Дымовое древо - Страница 11

– Эти аборигены – точно умственно отсталые дети, – сказал немец.

После того, как они поели и их попутчик проследовал на служебном автомобиле вниз по склону к железной дороге на Манилу, Шкип спросил:

– Знаешь этого мужика?

– Нет, – ответил Эдди. – Так ты правда думаешь, что он немец?

– Думаю, он иностранец. И вообще странный какой-то.

– Он встречался с полковником, а теперь вот уезжает.

– С полковником – когда это?

– И ведь что характерно, так и не представился.

– А ты спрашивал у него, как его зовут?

– Нет. А как он сам себя зовёт?

– Не спрашивал.

– Он так и не сказал об оплате. Я заплачу. – Эдди посоветовался о чём-то с полной филиппинкой – Шкип решил, что это и есть госпожа Павезе, – и вернулся со словами: – Дай-ка я возьму фруктов на будущий завтрак.

Сэндс сказал:

– Да, понимаю, манго и бананы в это время года особенно хороши. Как и все тропические фрукты.

– Это шутка такая?

– Да, я пошутил.

Они вошли под низкий тент из лоскутов брезента, покрывающий рынок, и окунулись в облако ароматов тухлого мяса и гнилых овощей. За ними, волоча тела по утоптанному земляному полу, ковыляли невероятно обезображенные и изувеченные попрошайки. Подбежали к ним и дети, но нищие на тележках или на культяпках в самодельной обувке из кокосовых скорлупок, исполосованные шрамами, слепые и беззубые, набросились на детей, стали колотить их клюками или обрубками конечностей, шипеть и осыпать бранью. Агинальдо вытащил табельный пистолет, прицелился по беснующейся куче-мале, и они отступили единым фронтом – видимо, сдались. Он коротко поторговался со старушкой, которая продавала папайю, и они вернулись на улицу.

Эдди подвёз Сэндса на своём «мерседесе» обратно до «Дель-Монте». До сей поры между ними не произошло ничего значимого. Сэндс удержался от вопроса, был ли в их встрече какой-нибудь толк. Эдди вошёл вместе с ним в здание, но лишь после того, как открыл багажник и вынул что-то тяжёлое и продолговатое, завёрнутое в бумагу и перевязанное бечёвкой.

– Тут кое-что для тебя есть. Прощальный подарок.

По настоянию майора они снова сели на заднее сиденье – обитое кожей и покрытое белой когда-то простынёй, которая уже совсем посерела.

Эдди уложил свёрток на колени и распаковал десантный карабин М1 с откидным металлическим прикладом. Деревянное цевье ствола было отполировано и покрыто изысканной гравировкой. Он протянул оружие Шкипу.

Сэндс повертел его в руках. Эдди поводил над гравировкой карманным фонариком.

– Это замечательно, Эдди. Фантастически тонкая работа. Я очень благодарен!

– Ремень из кожи.

– Да. Вижу.

– Весьма добротный.

– Я польщён и правда очень благодарен, – совершенно искренне сказал Сэндс.

– Это парни из Государственного бюро расследований постарались. У них там чудесные оружейники.

– Замечательно. Но ты назвал это прощальным подарком. Кто-то из нас уезжает?

– Так ты пока ещё не получил приказа?

– Нет. Пока ничего. Что за приказ?

– Да так, ничего особенного, – ухмыльнулся майор своей наигранной хиггинсовской улыбкой. – Но ты ведь, наверно, получишь какое-нибудь задание.

– Не забрасывай меня в джунгли, Эдди, не забрасывай меня под дождь! Не сажай меня в протекающую палатку!

– А я что-то такое сказал? Я знаю не больше, чем знаешь ты. С полковником вы это уже обсуждали?

– Да я его уже несколько недель как не видел. Он в Вашингтоне.

– Он здесь.

– В смысле, в Маниле?

– Здесь, в Сан-Маркосе. Я вообще даже уверен, что он в отеле.

– В отеле? Господи боже. Нет. Это какой-то розыгрыш.

– Понимаю, полковник – твой родственник.

– Это ведь розыгрыш, верно?

– Если только он не сам всех разыгрывает. Я ведь самолично сегодня утром с ним по телефону беседовал. Он сказал, что его вызвали отсюда.

– А-а… А-а, – глупо было издавать одни нечленораздельные звуки, однако дар речи Сэндс на время утратил.

– Ты его достаточно хорошо знаешь?

– Так же, как… гм. Без понятия. Он меня обучал.

– Значит, ты его не знаешь. Это значит, он тебя знает.

– Верно, верно.

– А правда, что полковник и в самом деле твой родственник? Дядя твой или кто-то там?

– А что, ходят такие слухи?

– Видимо, я слишком любопытен.

– Да, он мне дядя. Брат отца.

– Восхитительно.

– Ты уж прости, Эдди. Не люблю в этом признаваться.

– Но ведь он прекрасный человек!

– Это не так. Мне не нравится примазываться к его славе.

– Тебе, Шкип, стоит гордиться своей семьёй. Семьёй всегда нужно гордиться.

Сэндс вошёл внутрь – удостовериться, что произошла ошибка, но это оказалась чистая правда. Полковник, его дядя, сидел в гостиной и распивал коктейль с Андерсом Питчфорком.

– Я смотрю, ты принарядился для торжественного вечера, – сказал полковник, имея в виду баронг Шкипа, встал и протянул руку – сильную, слегка влажную и прохладную от соприкосновения с бокалом. Сам полковник был в одной из своих гавайских рубашек. Широкогрудый, пузатый, кривоногий и обгорелый на солнце. Ростом он ненамного превышал майора, но казался прямо-таки горообразным. Посеребренная сединой причёска – всё тот же армейский ёжик – походила формой на наковальню. В настоящий момент полковник уже был подшофе и держался на ногах лишь благодаря собственному прошлому: футбольным тренировкам у самого Кнута Рокне в университете Нотр-Дам[8], боевым заданиям в Бирме в составе «Летающих тигров»[9], операций по борьбе с боевиками – в здешних джунглях, с Эдвардом Лансдейлом, и позже, в Южном Вьетнаме. В Бирме, в сорок первом, он несколько месяцев просидел в лагере для военнопленных, а потом сбежал. Дрался он и с «Малайским тигром», и с «Патет Лао»[10]; сходился лицом к лицу с неприятелем на множестве азиатских фронтов. Шкип любил дядю, но был не рад его видеть.

– Эдди, – проговорил полковник, взял руку майора обеими ладонями, а потом поднял левую и ухватил его над локтем, массируя бицепс, – давай напьёмся!

– Рановато ещё!

– Рановато? Чёрт возьми – а мне уже слишком поздно менять курс!

– Да, рановато! Чаю, пожалуйста, – велел Эдди слуге; Шкип заказал то же самое.

Полковник с любопытством посмотрел на свёрток под мышкой у Шкипа:

– Рыба к ужину?

– Покажи ему! – сказал Эдди, и Шкип выложил М1 в обрамлении открытой упаковки на латунный кофейный столик.

Полковник сел, взял ружьё на колени – ровно так же, как несколькими минутами раньше это проделал в машине Шкип, – и стал водить пальцами по изысканной гравировке.

– Фантастически тонкая работа.

Он улыбнулся. Но ни на кого при этом не взглянул. Протянул руку к полу и вручил Шкипу бумажный продуктовый свёрток:

– Меняюсь.

– Нет, спасибо, – ответил Шкип.

– Что в мешке? – поинтересовался Эдди.

– Курьерский пакет от посла, – сказал полковник.

– Ух ты! Как загадочно!

Как всегда, полковник пил из двух бокалов разом. Помахав пустой посудиной, подозвал слугу.

– Себастьян, у вас там что, совсем иссякли запасы «Бушмиллса»?

– Ирландский виски «Бушмиллс» – будет сделано! – объявил юноша.

Питчфорк заметил:

– А слуги, похоже, вас знают.

– Да я здесь вроде бы нечастый гость.

– Думаю, они вас боготворят.

– Может быть, я много даю на чай.

Полковник поднялся и двинулся к ведёрку на буфете, чтобы пальцами добавить льда себе в бокал, да так и застыл там, глядя на поле для гольфа, с видом человека, готового поделиться какой-то мыслью. Все замерли в ожидании, но он только молча отхлебнул из стакана.

Питчфорк спросил:

– Полковник, а вы играете в гольф?

Эдди засмеялся:

– Если вы соблазните нашего полковника выйти на поле, он тут камня на камне не оставит.