Дыши, не бойся (СИ) - Страница 2

— Зачем ты идёшь на Эверест? Ради рекорда?

Мика не сразу ответил, он словно сомневался, стоит ли говорить правду:

— Нет... Ради одного человека.

— А почему он сам не пошёл?

В глазах Мики мелькнула непривычная жёсткость, и Быстров извинился. У каждого свои причины для восхождения. Если финн собрался на Эверест — он знает, куда и зачем идёт. Так же, как Быстров это знал.

Хибины

Шесть лет назад

Федя и Стёпа Быстровы поднялись на Вудьяврчорр по лавинному кулуару за пять часов. Выдохшиеся и замёрзшие, устроились на отдых и перекус. У подножия горы круглилось неправдоподобно голубое озеро Вудьявр, а за ним виднелись белые многоэтажки Кировска. Несмотря на ослепительное весеннее солнце, ветер обжигал щёки и руки дыханием Арктики. Они укрылись от ветра на каменной полке и достали термосы, хлеб и копчёную колбасу. Старший Быстров сиял ярче солнца, и Федя сказал:

— Давай уже, колись! А то я лопну от любопытства!

Стёпа звонко рассмеялся и открыл тайну, которую хранил целую неделю, с самого отъезда из Питера в Кировск:

— Маринка беременна!

Федя постарался не выдать своих чувств. Он не уважал Марину за эгоизм и лживость, но терпел, видя, как сильно брат влюблён. Это была не первая любовь Степана. К двадцати восьми годам он имел длинный список коротких увлечений, и Федя надеялся, что брат скоро разочаруется в Маринке. Но беременность всё меняла.

— Это здорово, Стёпа. Я поздравляю тебя!

— Спасибо! Я когда увидел на УЗИ, что там сердце бьётся... Ты не представляешь! Я сразу о маме вспомнил. Как жаль, что она не дожила. Она всё время просила внуков...

— Да, мама была бы счастлива... — Федя подумал о матери, и сердце привычно заныло. Три года, как её не стало, а тоска не унималась.

— Мы в июне поженимся.

— Пригласишь? — невесело пошутил Федя, догадываясь, что Маринка может не захотеть видеть его на свадьбе. Потом вспомнил: — Мы же на Эльбрус в июне собирались!

— Какой теперь Эльбрус? Сам понимаешь.

— Нет, не понимаю! Мы же давно планировали. Ещё до Маринки.

— Федя, ну о чём ты! Горы — это хорошо, но семья важнее. Я хочу быть нормальным отцом для своего ребёнка, а не таким, как наш... Ты потом поймёшь меня. Встретишь девушку, влюбишься и поймёшь. Это важнее любой горы.

Федя знал, что Стёпа врёт. Брат любил горы необузданной ревнивой любовью, которая не могла кончиться из-за того, что Маринка залетела. Некоторые виды любви вообще никогда не проходят, Федя по себе знал.

— Стёпа, ты уверен, что сможешь так жить? Без альпинизма? Без друзей? Без гор?

Зря он спросил. Лицо Стёпы застыло неподвижной маской, он повторил как заклинание:

— Вот встретишь девушку и поймёшь.

Федю накрыло горькое злое бессилие. Он терял брата и ничего не мог поделать.

— Что ты заладил? Я — не встречу и не пойму.

— Расслабься, все рано или поздно встречают.

— Кроме таких, как я. — Это прозвучало так однозначно, что Стёпа испуганно замер.

Повисло напряжённое молчание. Федя с отчаянно колотящимся сердцем ждал, что скажет брат. Горло перехватило спазмом, глаза защипало. Он отвернулся, делая вид, что разглядывает городскую пожарную башню. Он уже сожалел, что признался. Федя любил и уважал брата так безгранично, что готов был на всё, чтобы сохранить его дружбу, даже на унизительное притворство. Стёпа спросил чужим голосом:

— Это правда? — Дождался кивка и жёстко продолжил: — Тогда ты не имеешь права никого осуждать. Нормальный мужчина понял бы меня.

Перед глазами поплыло.

— Я по-твоему ненормальный?

Стёпа промолчал. Он собирал рюкзак и готовился к спуску.

— Почему я вдруг стал ненормальным? Когда ты плохо закрепил френд и сорвался — я был нормальным! Когда палатку накрыло, и я тебя откапывал — тоже был нормальным! Когда ты руку сломал... — Феде вдруг показалось гадким это перечисление заслуг, и он замолчал. Жгучее разочарование затопило его: — Мы же не просто братья, Стёпа. Мы были самыми лучшими друзьями, готовились к Эльбрусу. Мы мечтали об Эвересте...

— Эверест — не для таких, как ты. Он для настоящих мужиков, а не для... не для... — Степан презрительно скривил рот.

— Я настоящий!

«Настоящий... стоящий...» — истерически повторило эхо. Степан длинно сплюнул и полез вниз без Феди, словно ему претило спускаться в одной связке с родным братом. В Питер они вернулись на разных поездах.

Гималаи

26 апреля

Акклиматизационные выходы давались Быстрову нелегко. Впервые горная болезнь проявилась в промежуточном лагере на высоте 6200. Замутило как от несвежих устриц, и он упал на колени, выворачивая желудок. Полчаса не мог подняться. Из своих никто, кроме угрюмого Данилы Дунаевского, не подошёл: нет смысла мешать человеку блевать, тут блевал каждый второй. Но Данила не искал смысл, он присел на соседний камень и сообщил:

— Федя, у тебя горняшка. Тебе не хватает кислорода. Мне тоже. Смотри, какие синие ногти, — Данила вытянул руки. Быстров даже не глянул в его сторону. Он увидел Мику с кружкой, который опустился рядом:

— Выпей это. Тебе надо пить.

— Не пей. Кто знает, какой дряни он туда намешал, — предупредил Данила на русском.

Быстров отхлебнул: лимонная шипучка. Сразу полегчало. Приятно было видеть Мику. Его группа акклиматизировалась быстрее и уже ночевала на 6200, но чем стремительнее подъём — тем опаснее. Русская команда восходила медленней, а спать возвращалась в Базовый лагерь. «Забирайся высоко, спи низко» — твердил Стрельников. Иногда Быстров пересекался с Микой на маршруте — на леднике Кхумбу или на склоне, иногда — в промежуточных лагерях. Они махали друг другу издали, перебрасывались несколькими ободряющими словами.

Все участники экспедиций, кроме шерпов с высокогорными генами, занимались изматывающей ходьбой по горе вверх и вниз — единственный способ наработать акклиматизацию, без которой подъём на большую высоту грозил неминуемой смертью. Бывали такие случаи: разгерметизация самолёта, например. Не успел надеть маску — без шансов.

Через несколько недель Быстров знал в лицо многих альпинистов, даже корейцев начал различать. А Мику узнавал со спины — по ярко-сиреневой куртке с логотипом финской фабрики. Ни у кого не было одежды такого цвета, и Мика очень выделялся. Быстрову нравилось следить за сиреневой фигуркой, ползущей по снежному склону — это успокаивало и придавало сил. Хорошо, когда кто-то знакомый идёт впереди тебя.