Дымовое древо - Страница 6

– Вечный огонь! Вечный? Если можно убить человека, так, ясен пень, можно убить и его огонь. Вот ведь в чём штука: в конечном-то итоге все мы там будем. В конце концов все будем гнить в сырой земле. Скажем откровенно, вся наша цивилизация – не более чем слой осадка. И вот представьте себе: в конце концов какой-нибудь безродный варвар просыпается поутру и становится одной ногой на камень, а другой – на сбитую с постамента вазу из-под вечного огня Кеннеди. И ваза эта мёртвая и холодная, а этот сучёныш даже и не отдаёт себе отчёта, что́ там у него под ногами. Он-то всего лишь поссать вышел с утра. Вот я когда просыпаюсь поутру да выхожу из палатки, чтобы выпустить газы да опорожнить мочевой пузырь, – как знать, на чью могилу тогда я ссу?.. Мистер Хао, не слишком ли я быстро говорю по-английски? Понятно ли излагаю мысль?

Хао понял, что́ имеет в виду полковник, и хотел согласиться, мол, да, это всё просто вода, которая стекает в моря и в океаны, и лишь то, что́ мы делаем в настоящий момент, может спасти нас от… Но его словарный запас позволил только пробормотать:

– Это правда. Я тоже так думаю. Да.

Однако в этот миг обоих отвлекла небольшая то ли крыса, то ли лягушка, которая дерзко запрыгнула в комнату через входную дверь. Полковник поразил Хао своей реакцией на это вторжение: всем телом вдруг яростно навалился на щуплого вьетнамца и толкнул его назад вместе со стулом, так что Хао приложило затылком о плотно утрамбованный земляной пол и его взгляд вдруг заволокло волной боли, будто где-то в мозгу взорвалась бомба, начинённая ледяными иголочками. Потом зрение прояснилось, а предмет – ибо это был не какой-то там грызун, а именно неживой предмет – остановился всего в метре от его лица, и он понял, что это, наверно, граната: это – его погибель. Вот на гранату с хлопком что-то опустилось. Это солдат накрыл её своей каской, потом пригнулся сам, не поспешно, а как будто с неохотой, и навалился на каску собственным телом, уставившись сначала в землю, а потом – Хао в лицо, лёжа всего в паре дюймов, так что ясно можно было прочесть ужас у него в глазах, пока он так свёртывался в клубок над своей погибелью. На несколько томительных секунд повисло оглушительное безмолвие.

Безмолвие всё не кончалось. Ещё несколько томительных секунд. Солдат не изменился в лице и так и не выдохнул, но во взгляд вернулась осмысленность, и теперь он смотрел на Хао с некоторой долей понимания.

Хао осознал, что полковник лёг ему поперёк груди – бросился на него ровно так же, как солдат бросился на каску. Осознал, как болят у него лодыжки и голова от немалого полковничьего веса. Хао отчаянно всасывал кислород, он задыхался. Тут уже и солдат выпустил струю воздуха, который всё это время удерживал в лёгких. Наконец полковник опустил ладони на пол по обе стороны от плеч вьетнамца, перевалился на колени, и Хао всё-таки удалось вдохнуть.

Полковник поднялся – тяжело, как глубокий старик, – и нагнулся, чтобы взять солдата за руку.

– Всё нормально, сынок.

Солдат словно оглох.

– Вставай. Вставай, сынок. Ну, давай же, сынок. Вставай.

Парнишка, обнаруживая в теле признаки жизни, пересилил собственный шок и перекатился на спину. Полковник же стремительно отшвырнул каску, подобрал ручную гранату, метнул её движением из-под себя в открытую дверь, но она ударилась о стену и долетела лишь до порога, и тогда он буркнул:

– А пошло оно всё к чёрту!

Приблизился, нагнулся, крепко ухватил гранату и решительно направился к колодцу. Отодвинул крышку и запустил снаряд в его глубины. Затем вернулся к зданию и вырубил генератор.

Все остальные выбежали за ним – что было, пожалуй, несколько опрометчиво. Госпожа Ван устремилась к солдату, лопоча что-то по-английски, и хлопотливо, почти истерично принялась отряхивать ему рубашку и брюки, как будто пыталась затушить пламя. Покончив с ним, она взялась за Хао, обмахивая ему спину.

– Это нехорошие люди, – сказала она опять-таки по-английски. – Вот что происходит с этими ужасными людьми.

Из храма вышел учитель. Со своего места за экраном он почти ничего не видел. Когда Хао рассказал о гранате, старик отступил от края колодца на два широких шага.

Полковник сказал:

– Слушайте, я дико извиняюсь. Колодец просто первым в голову пришёл.

Хао перевёл извинения полковника, а затем – ответ учителя:

– Думаю, это не опасно.

– Если эта граната взорвётся, она всю воду вам взбаламутит.

– Потом вода снова успокоится, – проговорил учитель.

– На вид эта штуковина довольно глубокая. Она ведь из бетона?

Хао подтвердил:

– Да, бетонная постройка.

– Выглядит по первому разряду!

– По первому разряду?

– Очень качественно сработано.

– Да-да. Его построил швейцарский Красный крест.

– Это когда?

– Не знаю.

Полковник прикинул:

– Услыхали, наверно, как гудит этот чёртов генератор, как думаете?

Хао в ответ только поджал губы.

Гости загрузили своё оборудование в машину и связались по радио с лагерем на горе Доброго Жребия, а Хао почтительно отошёл в сторонку.

– Переберёмся на высоту, – сказал полковник.

– Правильно. Там безопаснее, – согласился Хао.

Через несколько минут прибыл патруль из трёх джипов с множеством солдат, и автоколонна с рёвом укатила в ночь.

Хао пробрался в классную комнату и ощупал стену в поисках гвоздя. Разделся, повесил рубашку и брюки, развернул руками циновку, раскатал два метра холстины, чтобы укрыться от комаров. Учитель в храме услышал из-за стены его копошение и пожелал спокойной ночи. Хао негромко ответил и в кромешной темноте растянулся на постели в шортах и майке.

Что же до этого полковника – Хао ещё ни разу не видел его в форме. Это казалось вполне логичным. Порой все американцы представлялись ему гражданскими лицами, хотя из американцев за всю свою жизнь он сталкивался только с государственными служащими, военными да парой миссионеров. Точно так же он привык думать об американцах как о ковбоях. Отвага молоденького солдата его прямо-таки потрясла. Может, и хорошо, что они пришли во Вьетнам?

Но даже через стену он чувствовал, как учитель злится на себя за то, что связался с полковником. Американцы притягивают, восхищают, но в конечном итоге они – всего лишь очередная орда иноземных кукловодов. Занавес опускается за французами, потом поднимается, и вот теперь на сцене уже другое кукольное представление – на сей раз американское. Но кончилось время рабов и безвольных марионеток! Тысяча лет под игом Китая, потом времена французского господства – все они миновали. Отныне начинается свобода.

Хао тихонько обратился к учителю. Пожелал ему добрых снов. Самому же ему не спалось. Всё нутро пронизывал жгучий страх. Что, если из тьмы выкатится вдруг новая граната? Стараясь уловить шаги возможных убийц, он слушал, как живут своей жестокой жизнью джунгли, слушал многоголосый гул насекомых – столь же громкий, как шум города в полдень. На всём лежало проклятие. Жена больна, племянник мёртв, а войнам никогда не будет конца. Хао нашарил ногами сандалии, вышел к колодцу, впотьмах напился воды из жестянки и немного успокоился. Ничто ему не навредит! Он пожил всласть, познал любовь, видел много добра от мира. Счастливая жизнь!

Вкатив в храм снаряд, Чунг повернул назад, как можно тише миновал ряд хижин и выбежал на лесную тропу. Лишь через несколько метров замедлил шаг и прислушался. Голоса, какая-то возня. Однако взрыва не было.

Минута… две минуты… Если взрыв и прогремел, он мог не заметить его из-за биения собственного пульса в ушах.

Так Чунг стоял посреди узкой колеи, обхватив себя руками за туловище – как бы капля за каплей выжимая из себя горе. Он не ожидал, что рядом с американцами будут сидеть эти дураки. А не плакал он уже долгие годы.

Если бы я их и в самом деле убил, тогда, может, и плакал бы меньше.

Чунг выплакался, и ему полегчало. Как там говорят старухи: «Орошай слезами землю, гуще будет урожай». В молодости он плакал немало и по множеству причин. Но с тех пор – практически ни разу.