Дьявольская рулетка - Страница 1

Звонок, навсегда разрушивший его жизнь, настиг его ровно в 18:49. Потом, на допросах, всех удивляло то, что он зафиксировал в памяти точное время. И полицию, и его никчемного адвоката, и обоих сотрудников Федеральной разведывательной службы, которые представились журналистами, а потом подсунули в его чемодан кокаин. Все спрашивали, как ему удалось так точно запомнить время. Деталь столь незначительную по сравнению с тем, что случилось потом. Ответ был очень прост: вскоре после начала телефонного разговора он уперся взглядом в ритмично мигающее часовое табло своего автоответчика. Он так делал всегда, когда хотел сосредоточиться. Его глаза искали точку, на которой можно было сфокусировать взгляд: пятно на оконном стекле, складку на скатерти или стрелку часов. Как будто с помощью этого приема его разум надежно пришвартовывался в гавани и приходил в спокойное состояние, что позволяло ему лучше думать. Когда в прошлом, задолго до того как все это случилось, ему попадались пациенты со сложными психологическими проблемами, точкой опоры для его глаз постоянно служил абстрактный узор древесных волокон на массивной двери кабинета. Это происходило в зависимости от обстоятельств. Например, от света, пробивающегося сквозь тонированные стекла в солидный кабинет его частной практики, ему представлялись картина звездного неба, лица детей или фривольный набросок обнаженной натуры.

Когда в 18 часов 47 минут 52 секунды он взял в руку телефонную трубку, он даже не думал о возможной катастрофе. Поэтому в первые секунды и был невнимателен. Его взгляд в возбуждении блуждал по верхнему ярусу его мезонетта[1] на Жандарменмаркт. Все было великолепно. Луиза, его румынская экономка, постаралась на славу. Еще на прошлой неделе он думал, что его вторая квартира в новом центре Берлина — чистое расточительство, навязанное ему ловким банковским служащим, занимающимся размещением капитала. Сегодня же он радовался, что маклерам до сих пор не удалось по его поручению сдать этот объект экстра-класса. Так что сегодня он сможет поразить Леони меню из четырех блюд, которыми она будет наслаждаться на крытой террасе с видом на иллюминированный Концертхаус. И тогда он задаст ей все те вопросы, которые она ему до этого запрещала поднимать.

— Алло?

Держа трубку у уха, он поспешил в просторную кухню, оборудование которой лишь позавчера доставили и установили. Как, впрочем, и почти всю остальную мебель и предметы интерьера. Его постоянное место жительства находилось в пригороде Берлина, на маленькой вилле с видом на озеро, поблизости от Глиникер Брюкке, между Потсдамом и Берлином.

Финансовое благополучие, позволявшее ему вести подобную жизнь, основывалось на одном удивительном успехе, которого он замечательным образом добился еще в начале своей учебы. Сочувственными беседами он удержал от самоубийства отчаявшуюся соученицу, когда та провалила выпускные экзамены. Ее отец, предприниматель, отблагодарил его за это небольшим пакетом акций своей тогда еще почти ничего не стоившей фирмы, занимавшейся программным обеспечением. А всего несколько месяцев спустя за одну ночь их курс взлетел до головокружительных высот.

— Алло? — повторил он еще раз, собираясь достать из холодильника шампанское, и все же остановился, пытаясь полностью сосредоточиться на словах, которые звучали на том конце провода. Однако помехи оказались настолько сильными, что он смог разобрать лишь отдельные слоги. — Дорогая, это ты?

— …дай… клятву…

— Что ты говоришь? Где ты? — Быстрыми шагами он вернулся к базе телефона, которая стояла в гостиной, на маленьком столике, прямо перед большими панорамными окнами с видом на Драматический театр. — Сейчас меня слышно лучше?

Конечно нет. Этот телефон хорошо принимал по всему дому. С ним можно было даже войти в лифт, спуститься на семь этажей вниз и заказать себе кофе в холле отеля «Хилтон». И это никак не влияло на качество связи. Причиной плохой связи был явно не его телефон, а телефон Леони…

— …сегодня… больше никогда…

Остальные слова потонули в шипящих звуках, похожих на те, которые издавали старые модемы при подключении к Интернету. Затем эти шумы резко прекратились, и он подумал, что связь прервалась. Он отвел трубку от уха и взглянул на мерцающий зеленоватый экран.

Работает!

Он рывком поднял телефон. И как раз вовремя. Он уловил одно-единственное внятное слово, прежде чем снова началась какофония завывающих шумов и помех. Одно слово, по которому он понял, что это действительно Леони. Что она хотела поговорить с ним. Что у нее все плохо. И что ее слезы не были слезами радости, когда она выдавливала из себя эти шесть букв, которые будут преследовать его каждый день в течение ближайших восьми месяцев: «мертва».

Мертва? Он попытался уловить во всем этом какой-то смысл, спросив ее, не хочет ли она сказать, что их свидание срывается? Одновременно у него крепло чувство, которое он испытывал, лишь проезжая на автомобиле по незнакомой местности. Которое заставляло его, стоя перед светофором, инстинктивно запирать водительскую дверь, если к его «саабу» приближался пешеход.

Значит, ребенка не будет?

Прошел всего месяц, как он обнаружил в ведре для мусора пустую упаковку от теста на беременность. Она ему ничего не сказала. Как всегда. Леони Грегор была из тех, кого можно охарактеризовать словами «молчаливая» и «загадочная». Кто-то менее доброжелательный мог бы назвать ее «замкнутой» или даже «странной».

Со стороны они с Леони казались парой, которую можно снимать для рекламных плакатов. Тема — «счастье новобрачных». Она — нежная красавица с теплым смугловатым цветом лица и темными вьющимися волосами. Он — моложавый мужчина лет тридцати с небольшим, с немного слишком аккуратной прической, в веселых глазах которого, кажется, вспыхивают искорки недоверия: неужели такая красивая женщина и рядом с ним? Внешне они смотрелись гармонично. Но по характеру были диаметрально противоположны.

В то время как уже на первом свидании он открыл перед ней всю свою жизнь, Леони выдала о себе едва ли не самое необходимое. Только то, что в Берлине она живет недолго, что выросла в Южной Африке и ее семья погибла там во время пожара на какой-то химической фабрике. Не считая этого, ее прошлое напоминало растрепанный дневник с пустыми страницами. Несколько беглых набросков, а местами отсутствуют целые главы. И когда бы он ни пытался заговорить об этом — об отсутствующих детских фотографиях, несуществующей лучшей подруге или едва заметном шраме над ее левой скулой, — Леони немедленно меняла тему или просто слегка качала головой. И даже если после этого в его голове начинал пронзительно звенеть сигнал тревоги, он знал, что эта таинственность не помешает ему взять Леони в жены.

— Что ты хочешь этим сказать, моя милая? — Он переложил трубку к другому уху. — Леони, я тебя не понимаю. Что с тобой? Что значит «больше никогда»?

«И кто или что умерло?» — не решался спросить он, хотя не думал, что она на другом конце линии вообще могла его понять. Он принял решение.

— Послушай, любимая. Связь такая скверная, если ты сейчас меня слышишь, то, пожалуйста, положи трубку. Я тебе сейчас перезвоню. Может быть, тогда…

— Нет, не надо! Нет!

Связь внезапно стала совершенно четкой.

— Ну вот, наконец-то… — рассмеялся было он, но быстро осекся. — Твой голос звучит странно. Ты плачешь?

— Да. Я плакала, но это неважно. Просто послушай меня. Пожалуйста.

— Что-то случилось?