Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5 - Страница 3
Комната, в которую они вошли, была длинная и довольно скудно обставленная; на стене висела огромная карта, а под ней стояли два глобуса на изогнутых, подставках, напоминавшие надутых лягушек на задних лапках. В углу стояло небольшое пианино, рядом — письменный стол, заваленный книгами и бумагами; этот уголок, принадлежавший Кристиан, был какими-то инородным в комнате, где все отличалось сверхъестественной аккуратностью. Обеденный стол был накрыт для завтрака, сквозь распахнутые двери лился нагретый солнцем воздух.
Завтрак проходил очень весело; за столом герр Пауль фон Моравиа всегда бывал в ударе. Слова извергались из него потоком. Беседуя с Гарцем об искусстве, он как бы давал понять: «Мы не мним себя знатоками — pas si bete [5] — но тоже кое в чем разбираемся, que diable! [6] Он порекомендовал Гарцу табачную лавку, где торгуют «недурными сигарами». Поглотив овсяную кашу и съев омлет, он перегнулся через стол и влепил Грете звонкий поцелуй, пробормотав при этом: «Поцелуй меня быстренько!» — выражение, которое он в незапамятные времена подцепил в каком-то лондонском мюзик-холле и считал весьма chic [7]. Расспросив дочерей об их планах, он дал овсянки терьеру, который презрительно отверг ее.
— А ведь наш гость, — вдруг сказал он, взглянув на мисс Нейлор, — даже не знает наших имен!
Маленькая гувернантка торопливо представила их друг другу.
— Отлично! — сказал герр Пауль, выпячивая губы. — Вот мы и познакомились! — И, взбив кверху кончики усов, он потащил Гарца в другую комнату, изобиловавшую подставками для трубок, фотографиями танцовщиц, плевательницами, французскими романами и газетами, а также креслами, которые были пропитаны табачным дымом.
Семейство, обитавшее на вилле Рубейн, действительно отличалось пестротой и носило весьма любопытный характер. Посредине обоих этажей проходили коридоры, и таким образом вилла делилась на четыре части, и в каждой из них жили разные люди. И вот как это получилось.
Когда умер старый Николас Трефри, его имение, находившееся на границе с Корнуэллом, было продано, а вырученные деньги поделены между тремя оставшимися в живых детьми: Николасом, самым старшим, совладельцем известной чайной фирмы «Форсайт и Трефри»; Констанс, вышедшей замуж за человека по имени Диси; и Маргарет, помолвленной незадолго до смерти отца с помощником местного священника Джоном Девореллом, который затем получил приход. Они поженились, и у них родилась девочка, названная Кристиан. Вскоре после ее рождения священник получил наследство и тут же умер, оставив его жене без всяких обязательств. Прошло три года, и, когда девочке минуло шесть лет, миссис Деворелл, еще молодая и хорошенькая, переехала жить в Лондон к брату Николасу. И там она познакомилась с Паулем фон Моравицем — последним отпрыском старинного чешского рода, жившего в течение многих сотен лет на доходы с имений, которые находились неподалеку от Будвейсса. Пауль остался сиротой в возрасте десяти лет, не получив в наследство ни единого акра родовых земель. Зато он унаследовал уверенность, что потомок древнего рода фон Моравицев имеет право на все земные блага. Позже его savoir faire [8] научил его посмеиваться над такой уверенностью, но где-то в глубине души она его не покидала. Отсутствие земли не привело к серьезным последствиям, так как мать его, дочь венского банкира, оставила ему приличное состояние. Фон Моравицу приличествовало служить только в кавалерии, но, не приспособленный к тяготам солдатской жизни, он вскоре оставил службу; ходили слухи, что у него были разногласия с полковым командиром из-за качества пищи, которой пришлось довольствоваться во время каких-то маневров, но другие утверждали, что он подал в отставку, потому что не мог подобрать коня себе по ногам, которые были, надо признаться, весьма толстыми.
У него была восхитительная тяга к удовольствиям, и жизнь светского бездельника вполне устраивала его. Он вел веселый, легкомысленный и дорогостоящий образ жизни в Вене, Париже, Лондоне. Он любил только эти города и хвастался, что в любом из них чувствует себя, как дома. В нем сочетались бьющая через край энергия и изощренность вкуса, но эти качества пригодились ему только на то, чтобы стать великим знатоком женщин, табаков и вин; а самое главное, он обладал отличнейшим пищеварением. Ему было тридцать лет, когда он встретил миссис Деворелл. И она вышла за него замуж, потому что он не был похож на тех мужчин, которые ее окружали. Никогда еще не сочетались браком столь разные люди. Пауля, завсегдатая кулис, привлекли в ней наивность, спокойствие, душевная ясность и несомненное целомудрие; он уже промотал более половины своего состояния, и то обстоятельство, что у нее были деньги, тоже, очевидно, не было упущено из виду. Но как бы там ни было, он привязался к жене и, будучи человеком мягкосердечным, стал привыкать к тихим семейным радостям.
Через год после свадьбы у них родилась Грета. Однако тяга к «свободе» отнюдь не умерла в Пауле; он стал игроком. Никто особенно не препятствовал ему проигрывать остаток своего состояния. Но когда он принялся за состояние своей жены, это, естественно, оказалось более сложным. Впрочем, в ее капитале образовалась уже порядочная брешь, прежде чем вмешался Николас Трефри и заставил сестру перевести то, что уцелело, на имя дочерей, обеспечив себя и Пауля пожизненной рентой. Денежный источник иссяк, и добряк бросил карты. Но тяга к «свободе» по-прежнему жила в его душе; он стал пить. Он никогда не напивался до потери сознания, но и редко бывал трезв. Жену его очень расстраивала эта новая страсть; ее и без того слабое здоровье было вскоре совсем подорвано. Врачи отправили ее в Тироль. Пребывание там пошло ей на пользу, и семья поселилась в Боцене. На следующий год, когда Грете только исполнилось десять лет, мать ее умерла. Пауль тяжело переживал этот удар. Он бросил пить, стал заядлым курильщиком и домоседом. Он был привязан к обеим девочкам, но совсем не понимал их; Грета, родная дочь, была его любимицей. Они продолжали жить на вилле Рубейн; она была дешевой и просторной. Пауль стал сам вести хозяйство, и денег постоянно не хватало.
К этому времени вернулась в Англию сестра его жены миссис Диси, муж которой скончался на Востоке. Пауль предложил ей поселиться у них на вилле. У нее были свои комнаты, собственная прислуга; такое положение дел вполне устраивало Пауля — это давало значительную экономию, и в доме всегда был человек, чтобы присматривать за девочками. По правде говоря, он опять стал ощущать тягу к «свободе»; приятно было время от времени улизнуть в Вену или хотя бы поиграть в пикет в местном клубе, украшением которого он был, словом, немного «проветриться». Нельзя же горевать всю жизнь… даже если это была не женщина, а ангел; тем более что пищеварение у него осталось таким же превосходным, как прежде.
Четвертую часть виллы занимал Николас Трефри, который никак не мог привыкнуть к тому, что ему каждый год приходится на время покидать Англию. Он и его молоденькая племянница Кристиан питали друг к другу ту особую привязанность, которая таинственно, как и все в жизни, зарождается между пожилым человеком и совсем юным существом и для обоих кажется целью и смыслом существования, пока в юное сердце не входит новое чувство.
Он давно уже был опасно болен, и врачи настоятельно советовали ему избегать английской зимы. И вот с наступлением каждой весны он появлялся в Боцене, куда полегоньку добирался на собственных лошадях из Итальянской Ривьеры, в которой проводил самые холодные месяцы года. Здесь он обычно оставался до июня, а потом возвращался в свой лондонский клуб, но до этого и дня не проходило, чтобы он не ворчал на иностранцев, на их обычаи, еду, вино и одежду, словно большой добродушный пес. Болезнь его сломила; ему было семьдесят, но выглядел он старше своего возраста. У него был преданный слуга по имени Доминик, уроженец Лугано. Николас Трефри нашел его в одном отеле, где тот работал, как вол, и нанял, предупредив: «Смотри, Доминик! Я и обругать могу!» На это Доминик, смуглый, мрачноватый, но не лишенный чувства юмора, ответил только: «Tres bien, m'sieur!» [9].