Единожды солгав (СИ) - Страница 12

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92.
Изменить размер шрифта:

Признаться честно, это был самый большой страх Алёны. Что её прошлое станет достоянием гласности. Она так долго и так тщательно скрывала своё детдомовское детство, мать-алкоголичку, что всерьёз боялась когда-нибудь запутаться в собственной лжи. И боялась не реакции окружающих, и даже не Вадима. Она была уверена, что с ним, с его изумлением, пусть и неприятным, сумеет справиться. Больше всего пугала Анна Вячеславовна. Вот что могло сниться в кошмарах. Её проницательный взгляд в упор, и брезгливое выражение на лице. Оно порой появлялось на идеальном личике, стирало с лица профессиональную, ничего не значащую улыбку всё понимающего специалиста по психологии, и Алёну каждый раз передёргивало от ужаса, даже когда к ней это никак не относилось. То есть, к ней это не относилось никогда, приходилось прикладывать неимоверные усилия для того, чтобы всегда поддерживать с Анной Вячеславовной хорошие отношения. К тому же, их надо было постепенно переводить в разряд родственных, а для этого разочаровывать будущую свекровь было никак нельзя.

Алёна допила кофе, негромко поблагодарила экономку и вернулась в спальню. Скинула с себя халат, прошла в ванную и плотно прикрыла за собой дверь. А когда опустилась в приятную, горячую воду, закрыла глаза. Интересно, каково это – жить без секретов, без неприятных воспоминаний и нелицеприятного прошлого? Каково это – жить жизнью Вадима? Идеальной, будто всё из того же журнала об успешности и больших деньгах?

Она вот начала придумывать себе другую историю ещё в детдоме. Когда её забрали из дома, от матери и брата с сестрой, было страшно. Жутко страшно. Незнакомые люди куда-то везли её, при этом проникновенными голосами говорили, что там ей будет лучше. А Алёна просто не знала, что значит – лучше. Как это – лучше? Сытнее, теплее? Вся её жизнь до десяти лет прошла на маленьком пятачке рабочего посёлка. Квартира, двор между низкими домами с поломанными качелями и облезлой горкой, с которой она катала брата и сестру, чтобы как-то скрасить своё и их существование. Поход в магазин через дорогу казался целым приключением, а уж если им покупали конфеты, в основном, леденцы или ириски, это было настоящим счастьем. Школу до детдома, Алёна помнила плохо. Она то ходила в неё, то не ходила, для мамы это было необязательным условием. Она, наверное, даже не знала, умеет её старший ребёнок писать и читать, или нет. А также Алёна не помнила, попрощалась ли с ней мать, когда её увозили. Алёна была настолько взволнованна, её попросили взять с собой личные вещи, а она стояла посреди комнаты и думала о том, что это, вообще, такое – личные вещи. Затем их посадили в машину и куда-то повезли, младшие плакали и канючили всю дорогу. А потом их вовсе развели по разным комнатам, и Алёна их больше не видела. И только спустя несколько месяцев, наверное, полгода, когда тётя Маша пришла её навестить в очередной раз, Алёна узнала, что Виталика и Зою вернули домой. А её нет, потому что ей нужно учиться, а мать за этим совсем не следит и следить не собирается. Что тогда почувствовала, Алёна не помнила. Было ли ей обидно, страшно или жалко себя. Но помнила, что о матери говорить не любила, даже другим детям, таким же, как она. Когда те начинали мечтать о том, что мама обязательно, совсем скоро, приедет за ними, чтобы забрать домой, Алёна говорила, что за ней никто не приедет. Потому что её родителям некогда, что они много работают, что ездят в важные командировки, а она здесь учится, потому что дома за ней некому присматривать. Конечно же, все знали, что она всё выдумывает, над ней даже смеялись, а она лезла в драку, доказывать, что она не такая, как все, не просто брошенный ребёнок. С возрастом это прошло, выдумывать небылицы Алёна перестала, попросту больше не заговаривала о матери и о своей жизни дома. Знала, что никто за ней не придёт и никакого чуда не случится. Время от времени её навещала тётя Маша, но у той была своя семья, дети, и Алёна запретила себе привязываться к тётке и ждать её визитов. А чем взрослее становилась, тем сильнее уверялась в том, что ей никто не нужен из жизни до детдома. Всё это осталось далеко позади, судя по тому, что мать так ни разу о ней не вспомнила и не подумала навестить. В конце концов, Алёна попросила тётю Машу не приходить. Наверное, была чересчур груба, раз та её послушала, но в то время ждать чего-то другого от девочки-пацанки было глупо. Но это всё же глодало изнутри, раз спустя много лет, уже живя в Нижнем Новгороде, Алёна написала тётке письмо и даже добавила несколько слов извинений. И приписала свой номер телефона. Признаться честно, не ждала, что тётя Маша откликнется, и это была бы вина лишь самой Алёны, что по подростковой глупости оттолкнула единственного человека, которому было не наплевать, жива она или нет, но тётя Маша ей позвонила. Плакала, причитала и радовалась, когда Алёна говорила, что у неё всё хорошо. И с тех пор они созванивались, редко, в основном по большим праздникам, и сокровенным Алёна с тёткой никогда не делилась, ни с кем не делилась, но знать, что есть кто-то родной в целом свете, было немножко приятно. От этого становилось спокойнее.

Детдом научил её драться за своё, при любых обстоятельствах. Городок у них маленький, детский дом находился на окраине, и подопечных при нём находилось не так много. Алёна не помнила особых ужасов, её никто не бил и не третировал, но сытым и вольготным её детство не было. В детдоме учили, кормили, даже одевали, насколько хватало финансовых возможностей, но их всегда не хватало. Так же, как человеческого отношения и любви. Детдомовский ребёнок – это, словно, печать на всю жизнь. На тебя с самого детства смотрят косо и ждут неприятностей. Что ты что-то украдёшь, нагрубишь, ударишь исподтишка. В общем, за что бы ни принялся, обязательно всё испортишь.

Так как детский дом был небольшим, к ним, в основном, свозили детей из неблагополучных семей их городка и окрестных населённых пунктов, сёл и деревень, то своих образовательных классов в воспитательном учреждении не имелось. И все сто пятьдесят подопечных ходили в районную школу через дорогу. И это было самое ужасное, что Алёна могла вспомнить. Несмотря на чрезмерную бдительность всего педагогического состава, во всём, что случалось в школе, винили детдомовцев. С ними запрещали общаться остальным детям, не в открытую, но это как бы само собой разумелось, и родители, и учителя изначально прочерчивали социальную грань. К ним относились более строго, требовали меньше, по всей видимости, махнув рукой на образование сирот, дети из благополучных семей смеялись, издевались и показывали на них пальцами. И ничего удивительного, что детдомовские всегда держались особняком, и никого чужого к себе не подпускали, всегда готовые броситься в драку. Алёна отлично помнила, что значит чувствовать себя не такой, как все. Не так одетой, не так разговаривающей, будто бракованной и из-за этого выброшенной на обочину жизни. Но общая сплочённость в школе заканчивалась, стоило всем вернуться под крышу детдома. Там все разбивались на компании, одиночки забивались каждый в свой угол, и разговоры в детских помещениях велись совсем не детские. Сиротам хотелось всего и сразу. Денег, красивой одежды, привилегий, младшие мечтали о мороженом и конфетах, о новых игрушках. Ничего удивительного, что участковый и надзорные из детской комнаты милиции появлялись на пороге кабинета директора едва ли не через день. Подростки ночами убегали, хулиганили, курили дешёвые сигареты и пили столь же дешёвый алкоголь. Бывало, что дрались, бывало, могли ограбить какого-нибудь подвыпившего, загулявшего прохожего. На памяти Алёны двое мальчиков оказались в воспитательной колонии именно за ограбление.

И никого из подопечных детского дома не ждало ничего хорошего. Эти дети не верили в чудеса, даже в подарки на Новый год они переставали верить довольно рано. И Алёна была именно таким ребёнком, такой она себя отлично помнила. Как смотрела на других детей в школе и злилась, злилась из-за того, что у них есть то, чего нет у неё. Она не помнила, чтобы у кого-то были обеспеченные родители, в их городке людей при деньгах было найти весьма проблематично, а если и возможно, то они своих детей в школу на окраине города не привозили. Но тогда об этом не думалось. Просто у других детей, которым повезло больше, были родители, и был дом. И своя постель, и своя тарелка в шкафчике на кухне, и одежда, которую до тебя никто не носил. Личные вещи, про которые Алёна ничего не знала, вплоть до того момента, пока сама впервые не купила себе нижнее бельё. И это казалось невероятным, настоящим событием и достижением в жизни.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com