Джон Фаулз. Дневники (1965-1972) - Страница 39

На следующее утро мы пошли в кинотеатр «Одеон» на Лестер-сквер, где состоялся закрытый просмотр последнего фильма Шефнера «Николай и Александра». Там были — Тони Ричардсон, Дэвид Найвен, Сэм Спигел (продюсер); последний оглядывал всех угрюмо и раздраженно.

Фильм не великий, в нем нет необходимого для этого полета фантазии, но, согласно представлениям Дэвида Лина^[185] о сделанном со вкусом историческом фильме, весьма хорош. Будем ли мы работать с Шефнером? Теперь это праздный вопрос. Нужно воспользоваться его популярностью и всеобщим желанием «дать ему денег». Вернется ли «Коламбиа» к нашему проекту, зависит только от того, сумеет ли он убедить ее руководство, что хочет снимать фильм. Словом, жребий брошен.

11 декабря

Бридпорт. В антикварном магазине купил топор эпохи неолита, корнуоллский нефрит. Все за четыре фунта пятьдесят шиллингов.

20 декабря

Со дня последней записи непрерывно работаю над «Урикой»; книга меняет облик, становится более личной, больше говорит обо мне, свидетельствует то «за», то «против» меня — то есть я становлюсь соавтором и мифотворцем; что не является свидетельством за или против моей теории о постоянном сопереживании^[186]. Месяц или два назад человек по фамилии Роуз, ассистент профессора психиатрии Йельского университета, прислал мне две написанные им статьи о психоаналитическом генезисе «Любовницы французского лейтенанта» и романа, искусства — в целом. В них отчетливо выражено то, что я всегда чувствовал (несмотря на довольно нелепые примеры, взятые им из текста); и теперь я развиваю эти мысли в постоянно разрастающемся эссе о сопереживании^[187].

Все это происходит на фоне углубляющегося кризиса Элиз — зимой ее мучает скука, отчуждение, озлобление, чувство разочарованности. Поэтому моя работа становится чем-то вроде защиты от этой депрессии и той ее части, которую и я разделяю; а учитывая рефлектирующий, личный характер настоящей работы, защита эта весьма ненадежна. Понимаю, что ученые будут придираться к моему эссе, разнесут его в пух и прах; да и мой рациональный ум подсказывает, что подходить к истории искусства, оперируя такими ненаучными, субъективными понятиями, — всего лишь навязчивая иллюзия; но ведь вся литература — попытка уйти от действительности. Депрессивная реальность Элиз очень яркая, и мне не всегда удается от нее укрыться; частично это связано с тем, что я зафиксирован на матери, а она — на отце. Другими словами, моя работа, долгие часы уединения в кабинете заставляют ее вспомнить о матери, назойливой сопернице в отношениях с отцом, как и о других женщинах, с которыми у нее всегда складываются запутанные отношения любви-ненависти. Мне не удается угодить заместительнице матери в лице Элиз, я испытываю чувство вины, она же видит во мне несостоявшегося отца. Мы довольно типичные примеры, хотя она (авторитарный отец) это отрицает, называя все «фрейдистскими бреднями», а я — с оговорками — принимаю.

Меня беспокоит постоянная ноющая боль в спине, там небольшая припухлость. Последние несколько недель рядом со мной были два постоянных спутника — смерть, которую я представлял во всех подробностях, и безразличие.

Рождество. Гуляли по берегу, дошли до Пинхей Бей; пасмурный, безветренный день. Я собирался выкопать пчелоносную орхидею, но, похоже, семейство этих растений теперь под водой. Шесть или семь молодых цветков я увидел на коме земли, стоящем почти вертикально к поверхности. Около трех лет назад я пересадил в сад несколько орхидей — все они принялись. Любопытно, что они взошли намного раньше всех других орхидей.

Второй день Рождества. День подарков. Едем к Олсопам в Уэст-Милтон. Обычное сборище молодых людей с неопределенным мировоззрением. Кеннет в настоящий момент сражается на двух фронтах: пытается спасти Пауэрсток-Коммон от Комиссии по лесному хозяйству и изгнать ненавистных разведчиков недр из Бридпорта, где они последнее время обосновались и вынюхивают, нет ли в районе черного золота.

1972

7 февраля

Нашел на огороде дохлого длиннохвостого попугайчика с синими крыльями. Кен Олсоп говорит, что в «Вестерн газет» была статья, автор которой предполагал, что они одичали и стали размножаться у нас.

12 февраля

На уик-энд приехал Нед Брэдфорд; он поскучнел; больше, чем раньше, похож на уроженца Новой Англии; никогда не скажешь, что перед тобой главный редактор. Мы повозили его по антикварным магазинам Хонитона; за последний год там чудовищно выросли цены — как и на собственность.

Пригласили Олсопов для знакомства с ним; без своих друзей они смотрятся гораздо лучше. Собственно, как и все — мне кажется, люди собираются в большом составе, чтобы оправдать свою социальную лень.

15 февраля

Странное сексуальное видение. К счастью, я проснулся сразу же после него и смог записать некоторые любопытные вещи. Началось все со страстного соития с Анной — пишу «с Анной», но ее лица я не видел — просто «знал», что это Анна. И еще знал, что Элиз в соседней комнате, однако не испытывал от сознания этого никакого чувства вины или стыда. Просто сознавал, что она в соседней комнате. Ярко освещенная сцена лишена реалистической перспективы — некоторые положения требуют «камеры», третьей точки зрения. Два быстро промелькнувших «кадра» кунилингуса и минета — цветные; и, хотя они как бы фотографии женского тела, любого женского тела, в то же время я там действующее лицо. За этим последовало само соитие и эякуляция (хотя в действительности ее не было). Не помню, чтобы раньше после таких снов я не оказывался «мокрым». В следующей сцене я — совершенно голый — в автомобиле в трех или четырех домах от номера 63 по Филбрук-авеню — на противоположной стороне. Элиз, тоже нагая, стоит на тротуаре у открытой дверцы. Глядя в направлении родного дома, я вдруг осознал, что рассвело, и увидел в овальном окне второго этажа мать, которая с улыбкой расставляла цветы. (Овального окна в действительности в доме нет.) Я заволновался, не видит ли нас мать. Затем увидел отца — он шел к воротам. За ним возникла мать. Элиз отъехала. По непонятной причине я уже не сидел в машине, и мне пришлось бежать по узкой боковой дорожке над площадкой для игр. Я всматривался в первую на моем пути дорогу, ведущую в Лондон, но не увидел на ней нашего автомобиля. Тогда я побежал к следующей… и проснулся.

Самое странное в этом сне — тема трех богинь: мать, жена, дочь; как и полное отсутствие чувства вины — даже езда на автомобиле и бегство были больше похожи на игру в прятки и не имели ничего общего с со страхом или стыдом (как и знание, что Элиз находится в соседней комнате, пока я наслаждаюсь «Анной»); и еще сохранившееся удивительное ощущение теплой чувственности, телесной умиротворенности. Я трактую этот сон, исходя из забытых, но острых детских наслаждений, в которых важную роль играет изменение личности; тут также прослеживается связь с признанной теорией психического отдыха, который приносит сон. Необычен не столько сам сон, сколько живость ощущений, несмотря на пробуждение в его середине.

И еще одна мелочь. В автомобиле у меня была возможность укрыться от глаз матери — как и в жизни, обладай я телом ребенка. Прятки в детской коляске?

Подлинная Анна, увы, далеко не столь послушная в жизни. Ее отчислили с курса графики. Элиз обвиняет меня в том, что я не выработал с ней твердую линию поведения, но я просто не знаю, как вытащить человека из западни, которую даже не он сам себе устроил. У Анны тот таинственный склад ума, который я пытался воплотить в Саре Вудраф: она умна, но ум ее не научного склада. Ей трудно смириться с возрастающей коммерциализацией курса, она не хочет заниматься рекламной графикой (в любом случае на всех желающих работы все равно не хватает); ей наскучили бесконечные предложения — где и как учиться, если она захочет избрать другой вид искусства. У нее нет творческой жилки — значит, по сути, остается только преподавание. Сложность и в том, чтобы одновременно быть и студенткой, и домашней хозяйкой: ведь она живет вместе с Ником.