Двум смертям не бывать - Страница 17

– Тогда почему наши ученые не заметили то, что, как ты говоришь, неоднократно замечали ваши?

Хасан пожал плечами:

– Может быть, дело в том, что наши ученые искали ответ, а ваши полагали, что уже знают его?

Герцог кивнул и надолго замолчал.

– Я велю своим людям поставить ловушки, – сказал он наконец. – Но этого может быть мало. Говорят, ваш народ разводит кошек.

– Язычники! – не выдержал Сигирик. – Кошки есть порождение нечистого!

– Вы не приручаете хорьков и ласок? – продолжал герцог, словно бы не слыша священника.

– Это так, – кивнул Хасан. – Мы разводим кошек.

– Благодарю тебя. Можешь идти.

Тот с достоинством поклонился и вышел.

– Никто не захочет держать дома беса, – протянул Авгульф.

Рамон хотел было сказать, что ничего бесовского в своей трехцветной мурлыке не заметил, но, взглянув на священника, решил промолчать.

– С другой стороны, – продолжал герцог, – святой престол в своих письмах говорит о черных кошках, ни словом не упоминая о…

– Какая разница! – не выдержал Сигирик. – Ты впадаешь в…

– Рамон, выйди, – резко сказал сюзерен. – Я позову.

Юноша кивнул и едва не бегом покинул зал.

Ждать пришлось долго. Наконец из двери вылетел покрытый красными пятнами отец Сигирик, а следом выглянул герцог.

– Заходи.

Он снова опустился на ступеньки у трона, жестом приказал юноше сесть.

– Запомни: выкручивать людям руки нужно без свидетелей. – Авгульф усмехнулся. – Даже если делаешь это с позиции логики, а не силы. Впрочем… ладно, неважно. Я издам указ, предписывающий моим людям изводить в своем жилье крыс всеми доступными методами. А отче прочтет проповедь о том, что черные кошки суть посланцы нечистого, но, – он воздел указательный палец, – только они. Так как святой престол в своих письмах поминает исключительно черных кошек, ни словом не говоря о других, значит, остальные твари безвредны с духовной точки зрения и крайне полезны для истребления крыс… тем более что других животных, способных это сделать, здесь не найти.

– А он прочтет? – поинтересовался Рамон.

– Да. Но давай о другом. Ты знаешь, почему пал город?

Рамон припомнил риторику отца Сигирика:

– Господь снизошел к неустанным молитвам…

– Брось, – фыркнул герцог. – Никто не подслушивает.

– Откуда ж мне знать?

– В столице умер король, не оставив наследника. И тот, кто вел сюда войско, узнав об этом, повернул назад – престол показался ему интересней, чем битва за город. Когда весть о том, что помощи не будет, дошла сюда, наместник бежал… Говорят, кроме него никто не знал про тайный ход. – Авгульф пожал плечами. – Может, врут, может, правда. Словом, наместник сбежал, никого не поставив в известность. А тот, кто был его правой рукой, узнав о бегстве господина, приказал открыть ворота.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что у Господа странное чувство юмора. Человек, у которого ты гостил третьего дня, был тем самым открывшим ворота.

Рамон присвистнул. Герцог кивнул.

– Он говорит, что счел это единственным разумным выходом – да ты сам видел, что творилось в городе. Но кто знает, что на самом деле у него за душой?

Рамон поморщился.

– Господин, прости, я воин, а не доносчик.

– А я и не прошу доносить, – усмехнулся Авгульф. – Я только хотел сказать: надеюсь, ты и впредь не утаишь от меня то, что сочтешь важным. Ступай. И спасибо тебе.

Они долго молчали, думая каждый о своем. Наконец Рамон оглянулся:

– Поехали?

Эдгар кивнул, протянул руку, помогая выбраться. Рамон принял поводья, снова подошел к краю обрыва, заглянул вниз. Брат подхватил его под руку.

– Не дергайся, – усмехнулся воин. – В этот год со мной ничего не случится.

Он вскочил в седло, тряхнул волосами:

– Догоняй. Спорим, я быстрее?

Эдгар проглотил словцо, не подобающее его будущему сану, и пустил коня вскачь.

Корабли Эдгару не понравились. Когда-то, еще мальчишкой, он любил слушать рассказы о чужих странах и диковинных людях. Корабли в этих рассказах именовались не иначе как «быстроходные», а то и «величественные», и Эдгару невольно представлялось нечто стремительное и грациозное, подобное по красоте породистому скакуну. Низкие, тяжелые, с круглыми, словно надутыми изнутри боками, суда настолько отличались от его фантазий, что юноша почувствовал себя обманутым.

– Это плавает? – протянул он, разглядывая огромные просмоленные борта.

– Иногда тонет, – хмыкнул Рамон.

– Типун тебе на язык. – Ученый осенил себя священным знамением.

– Каков вопрос, таков и ответ. – Молодой человек рассмеялся. Посмотрел на кислое лицо брата и стал серьезным: – Это торговые корабли. А купцы – народ осторожный. Так что это самый надежный из вариантов. И довольно быстрый. Две недели – и мы на месте.

Эдгар с сомнением покачал головой, вздохнул:

– В конце концов, все в руке божией.

– Истину глаголешь, – фыркнул воин. – Тут рядом город. Если хочешь, пошлю человека запастись выпивкой. Будешь всю дорогу или в стельку, или с похмелья – в любом случае, будет некогда думать о том, какая под тобой глубина.

– Не надо.

– Многие так и делают.

Эдгар снова вздохнул:

– Я бы предпочел предстать перед Господом в здравом уме.

– Типун тебе на язык. – Рамон хлопнул брата по плечу. – Что ж, будешь единственным трезвым человеком на корабле, не считая команды. Потому что те, кто не пьет от страха, напьются от скуки. А человека в город я все же пошлю – Хлодий вон тоже зеленый бродит, а Бертовин точно не подумал для него вина припасти.

– «Тоже», – невесело усмехнулся Эдгар. – Что, так заметно?

– Мне заметно. Другим – не уверен. Не бери в голову. Бояться не стыдно. Стыдно, когда страх берет верх над разумом.

– Мне кажется, ты ничего не боишься.

Рамон пожал плечами:

– Я уже плавал и туда и обратно. Как видишь, жив-здоров.

– Я не о том.

– Я понял. – Молодой человек помолчал. – Свое я уже отбоялся. В ту ночь, когда погиб Авдерик, и потом, когда понял, что… Что «все мы смертны» – плохое утешение, когда знаешь, сколько тебе отведено. Было так плохо… порой казалось – лучше бы я погиб в том же бою, вместе с братом. Потому что так жить – невозможно… невозможно, когда жизнь превращается в страх, а мне казалось тогда – отныне так и будет… все то время, которое мне отведено. А потом… не знаю, что случилось… вдруг стало очевидным: у меня есть время либо на жизнь, либо на страх. И я выбрал жизнь.

Поначалу все шло именно так, как и предрекал Рамон. Набившиеся в трюмы кораблей люди, кажется, даже не стали дожидаться, пока те отчалят. Мигом сбившись в группы – господа с господами, простые ратники с себе подобными, слуги своей компанией, – пассажиры начали заливать вином то ли страх, то ли скуку. Хуже всего оказалось то, что уединиться на корабле было невозможно, и волей-неволей Эдгару приходилось слушать нестройное пение, цветистую ругань, а периодически и наблюдать за драками… Однажды он попытался вмешаться, мол, воинам нечего делить, и лучше бы приберечь пыл для язычников. Синяк под глазом довольно быстро привел ученого в чувство, отбив желание лезть не в свое дело. Рамон принес с палубы ведро ледяной забортной воды, и они вместе долго возились с примочками. Ткань моментально грелась, Эдгар шипел, Рамон хохотал – мол, нашел место и время читать проповеди.

– Но ведь это неправильно, – не выдержал ученый. – Разве пристало благородным рыцарям вести себя, точно подвыпившим подмастерьям?

Рамон рассмеялся еще пуще:

– Братишка, в какой башне слоновой кости тебя воспитывали? Что, студиозусы не бьют друг другу морды, предварительно надравшись как следует?

– Ну…

– Так если будущие светила церкви могут вести себя таки образом, то почему это не пристало рыцарям? Или ты хочешь сказать, что кодекс поведения отцов церкви менее строг, нежели воинский?

Эдгар не нашелся, что ответить, и решил сменить тему.