Дыши, не бойся (СИ) - Страница 3

После каждого рывка на новую высоту Быстров спускался в Базовый лагерь. Два-три дня на сон, еду и отдых — и можно подниматься выше предыдущей отметки. Горняшка нападала только в крайней точке, и отвязаться от неё было просто — уйти ночевать вниз. Горняшка вниз не ходила, она всегда ждала наверху. Настанет день, и она притаится на самой вершине, на 8850.

5 мая

Лагеря на Южном седле достигли в начале мая. 7900. Данила пришёл на кислороде, Быстров — сам. Не из экономии: каждому в их группе полагалось по шесть больших баллонов, хотя другие экспедиции обходились минимумом — тремя. Не из желания познать способности организма, и не из спортивного упрямства. Быстров знал, что в зону смерти — выше 8000 — пойдёт в маске, как все остальные. Но до этой границы хотел подняться наравне с теми, кто шёл без шерпов и дополнительного кислорода.

Пока взбирались к Южному седлу, Быстров успел пожалеть о своём безрассудстве. Солнце припекало спину, небо хлестало в глаза космической синевой, а дышать было нечем. Слишком мало кислорода, треть от необходимого. Лежать как выброшенная на берег рыба и глотать разряженный воздух — можно. Встать и, пошатываясь, сделать несколько шагов — при немалых усилиях. Подниматься на гору, цепляясь за веревочные перила и работая ледорубом — только на пределе человеческих возможностей. Пульс под двести, шестьдесят вдохов в минуту и невыносимая боль в левом боку, словно нож под ребро засадили. Но выше по склону карабкался сиреневый альпинист. Быстров останавливался и смотрел на него, когда совсем скручивало. В такие моменты Пурба спрашивал: «Как ты?», и Быстров разлеплял одеревеневшие губы: «Нормально».

Лагерь на Южном седле комфортом не отличался. Узкий перешеек между вершинами Эвереста и Лхоцзе, с запада подпираемый ледником, на востоке обрывался километровой Канчунгской стеной. Чтобы ураганные ветры не сдули лагерь с горы, палатки разбили тесными рядами. Никаких столовых и саун. Вокруг палаток валялись тысячи пустых баллонов и газовых горелок, порванные полотнища, обломки снаряжения и разноцветный пластиковый мусор. Самая высокогорная помойка в мире.

Размещались по двое. Дунаевский завалился в палатку раньше Быстрова. Он успел снять ботинки, съесть банку разогретого мясного супа и немного поспать, когда в проём заполз хрипящий Быстров. В высотной купольной палатке, пронизанной золотым светом, было тепло и уютно. Быстров упал на спину и в изнеможении закрыл глаза. Для него 7900 — абсолютный личный рекорд. В лёгких свистело, голова тошнотворно кружилась, но он справился. Пурба помог раздеться и завернул в одеяло. Всё тело ныло — каждая кость, каждая мышца, но это была привычная физическая боль, Быстров умел её терпеть. К вечеру заглянул гид Паша Стрельников. Внимательно выслушал жалобы Данилы и ответил на все вопросы. Нет, без кошек выходить нельзя. Нет, туалет не оборудован. Да, баллона хватит на всю ночь, нет причин волноваться. Быстров в няне не нуждался, поэтому просто принял к сведению распоряжения Стрельникова: сегодня плотно поесть и выспаться, обязательно в кислородной маске. Завтра — спуск в Базовый лагерь на 5400. Потом — в деревню Дебоч на 3700 для отдыха в лесной гостинице. Прежде чем идти на вершину, нужно спуститься в долину, чтобы насытить свои красные кровяные тельца кислородом и вернуться с новыми силами для решающего штурма.

Пурба подал горячий суп, когда в палатку протиснулся Мика:

— Вот ты где.

Тёмно-коричневые щёки подчёркивали белизну подглазьев, а из-под полосатой шапочки во все стороны торчали русые волосы. Мика подполз к Быстрову и тяжело привалился к его ногам.

— Решил проведать. Ты без кислорода пришёл. Я видел. — Из-за одышки Мика мог произносить только короткие фразы. — Как вы?

— Хреново, — ответил Данила.

— Нормально, — сказал Быстров.

— Хорошо. Вы будете ночевать тут. Мы — пойдём вниз. Нельзя спать без кислорода.

Быстров представил, что после восхождения на Южное седло кому-то придётся спускаться на ночёвку, и ужаснулся. Его колени дрожали и едва сгибались, а перед глазами плыло. Он не встал бы сейчас даже с помощью Пурбы.

— Мика. Ты ел? На, ешь. Я не могу.

Данила приподнял кислородную маску, в которой провёл весь день, и сказал по-русски:

— Федя, тебе не кажется, что этот финн какой-то подозрительный? Не давай ему суп. Он может подумать, что нравится тебе.

Данила вдруг раздвоился, и Быстров ответил в пространство между двумя фигурами:

— Не ревнуй, Дунаевский.

Мика медленно черпал суп, останавливаясь отдышаться после каждого глотка. За полчаса ему удалось съесть половину миски. Он отставил её и улыбнулся синюшными губами:

— Спасибо, Тед. Я должен идти. Увидимся. Внизу. — Развернулся и пополз к выходу.

Быстров почувствовал, что уплывает. Солнечный свет замигал, в ушах зашумело.

Очнулся, словно вынырнул на поверхность с большой глубины. Вдохнул жадно, заполняя лёгкие чистым прохладным воздухом. Увидел Пурбу, прижимающего к его лицу кислородную маску, и сердитые глаза Дунаевского:

— Десять минут в отключке. Я уже собирался спасательный вертолёт вызывать.

— Вертолёты так высоко не летают.

— Соображаешь, — ответил Данила, — значит, мозг не повреждён. Ты зачем без кислорода полез? С финном соревнуешься? Если ты здесь, чтобы доказать свою крутизну, лучше сядь в Дебоче на самолёт и лети обратно в Катманду. Целее будешь.

Данила нацепил маску и отвернулся от Быстрова.

Часть 2

8 мая

В Дебоче Быстров дышал так, словно у него отросло третье лёгкое. Он мог пробежать десять километров и не сбить дыхание. Смолистый воздух предгорья вливался в него как полноводная река. Кровь, насыщенная кислородом, дарила ощущение мистической неуязвимости и телесного могущества. Ипохондрик Дунаевский уверял, что от избытка кислорода кружится голова, но Быстров ему не сочувствовал. Здесь, в пяти километрах по вертикали от вершины Эвереста, он был свободен и счастлив как солдат, чью роту перебросили с линии фронта в глубокий тыл.

Лесная гостиница гудела от альпинистов и любителей приключений. Назойливые журналисты приставали с интервью и украдкой фотографировали потемневшие от солнечной радиации лица. Быстров делал вид, что не понимает английский, чтобы не отвечать на вопрос: «А вы знаете, что каждый десятый восходитель не вернётся с Эвереста?» Глупый вопрос. Статистику смертности знали все. Пятьдесят три жизни унесла лавина, сорок девять человек упали в пропасть, двадцать шесть замерзли насмерть. Многие погибли от отёка мозга и сердечных приступов. О некоторых было известно мало: ушли наверх и не вернулись. Иногда новые экспедиции опознавали трупы и даже приносили родственникам личные вещи, — фото или видеокамеру, — но такое случалось редко, никому из живых не хотелось пополнить печальный список. Кое-кого опознавали спустя семьдесят пять лет, но многие в зоне смерти так и лежали неопознанными. Эверест — не только свалка, но и кладбище под открытым небом.