Джура(ил. И.Незнайкина) - Страница 27

Все слушали затаив дыхание. Аксакал говорил о летающем железном ковре.

— Это аэроплан, — пояснил Муса.

— Есть плавающая кибитка… — продолжал аксакал. — Пароход, — вмешался Муса.

— Только, — закончил аксакал, — это все далеко за горами, а глупые киргизы, которые прельстятся этими чудесами и бросят родной кишлак, пойдут туда, — поплатятся головой. Даже гости наши подтвердили, что я все знаю. А я знаю ещё больше. — И он искоса посмотрел на Джуру.

— Отвечай, старик, — сказал Муса, — где ты видел все то, о чем рассказываешь? Почему ты убежал в эти безрадостные горы? Бай ты или мулла?

— Здесь я родился, здесь и умру. Ниоткуда я не бежал и никуда не убегу. А показали мне все это арвахи — духи… — Давно это было? — спросил Муса.

— Много лет назад… — И, помолчав, старик добавил: — Был у нас Идыге. Батыр был. Такой батыр раз в сто, раз в триста лет родится. Однажды пошел на охоту. Очень далеко. В чужие горы забрел. Большой водопад увидел, пить захотел. Стал у водопада на колени, чтобы напиться, вдруг сверху вместе с водой упал зеленый плод. Полез Идыге наверх. Долго лез Идыге, чуть не пропал. Влез в гору и видит — глубоко внизу большой лес. Там людей с белым лицом встретил. Они его у себя оставляли, но не захотел Идыге. Домой пришел, сладких красно зеленых плодов принес… Много рассказывал мне…

— Эх, аксакал, ты рассказываешь так, как будто видел все это собственными глазами! — опять усомнился Муса.

— Пусть я буду проклят и не есть мне мучной лепешки! — прошамкал старик, ломая лепешку дрожащими костлявыми пальцами. — Всю жизнь прожил я в этих горах.

Искандер после небольшого молчания шепнул Джуре несколько слов. Джура швырнул шапку в сторону, крикнул что то Бабу, и собака принесла ему шапку. Джура крикнул ей что то еще, и Бабу умчалась. Вскоре она за халат втянула упирающуюся старуху.

— Идыге нас научил, видите: что скажем — собаки всё делают, — важно сказал аксакал. — Он сам все умел. Беркуту крикнет — беркут лисицу ловит. Барс у него был. Барсу прикажет — барс для него кииков в горах добывает. Идыге у самого хозяина зверей любимцем был. Великий батыр был Идыге. Все знал и все видел.

Старик кряхтел от волнения, смахивая слезы ногтем. Вдруг гости услышали тихое пение. Это пел Кучак. Внимание гостей и молчание аксакала ободрили певца: его робость исчезла, голос окреп. Муса с радостным удивлением слушал знакомые каждому киргизу стихи о Манасе17. Ивашко не мог уловить смысл песни, но мастерское исполнение увлекало помимо воли. Некрасивый, маленький Кучак преобразился, он даже стал как то выше ростом. Кучак прекрасно владел голосом и умел мгновенно перевоплощаться. Он бил рукой наотмашь, как саблей, делал пальцами очки, вытирал слезы, вязал узлы, гнусавил, подражая говору богатого купца, воздевал руки к небу, хватался за сердце, махал руками, как бы взлетая, говорил в кулак, зажимал уши, гладил бороду и «играл» плечами, танцуя на месте. Он то тихо говорил, то заунывно пел. Он делал вид, что стреляет, отбивается, прикладывал ладонь, всматриваясь в даль. Это была песня спектакль. Быструю скороговорку сменял торжественный речитатив. Зрители видели перед собой то мрачного злодея, то добродушного старца, то влюбленного юношу.

Очарованные слушатели следили за Кучаком затаив дыхание. Юрий понял, что перед ним настоящий артист.

Як, на котором сидел Тагай, услышав шум налетающего обвала, захрипел и в смертельном испуге метнулся назад. Прыжок был так неожидан и стремителен, что Тагай выронил из рук пса. Тагай мгновенно поднял над головой полы халата, пытаясь сдержать стремительный, натиск засыпающего его снега. Над ним образовался снежный потолок, в котором виднелась небольшая щель. Это спасло его от удушения. Як, зажатый снегом, судорожно дрожал. От каждого неверного движения снежный потолок мог обрушиться, и они бы задохнулись.

Тагай осторожно опустил руки и начал подминать под себя снег. Вначале Тагай увидел белую снежную пелену, потом своего пса, вылезшего из под снега. Заметив двух незнакомых бойцов, Тагай притаился. В разреженном воздухе высокогорий он явственно слышал слова, сказанные юношами о его гибели, и, дождавшись, когда они ушли, вылез наверх. Потом осторожно освободил яка. Из всех басмачей живым остался только он один. Тагай все эти дни берег свои силы, и они ему теперь пригодились. Дрожа от холода, он с трудом привязал яка к камню и пошел по следам к кишлаку. Собаки встретили его ожесточенным лаем. К нему вышла Айше и, узнав, чего хочет Тагай, оставила его наверху ждать. Внизу Айше подозвала к себе аксакала и рассказала о приходе Тагая.

Аксакал увел Джуру в темный переход под снегом.

— Я совсем старый и больной, а Тагай требует пристанища, — прошамкал старик. — Он убьет джигитов, а за кровь мы поплатимся своей кровью. Негоже мне, аксакалу, нарушать обычай приюта. Пойди ты, Джура. Ты молод и храбр. Поговори. Пусть уходит. Там Зейнеб сторожит, чтобы Тагая не порвали собаки. А я немощен. — И он стал громко кашлять.

Джура услышал голос Тагая:

— Очень хорошо, что я не заблудился и пришел в ваш кишлак. Я привез много шелков, чтобы одарить тебя, но они остались с караваном в одном переходе отсюда. О Зейнеб, моя звездочка, ты, чьи брови пьяны и чей глаз разбойничает, — даже я не имею цены в твоих глазах! Будь моей женой. Аксакал стар, Джура мальчишка… Кто у вас остановился на ночлег?

Тагай старался держаться с достоинством.

— У нас чужие люди, Тагай, они называют себя красными джигитами. Они говорили, что ты басмач и погиб под обвалом.

— Видишь, они врут. А много их? — поспешно, с тревогой спросил Тагай и, услышав в ответ: «Двое», добавил: — А какие жемчужные ожерелья, какой пояс, украшенный серебром, я привез тебе, моя козочка! Проведи же меня, дорогая, погреться у костра. Джура хотел послушать, что ответит Зейнеб, которую он, Джура, хотел взять себе в жены, но звук поцелуя заставил его выбежать наверх.

— Ты! — крикнул Джура, не находя слов выразить свой гнев. Зейнеб юркнула в кибитку. Тагай повернулся к Джуре.

— А а а! — с притворной радостью закричал он. — Это ты, дорогой? — Но, заметив злобное лицо Джуры, сердито сказал: — Почему не приветствуешь путника? Что ты, забыл обычай?

— Уезжай! — сказал Джура. — Сегодня мы принять тебя не можем.

— Мальчишка, щенок!.. — презрительно ответил Тагай, решив, что этот ответ Джуре подсказала ревность. — Позови сюда аксакала, и он научит тебя обращению со старшими!

Джура окончательно рассердился и запальчиво крикнул:

— Так сказал сам аксакал!

— Врешь! Врешь, как баба! Аксакал не может сказать такие слова мне, своему благодетелю. Или он отрекся от аллаха? Ага, — яростно хрипел Тагай, — я все знаю: старая лиса хитрит! Он приютил красных шайтанов. Он пожалеет… Ты, батыр Джура, забудь мои гневные слова: я испытывал тебя. Мы ночью зарежем пришельцев и возьмем себе их винтовки. А завтра я тебя возьму с собой в далекий край. Будешь помогать большому человеку воевать с красными чертями… Ну?

Он дрожал мелкой дрожью, зубы его стучали.

Джура нахмурился:

— Уходи, Тагай. Я и сам могу их убить.

— Слушай! — продолжал Тагай. — Твоего отца отравил аксакал. Он боялся, что тот захватит его богатства. Давай вместе зарежем красных шайтанов, и тогда я убью аксакала. Кровь убийства не падет на тебя. Ты станешь аксакалом рода. Ну?…

Джура хорошо помнил загадочную гибель своего отца, всеми уважаемого и любимого в кишлаке. Так, так… Он запомнит это!

— Уйди! — решительно сказал Джура и взялся за нож. Тагай вынул револьвер.

Молодой охотник засмеялся:

— Стреляй! Красные джигиты услышат выстрел — прибегут и убьют тебя.

Тагай спрятал револьвер.

— Запомни, — сказал он, — ты и весь род твой ответите мне кровью.

Тагай молча повернулся, и наст заскрипел под его ногами. Сев на яка, по знакомому пути Тагай поехал к тайнику, в котором с прошлого года были им спрятаны теплая одежда, продукты и топливо.