Её запретный рыцарь - Страница 9

Они сели на диван в своем углу и начали разрабатывать план войны.

В это время Ноултон быстро шел в свои комнаты на Тридцатой улице. Вид у него был озабоченный, он то и дело беспокойно оглядывался. Иногда на его губах появлялась веселая улыбка – возможно, когда он вспоминал о донкихотстве Странных Рыцарей.

Тротуары и мостовые были покрыты снегом – первым в этом году. С шумом проезжали машины, в морозном воздухе гул голосов смешивался со звуками клаксонов, лица прохожих от быстрой ходьбы были покрыты здоровым румянцем – это тепло человеческого тела встречало атаки наступающей морозной зимы.

Крепкие духом северяне и неугомонный большой город объединили свои усилия и при поддержке тусклого ноябрьского солнца встречали приход ежегодного врага – холодов.

Ноултон вошел в ту же дверь на Тридцатой улице, что и накануне, и поднялся по лестнице на второй этаж.

В прихожей он сразу тщательно запер за собой дверь, подошел к шкафу в углу прилегающей комнаты и достал из него небольшой черный портфель. Потом положил его на стол в центре комнаты. Руки его при этом немного дрожали.

– Дружище, – громко сказал он портфелю, – приходится признать, что они пытаются нас разлучить. В отеле только что разыгралась маленькая комедия. А режиссер ее – наш бесподобный мистер Шерман. И теперь весь вопрос в том, смогу ли я оставаться честным перед самим собой. Опасность, конечно, нешуточная. Но я настроен предпринять последнюю попытку. Доверимся судьбе. Если орел – я остаюсь, если решка – ухожу.

Он вытащил из кармана брюк монету и высоко подбросил ее в воздух. Она звякнула о крышку стола, упала на пол и выкатилась на середину комнаты.

Ноултон подошел и с интересом на нее посмотрел, потом поднял и положил обратно в карман. Затем он отнес портфель к шкафу и пристроил его на полке.

Когда он вернулся и сел в кресло у стола, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Если бы его кто-то увидел в этот момент, то непременно сделал бы вывод, что Ноултон на грани душевного кризиса. Но вдруг он улыбнулся – мягко, даже нежно.

Проследим за его мыслями, и они приведут нас в «Ламартин».

Кроме обычных приезжих и праздношатающихся, мы увидим в вестибюле собравшихся в полном составе Странных Рыцарей. Шерман и Бут, вместе с еще двумя или тремя незнакомыми мужчинами, болтают с красоткой из табачного ларька. Вдалеке от них Дрискол и Дженнингс играют в бильярд, а Дюмэн и Догерти разрабатывают планы боевых действий. Лиля надевает шляпку и пальто, чтобы идти обедать.

Шерман покинул заигрывавшую с продавщицей сигарет компанию и направился к Дюмэну и Догерти.

– Ну? – многозначительно спросил он, останавливаясь рядом с ними.

Они вопросительно на него посмотрели.

– Пока Ноултон не показывается, – продолжил Шерман.

– Да, он шорт-те где, – сказал маленький француз.

– Что?

– Говорю: шорт-те где.

– Где это?

– Не знаю.

– О! – В глазах Шермана полыхнул дьявольский огонек. – Так ты с ним говорил?

– Да, – мрачно кивнул Догерти.

– И он отвалил?

– Похоже на то. Но он может вернуться.

– О! А что он сказал?

– По сути, он посылает нас к шорту, – передразнил Догерти француза.

Шерман ошеломленно отпрянул.

– К черту? Разве ты не сказал ему, что мы с ним разберемся? – требовательным тоном спросил он.

Но тут Дюмэн и Догерти поднялись и, не ответив ему, удалились в бильярдную, где разыгрывали партию Дрискол и Дженнингс. Шерман слегка покраснел, но ничего не сказал, проводив их презрительной усмешкой.

– Теперь мой ход, – процедил он сквозь зубы, когда все разошлись.

В течение следующего часа Дюмэн поговорил о Ноултоне по очереди со всеми Странными Рыцарями. Его немного удивило то единодушие, с которым они восприняли его предложение. Только Дрискол сказал в адрес Ноултона несколько добрых слов, но и его было нетрудно убедить.

Потом Дюмэн стал раздумывать, что же делать ему самому. Результаты этих размышлений неожиданно для него оказались неутешительными. Маленький француз был хорошо осведомлен о женских слабостях, но не имел представления об их силе. И в этот день ему было суждено расширить свои познания.

Когда все ушли, озабоченные, где бы пообедать, и вестибюль почти опустел, Дюмэн остался. Чуть раньше он поделился своими соображениями с Догерти в надежде на его моральную поддержку, потому что очень опасался, что они заварят кашу, которую потом будет не расхлебать.

«Ба! – сказал он себе. – Я останусь здесь. Буду сидеть и ждать. Это нетрудно».

Когда Лиля вернулась с обеда, он поспешил ей навстречу и помог снять пальто.

– Вы брали уроки галантности, мистер Дюмэн? – улыбнулась она.

– Такой вопрос есть оскорбление для француза, – со страдальческим видом сказал Дюмэн. – Нам не нужны уроки галантности, мы с ней рождаемся. Я настаиваю, чтобы вы приносили свой пардон.

– Но это уже не галантность! – возразила Лиля.

Дюмэн рассмеялся:

– Что ж, каждый иметь свой грех. Вам тоже не нужно меня обижать. Я ошень шуственный, то есть шувствительный. Но это не страшно. Именно сегодня я сделаль вам хорошую службу. Но я не жду полушать за нее награду – или даже благодарность. Однако, на мое мнение, вам следует об этом знать.

Лиля стрельнула в него глазами:

– Вы не должны так говорить, мистер Дюмэн. Вы очень добры и внимательны ко мне – все вы. И знаете, как я вам признательна. Я никогда не смогу вас должным образом отблагодарить.

Дюмэн ничего не ответил.

– Но что это за услугу вы мне оказали? – спросила Лиля.

– Ту, за которую, вы, возможно, не говорить мне «спасибо».

– Что же это?

– Убить еще одно шортово отродье – в шеловешеском облишье.

Она нахмурилась:

– Боюсь, что я вас не понимаю.

Дюмэн начал бормотать что-то вроде «муш-шины», «опасность» и «нужна заш-шита». Дело оказалось более трудным, чем это представлялось ему раньше.

– Но что же вы все-таки имеете в виду? – требовательным голосом спросила Лиля.

Коротышка-француз собрался с силами и словно прыгнул в омут с головой.

– Я имеет в виду, – выразительно сказал он, – что мы выгоняли Ноультон и просили ему держаться от вас далеко.

У Лили от неожиданности перехватило дыхание. Затем ее лицо начало предательски краснеть. С ее губ слетел легкий неуверенный смешок.

– Разве это было так необходимо? – осведомилась она, отчаянно стараясь говорить непринужденно.

– Мы думаем – было, – ответил Дюмэн, восхищенный ее самообладанием, а про себя подумал: «Как великолепно она держится. Мой бог! Вот это женщина!» – Знаете, – добавил он вслух, – мы узнавали о нем кое-что, не говорящее в его пользу. И конечно, мы его укоротили… укротили. Победили. Что это вы? – спросил он, увидев на лице Лили странную улыбку.

– Я просто подумала, – промолвила она, – что только очень хороший человек мог позволить себе сказать другому: «Нам с тобой не по пути». Вы так не считаете?

Дюмэн вздрогнул.

– Дело совсем не этот, – возразил он. – Мы думаль о вас. Все мы не ангелы, а вы – да.

– Но зачем же понадобилось прогонять Ноултона? – продолжала настаивать Лиля, пропустив мимо ушей комплимент. – Он действовал точно так же, как и остальные. Он добр ко мне – как и мистер Догерти, как и вы сами. Никогда не вел себя вызывающе…

Дюмэн открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал.

– Почему? – не унималась Лиля.

Дюмэн начал что-то бормотать о розах.

– Розы! – изумленно воскликнула Лиля. – Что вы имеете в виду?

– То, что вы забирать домой эти его розы. – В голосе Дюмэна звучала безнадежность. – И ничьи другие.

Все-таки он очень плохо разбирался в женщинах.

Выведывать их секреты таким образом не дано права никому. Конечно, это была ее собственная тайна. Лиля откинулась на спинку кресла и расхохоталась. Коротышка-француз взирал на нее с донельзя забавным выражением оскорбленного самолюбия.

– О! – воскликнула Лиля, как только вновь обрела способность говорить. – Мистер Дюмэн, вы и правда ребенок! Простите меня, но это и правда так смешно!