Дьявольское кольцо - Страница 109

— Он не любит русских, — улыбнулся валун. И улыбка была такая, что Казик невольно попятился. — Не хочет говорить по-русски… А я так очень люблю русских…

При этих словах валун раскрыл только что невидный каменный рот и языком, длиною метра полтора, как будто бы облизал губы.

— Ты его гони, этого идиота, — продолжал валун, обращаясь явно к Казику, — ничего он тебе здесь не сделает.

— Можно, я уйду, господин, — почти что проскулил этот, в шестиугольнике. — Я хозяин над такими, но не здесь…

— Не здесь, не здесь… — словно бы заблеял валун, продолжая плотоядно ухмыляться, — а ты его выпусти, выпусти…

— Не выпускай!! — истерически взвыл козлоногий, забился в узеньком пространстве.

Тот, в озере, радостно взвыл, испустил отвратный смешок, ударил лапами-прутьями, и глаза его загорелись еще пронзительнее.

— Ох ты-ы!!

Казик свечой взвился в воздух, но это был только нанятый Минеем шофер, водила с собственной машиной, ленинградский пролетарий Мишка. Но Казик не успел отреагировать на его появление. Потому что Мишка сначала дикими глазами смотрел на то, что в шестиугольнике, и в озеро, и встретился глазами с валуном… А потом он страшно завизжал, попятился, часто осеняя себя мелкими крестиками, — отчего все эти, появившиеся, дружно извергли из себя облачка зеленого тумака.

— Тьфу на вас! — донеслось со склона, по которому шпарил шофер. — Так вот вы что здесь развели, вашу мать!

Мишка бормотал еще что-то про то, что ноги его не будет, что знал бы он, и что кто хочет, тот пусть этим всем и занимается. Но это все уже слышно не было, только трещали кусты, с грохотом сыпались камни.

— Ты его выпусти! Мы тут вольные… Ты выпусти! — уговаривала корявая лиственница, у которой открылось вполне привлекательное, круглое, но какое-то вместе с тем и несколько хищное лицо.

Тот, который в озере, опять заговорил на неизвестном Казику языке, призывно взмахнул своими прутьями.

Создание в шестиугольнике скукожилось, разразилось речью на нескольких языках, живых и мертвых, пока не вспомнило снова русский, просило отпустить, но ни в коем случае не выпускать.

— Я им не хозяин здесь, — скулил он, переминаясь с ноги на ногу, и кожа у него приобретала все более и более желтый, какой-то испуганный цвет, — я не хозяин им к востоку от Суэца… Отпусти меня, пока еще не поздно…

Внизу лязгнул металл, вспыхнули фары «москвича». На немалой скорости машина ломанулась в сторону Туима… Казик был уверен, что и дальше. Привлеченный этими звуками, предчувствуя самые тягостные последствия того, что остался здесь, в чем был. Казик надолго забыл о том, что сзади-то — валун… А когда оглянулся, валун был уже совсем близко и продолжал с кряхтением ползти, и из щелястого рта тянулся длинный и все удлиняющийся, уже метра четыре, язык. Казик шарахнулся с воплем, покатился, ушибаясь о камни, проехал на заду и на боку.

Тот, в озере, радостно взвыл, взмахнул своими прутьями-руками… и Казик только и почувствовал, как что-то рвануло его в воздух, взметнуло, и он полетел, словно сорвавшаяся с удочки рыбина.

К счастью, летел Казик недолго и низко и с плеском шлепнулся на отмели, подняв целую стену брызг.

— Караул! — уже готов был крикнуть Казик, но тут же стукнулся об дно в вихре взбаламученных песчинок. И вскочил, дико озираясь. Ему было примерно по пояс.

Тихонько подвывая от страха. Казик рванулся на сушу. То ли его и впрямь задело по плечу что-то похожее на прут, то ли он сам, опять же с перепугу, это выдумал — трудно сказать.

Теперь Казик был у другого, пологого берега. Оставляя в стороне озеро, Казик мчался туда, где еще по свету видел палатки, огонек керосинки. Переться несколько километров до Туима… Об этом не могло идти и речи. Озеро огибала дорога, среди лугов явственно темнели глыбы палаток. В одной светилась керосиновая лампа, но опытный Казик полез вовсе не туда: раз люди, значит, будут бить. И он нырнул в самую большую палатку с полуоткрытым входом — уж очень у нее был нежилой вид, в ней не должно было сейчас быть людей.

В палатке было очень тепло. Наверное, тепло осталось от огня газовой плиты, на которой готовился ужин, от скопления людей, которые ужинали здесь часа четыре назад, а еще часа два назад играли в шахматы, пели под гитару, пили чай… а ветер не смог выдуть тепло, потому что опытные люди закрыли окна, надежно привязали дверь.

Только внутри палатки Казик понял, до чего успел замерзнуть. А! Вот на скамейке — чья-то брезентовая куртка. Вот и пара полотенец…

Опытный начальник держал спиртное в другом месте, но поставить чай — пара минут. Есть и сахар, и нарезанные ломтики хлеба под полотенцем, и свежая заварка, и недоеденная банка пряной свинины, и казахстанское «повидлоси»…

Казик еще не решил, как лучше: оставаться здесь до первого света и все-таки бежать в Туим или обратиться за помощью к начальнику экспедиции. С одной стороны, Мишка мог засесть в гостинице, и тогда они уедут вместе. С другой — если Мишка сбежал, то нет места надежней экспедиции — например, чтобы получить заем денег на билет, а отдать его в Петербурге… Казик сидел, размышлял… А как это часто бывает в жизни, обстоятельства все уже решили за него и без него.

Потому что как ни старался Казик, а шум он все-таки производил. То уронил скамейку, то тряхнул ящик с посудой. При желании можно было заметить и огонек, когда он подогревал чайник. Услышать неясный шорох, бормотание, звуки шагов… Послышался тихий, очень «брезентовый» шорох, — кто-то выходил из палатки. Заплясало, начало перемещаться световое пятно фонаря. Казик оцепенел. Сознание против воли, против здравого смысла уже готовилось к вторжению чего-то вроде виденного только что. Но нет, плясало световое пятно, слышались неверные шаги еле проснувшегося, вставшего под утро человека. Высокий дядька поднял звякнувший фонарь, от входа осветил палатку, Казика… Молчал несколько секунд, светил… потом шагнул в палатку, вынул руку из кармана брюк.

— Что, решил искупаться? — осклабился Кузькин от двери. — А к нам чего? Сидел бы на берегу, водичка теплая.

— Ограбили меня, начальник… Не гони, пригожусь, отработаю…

— А ты откуда? Как тебя зовут?

— Казимиром… Казимир Владленович. Я ехал на машине, возле озера.

— Там недавно машина шумела… Я-то думаю, кого принесло в такую пору…

— Ну, я ехал. Мне сказали, воду из Туима надо брать в полночь, лечебная она тогда… Налетели, выкинули в озеро…

— Ты один ехал? Кто налетел? Тот, кто с тобой или местные были?

— Местные, начальник… Вышел из машины, напали, бросили в озеро, я плыть…

— Там такой, косматый, в синей безрукавке, был?

— Не-а… Там такой большой… Длинный такой, темный…

— Смуглый, что ли?

— Да-да, смуглый, темный такой…

— А второй?

— А второй… второй, вроде маленький…

— Как он одет-то был, маленький?

— Одет? Ну как… в рубашку одет, в брюки… Темные, наверно.

— А третий? Их же трое было?

— Может, трое…

— Так двое или трое?! Тут лагерь, тут подростки, тут деньги… Сколько их было, бандитов?!

— Вроде трое, начальник… Темно было, страшно, не видел… Можно, я у вас тут обсушусь? Я не местный, идти некуда…

— Ну, бог с тобой, сиди сушись…

— Начальник, я из Питера, жить мне негде, я один…

— Пока устроим, отработаешь. Завтра на работу тебя повезем и в милицию.

При слове «милиция» Казика передернуло. Впрочем, спросил о другом:

— А на работу зачем?!

— А тебя мы кормить будем? Будем. Вон, ты уже сам кормишься, самовольно. Спальник я тебе сегодня выдам? Выдам. Решай сам, но если взял — на работу вместе с отрядом, только так.

— А… А в милицию зачем?

— Ну ты, парень, и даешь! Тебя в озеро кинули, покушались, можно сказать! Еще немного, и убили бы. Машину отняли… Документов нет?

— В машине документы, начальник…

— Я так и думал. А паспорт у тебя точно есть?

— Обижаешь, начальник…

— И данные помнишь?

— Как не помнить…

— Значит, справку тебе надо? Вот и поедем, справку выпишем.