Единственный шанс (СИ) - Страница 12
Надо хоть как-то подать знак, что он в опасности, вызвать полицию, попытаться кому-нибудь позвонить. Джон постарался не впадать в панику, успокоиться, потому что Стенкс явно сошел с ума и теперь решил сделать с телом Джеймса нечто ужасное, а ему совершенно не хотелось снова встречаться со своим Ангелом-хранителем. В следующий раз Джону уж точно не дадут второго шанса все исправить.
Надо же было так бездарно потратить отведенное ему время: не объясниться, даже не попытаться просто поговорить, сделать хоть что-нибудь ради другого, как оказалось, самого важного человека из прошлой жизни Джона Уотсона. Он снова опоздал. Не смог.
- Я все сделаю, только объясните мне, почему? - он охнул от неожиданности, почувствовав, как Стенкс легко поднял его тело на руки и понес в единственную комнату, которая служила Джеймсу и гостиной, и спальней.
- Смотря, что именно ты хочешь узнать, – мужчина аккуратно положил его на кровать и перевязал веревку за перекладину так, что теперь руки Джона оказались у него над головой. – Не волнуйся, я сделаю все, чтобы тебе было приятно. Я видел, как вы поругались. Он совершенно тебя не достоин. Я же могу сделать так, что ты не только забудешь об этом выскочке Холмсе, но и собственное имя не вспомнишь, – Стенкс принялся ходить по комнате, перекладывая с места на место принесенные с собой вещи, а Джон, внимательно за ним наблюдая, похолодел от ужаса.
Стенкс один за другим доставал из огромной сумки медицинские инструменты, некоторые из которых доктор Уотсон в своей профессиональной жизни даже не встречал. Зачем они могли понадобиться обычному хирургу, он старался не думать, но от одного их вида становилось жутко. Джон не мог позволить себе показать Стенксу, что боится. Исходя из прошлого опыта, это бы только раззадорило его мучителя, поэтому решил тянуть время.
- Зачем вы это делаете? – самый глупый вопрос, который он мог задать, но в голову ничего другого не приходило.
- Вы все – молодые, привлекательные, подающие надежды, просто не можете не красоваться перед остальными. Ведь обязательно надо распушить свой павлиний хвост перед каждой привлекательной человеческой особью, которая ненароком обратит на вас свое внимание, – Стенкс произносил это таким спокойным ровным голосом, будто его уже совершенно не волновало, что именно он рассказывал своему пленнику. Он не злился, не кричал, лишь совершенно безэмоционально говорил, говорил, говорил…
Осторожно выкладывая из сумки небольшую бутылочку почти прозрачной белой жидкости и шприц, Стенкс аккуратно положил их на столик около кровати.
– Ты так на него похож, Джеймс. Когда я впервые увидел тебя, то решил, что сделаю все возможное, чтобы такой молодой, чистый душой юноша оказался моим подопечным и проходил практику именно в нашей больнице.
Джон удивился: надо же, а он думал, что просто случайно получил распределение в эту клинику.
- Потом я долго старался привлечь твое внимание, - продолжил Стенкс, медленно надевая хирургические перчатки. - Ты же кроме своей учебы и работы ничего вокруг не замечал. А когда появился Холмс, то ради него ты так легко соврал мне. Мне, человеку, который ценил и дорожил тобой, - в его голосе послышались гневные нотки, точно Стенкс начинал постепенно терять над собой контроль, и Джон напрягся, понимая, что ничем хорошим этот разговор для него не закончится.
- А я не желаю тебя ни с кем делить, - мужчина взял в руки медицинский скальпель и наклонился к напряженному, точно струна, юноше. – Я просто оставлю тебя для себя, - прошептал он ему на ухо. Потом, немного надавив на лезвие, провел им по щеке, и Джон вздрогнул от неожиданной резкой боли.
Стало так страшно, что тело Джеймса застыло, а разум Джона, наоборот, начал работать в усиленном режиме, запоминая и систематизируя полученную информацию, чтобы просчитать все дальнейшие варианты. Стенкс еще долго рассказывал о своем знакомом, с которым был счастлив, пока тот, так же как Джеймс, не обманул, а затем и бросил его, променяв на другого мужчину.
И Джон, наконец, понял: ревность. Видимо, именно это чувство подтолкнуло Стенкса к безумию, а Джеймс Хантер виноват лишь в том, что был похож на бывшего любовника своего куратора, что и сделало его такой желанной жертвой.
Джон обреченно вздохнул, понимая: вырваться не получится, и его еще одна попытка жить по правилам провалилась. Он наверняка умрет, а обида и злость, которые Джон испытывал к Шерлоку какие-то полчаса назад, казались теперь такими мелочными и пустыми, что он уже сто раз пожалел о сказанных в порыве гнева обидных словах. Если бы можно было все вернуть, он бы тогда…
Джон, почувствовав сильное жжение на коже, прикрыл глаза, чтобы не видеть безумного взгляда, в котором полыхали языки пламени, не предвещавшие для измученного юноши ничего хорошего.
Стенкс, видимо, не получил удовлетворения от созерцания совершенно безучастного выражения на его лице, поэтому принялся неторопливо разрезать одежду и остановился только тогда, когда на теле Джеймса совсем ничего не осталось.
Внезапно все прекратилось, а Джон, облегченно вздохнув, расслабился, но тут же охнул от боли, почувствовав, как острая игла впилась в его руку.
«Наркотик», - крутилось в голове, когда он ощутил первые признаки горячей волны, которая, сметая все внутренние преграды, обволакивала тело, проникала по венам в сердце, заставляя его биться в бешеном ритме, заглушающем все звуки в комнате, оставляя в голове пустоту.
Из-за того, что все вокруг него кружилось в странном вихре из яркого света и огромных пылинок, Джон боялся открывать глаза. Он сильно зажмурился, когда почувствовал, как чужие руки, уже без перчаток, начали торопливо изучать его тело. Прикосновения были настолько омерзительными, будто тысячи ледяных иголок впивались под кожу, создавая невыносимую боль. Джон, собрав всю силу воли, пытался не показывать, что ему неприятно, и лишь постанывал каждый раз, когда осторожные пальцы хирурга находили особенно чувствительное место на его теле.
- Потерпи, - шептал Стенкс, - еще немного, и тебе станет приятно.
Джон не слушал тихий голос, ядом просачивающийся по венам в его разум. Он почти не чувствовал затекшие руки, тело уже наполнилось неприятной тяжестью, а в голове стоял такой сильный шум, что казалось, будто накаченное наркотиками сознание скоро не выдержит такого сильного напряжения и отключится.
Чтобы хоть немного прийти в себя, он принялся воскрешать в памяти те счастливые моменты из жизни Джона Уотсона, ради которых стоило вытерпеть такие мучения. Его безоблачное детство, любящая семья, учеба, увлечение спортом, даже война и конечно Шерлок… Шерлок.
Из-за действия наркотика Джон точно не знал, сколько времени прошло: час, день, неделя или год. Казалось, он целую вечность слушал этот ужасный скрипучий голос, уговаривавший расслабиться, ощущал ненавистные прикосновения, выплескивал из тела невыносимый жар, кричал от боли, стонал от желания и так по кругу. Снова и снова. Боль – вожделение – похоть – облегчение.
Он даже не почувствовал, что Стенкс, вновь взявшись за скальпель, стал рисовать на его коже непонятные символы. Кровь залила простыни, стоны наслаждения перемешались с криками боли, разум Джона творил с его сознанием ужасные вещи, в несколько раз усиливая все ощущения и искажая реальность.
Ему казалось, что это не Стенкс, а он сам режет себе руки, вспарывая кожу, чтобы посмотреть, как по прозрачным трубочкам бежит разноцветная жидкость. Это было так красиво и завораживающе, что оторвать взгляд от вскрытых вен было просто невозможно. Его тело специально изменилось и стало прозрачным, чтобы можно было сквозь него наблюдать, как внутренние цвета, переливаясь и искрясь, выплескивались вверх небольшими радужными фонтанчиками.
Он падал в темноту, распаленный неестественным желанием унять внутреннее жжение, которое сначала только мягко согревало его душу, а потом грозилось спалить дотла, оставив после себя только горький серый пепел. Крики, стоны и боль – это единственное, что казалось реальным в его искаженной действительности.