добавил он заговорщицки.

Юля зашла в сортир и постаралась не вскрикнуть, увидев в мутном отражении зеркала свою взлохмаченную физиономию. Хотя, если так разобраться, пять лет назад Крепс видел ее не только лохматой, но и абсолютно голой. Некстати вспомнилась та ужасная ночь, когда двое ее коллег по редакции от большого ума кинули в окно старого Кирсановского дома бутылку с зажигательной смесью. Чего хотели добиться, Юля не понимала до сих пор. Вот только их звонок и вопли по поводу фейеверка поставили жирную точку на отношениях с Димой. Тяжело вздохнув, Юлька причесала растопыренными пальцами волосы, собрала в пучок русые пряди. И будто наяву увидела, как, узнав о пожаре в Никифоровке, с кровати подобрался Крепс. А когда она сама добралась до места происшествия, то в генеральском дворе уже чернел остов дома, а чуть поодаль стояла в темной рясе и в Димкиной куртке монахиня, старшая сестра генерала Кирсанова. Сам Сергей Юрьевич тогда покосился недобро и что-то пробурчал Крепсу. Тот подскочил и, если бы не сдержался, то вытолкал бы ее взашей. И еще гадостей наговорил.

«Все травой поросло, — улыбнулась своему отражению Юля. — Жизнь развела нас тогда, и у каждого теперь своя дорога. С сыном ты хочешь видеться, — криво усмехнулась она, открывая дверцу, — я не против. Вот только надолго ли тебя хватит? Женишься на своей медичке, она тебе еще нарожает. Главное, не бороться с тобой, Димочка. А то запретный плод сладок. Первое время походишь, а потом и не вспомнишь о нас», — подумала она с горечью и, вернувшись в купе, нервно хихикнула:

— Воронеж, нас не догонишь!

— Есть хочешь? — коротко бросил Дима и добавил, смущаясь. — Мне жена тут тормозок сложила.

— Давай, — кивнула Юлька, прекрасно понимая, что время выяснять отношения давно прошло. Или еще не наступило.

— Котлета и капуста, — придвинул к ней широкий судок Крепс. — Картошку мы с Димоном схомячили…

— Ты ел жареную картошку? — строго посмотрела на ребенка Юля. — Ты же знаешь, что тебе нельзя…

— Мамочка, ну, она такая вкусная. Я просто не смог отказаться… А дядя тезка не знал. Ты его не ругай, пожалуйста.

— Я никого не ругаю, — строго заметила Юля. — Просто кто-то опять будет пить мотилиум.

— Ладно, — натужно вздохнул Димулька. — Выпью. Оно того стоило…

— Пока ты умывалась, — заметил Блинников, протягивая ей чистую вилку, — пришло сообщение от Кирсанова. До вокзала поезд остановить не получится. Слишком многим придется объяснять причину. Но в Ростове живет один человек. Он нас и заберет с перрона. Сергей Юрьевич с ним уже связался. Мужик креативный. Обещает встретить с оркестром…

— Вот нам только музыкального сопровождения не хватало, — усмехнулась Юлия и принялась есть. Крепс даже залюбовался. В отличие от других дамочек, Юлька не гоняла лист салата по тарелке. Ела быстро и аккуратно. Потом даже вымыла судок и вилку.

— Спасибо большое, товарищ полковник, — улыбнулась она. — Очень вкусно. Так Алене и передайте.

— Обязательно, — кивнул Блинников и неожиданно почувствовал легкую досаду.

«Она все про меня знает. Про звание, про Алену. И сказала так равнодушно-весело…»

Он бросил внимательный взгляд на худенькую невысокую женщину. Элегантную и совершенно уверенную в себе. И внезапно понял, что та девчонка с черными космами и ободранными коленками, которую он под ручку вел через кладбище в Никифоровке, а потом промывал перекисью раны, заливая пенящуюся жидкость на подранные колготки, не имеет ничего общего с этой красивой и ухоженной гламуркой. Нет, естественно, это была та же Юля Фомина, теперь уже Яныч. Холеная блондинка, знающая себе и другим цену. Подтянутая и волевая женщина. И любому человеку та девица в хламиде, что следила за генералом вместе с такими же журналюшками, как и она сама, показалась бы дальней родственницей теперешней Юли со странной фамилией Яныч. Блинников засмотрелся на волосы, собранные в почти идеальную дульку, и поймал себя на мысли, что хочет выдернуть из Юлькиной прически дурацкие шпильки. Огладить послушные длинные локоны и намотать на палец тонкую прядку.

«Вот тебя занесло, Крепс, — почудился Диме знакомый рык Бека. — О деле думай, пацан. Запрыгнуть к Юленьке в койку еще успеешь. Тут главное живыми и невредимыми попасть в теплые объятия Бессараба!»

Блинников вздрогнул, будто очнулся. Посмотрел на сына, таскающего машинку по краю стола, быстро скосил глаза на Юльку, копошившуюся в сумке. Глянул на бедро, обтянутое тугими джинсами, украдкой облапил взглядом такую же высокую, как и раньше, грудь.

«Только вот прежняя Юля Фомина пряталась за широкими балахонами, а эта носит одежду по фигуре, — самому себе заметил Блинников. — Психологи считают, что вот такая смена имиджа связана с большой переменой в жизни, — подумал было Крепс и оборвал себя, будто глупого первогодка. — Психолог хренов, тебе какое дело до ее имиджа?»

Он сумрачно всмотрелся в телефон. Увидел пропущенное сообщение от Ивана Григорьевича Бессараба[1].

— Что за противник, Дима? — написал бывший снайпер Гоголя.

— Два мордоворота из братвы, — тут же напечатал Крепс.

— На перрон никого постороннего не пустят. Я договорился. Из вагона выходи строго по моему сигналу.

— Какому?

— Услышишь, — коротко ответил Бессараб и отключился.

Дима Блинников неплохо знал этого человека. Когда-то давно он служил под руководством Николая Васильевича Егорова, прозванного Гоголем. Воевал с ним в Югославии и прошел еще несколько горячих точек. Закалил характер и нарастил толстый слой брони. Из разговоров командиров Крепс знал, что Бес мальчишкой ушел в армию, добровольно заявившись в военкомат.

— Там какая-то любовь всей жизни, — морщился Гоголь. — Кто-то что-то недопонял. А мне пацана жалко стало. Сам под пули лез…

Теперь же Иван Григорьевич владел заводом в родном городе, но почти каждый год приглашал Гоголя, а с ним и Кирсанова к себе на рыбалку. А где генералы, там и охрана…

«Дача у него прямо у реки, — глубокомысленно вздохнул Блинников. — Отличная дача, кстати. Выстроенная по уму. С охраной и постоянной прислугой. — Туда бы определить Юлю с сыном, а самому разобраться с ее муженьком, чтобы близко к ней не подходил. Если сбежала, значит, обижал он ее. Нужно уточнить», — отметил про себя Крепс и тут же прислушался.

— Воронеж! Ребята! Воронеж! — заорала дурниной проводница и, заглянув в соседнее купе, пробормотала еле слышно. — Там патруль ходит, ребятушки. Сейчас и к нам зайдет. Девчонки из соседнего вагона звонили. Вы бы вышли на перрон, а? Потом опять войдете…

— Спасибо, мать, — сипло пробурчал тот, что постарше. Лысый и толстый Марат. — Сейчас, не беспокойся. И ты тоже с нами выходи, лады? — подмигнул он заговорщицки проводнице, здоровой грудастой тетке с густо накрашенными тенями.

Она кивнула и заспешила обратно в тамбур.

— Воронеж! Воронеж! — снова закричала истошно.

— Удрал — не догонишь, — хмыкнул Маратка и, лениво переваливаясь с ноги на ногу, поплелся к выходу.

— Документы, — попросил, входя в вагон, парень в полицейской форме. — Предъявите, пожалуйста…

— А на каком основании? — встрепенулся Марат. — Мы выходим уже. Сейчас из-за тебя, лейтенант, свою станцию пропустим.

— Чтоб я тебя тут больше не видел, — угрожающе заметил старлей. — Понял?