Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Страница 92

— Ты не в себе, Сигюн, не понимаешь, что говоришь, — смягчившимся тоном отвечал он, точно мои слова ничуть не задевали его деланного достоинства. Руки праотца коснулись моего грязного, обожжённого, заплаканного лица, отчего всю меня передёрнуло. Я вырвала подбородок из ненавистных пальцев и как могла отвернулась, не скрывая своего гнева и презрения. — Уведите её. Верните в Асгард и заприте в чертоге. Пусть придёт в себя и одумается. Берегите её, в ней течёт кровь Бальдра.

— Я никогда не одумаюсь, Один, владыка проклятых земель! — снова закричала я, упираясь Тюру. Отец асов неожиданно обернулся и остановил сына. — Ты верно расслышал! Я никогда не одумаюсь теперь, когда ты погубил всех, кого я любила! Я проклинаю тебя, Один-Всеотец! Я проклинаю тебя и всех твоих сынов до последнего колена! Вы все сгорите в огне, уйдёте в муках! Дети Локи отомстят за отца, и пошли мне провидение возможность насладиться этим зрелищем! Вы можете убить Локи, убить наших сыновей, но за ним придут другие! Огонь Сурта выжжет ваш дрянной падший мир! И надеюсь, судьба позволит мне дожить до того дня… — Один переменился в лице. Злость исказила его до неузнаваемости, и в следующую минуту он ударил меня по лицу. Не раскрытой ладонью, как мог позволить себе бог огня в минуту особой ярости. Кулаком. Голова раскололась от того удара — настоящего мужского удара, подлого и безудержного. Ощущая, как горячая вязкая жидкость стекает по горящему от боли лицу, я бессильно обвисла во власти бога войны.

Когда Один пришёл ко мне снова, рана на лице успела затянуться. Если бы только все раны затягивались так же быстро… Я не снимала траур и позабыла, как улыбаться. Мои родители погибли, а любимый супруг и сыновья были зверски убиты. Судьба ничего не оставила мне, всё отобрала! Не пощадила, не сжалилась, не простила. Чем, чем я заслужила подобный исход? Пережить и потерять всех, кого я так сильно любила, одного за другим! Мысли о том, чтобы свести счёты с жизнью, посещали меня всё чаще, становились навязчивыми. А я… и правда не находила причины жить дальше. Моё жалкое никчёмное существование утратило смысл. Мне больше не о ком было заботиться, не за что бороться. От меня и самой уже ничего не осталось. Но провидению этого оказалось недостаточно! Словно измываясь надо мной, оно заставляло меня жить с невыносимой болью и скорбью, воплотившись в воле Всеотца.

Несмотря на все сказанные страшные слова и брошенные проклятия, Один не позволил мне умереть. Вернул в золотой чертог, ставший злой насмешкой, чудовищным напоминанием, и приставил своих личных слуг, следивших за каждым моим шагом. Я не понимала, отчего отец ратей так дорожил моей кровью, ведь оставался ещё Форсети — наследник, спокойный, сдержанный и покорный. Пристальное внимание праотца ко мне в обход старшего брата наводило на пугающие мысли. Я как могла отгоняла их, выдворяла из своей головы, однако сердце тревожно замирало. После всего пережитого я не верила, что судьба хоть раз улыбнётся мне, что оставит хоть крошечный лучик надежды, чтобы не сойти с ума от горя. И я не готова была узнать ужасающую правду. Новую потерю я бы точно не сумела пережить.

Когда владыка богов и людей вошёл в мои покои, я сидела в кресле у очага, бездумным и пустым взором уставившись в огонь. Жаркие языки пламени стали моим последним утешением, напоминанием о любимых асах. Я не поднялась со своего места, не удостоила повелителя асов и взглядом. Я ненавидела его со всей силой, на которую была способна моя измученная душа, и не желала видеть суровое лицо, слышать сухой голос. Голос убийцы и лжеца. Голос подлеца, погубившего своего названного брата и двух невинных молодых наследников. К несчастью, моего мнения никто не спрашивал. Двое слуг Одина схватили меня под руки и вынудили подняться, приблизиться к собеседнику. Стиснув зубы, я упорно избегала грозного взора.

— Ты презираешь меня, дочь Бальдра, — без приветствий начал старший среди богов. Голос Всеотца остался старческим и чуть скрипучим, но больше не было в нём былого тепла и любви, как не осталось их и во мне. Захлебнувшись отвращением, я искривила губы. — А сама слепа, не видишь истины. Локи заслужил свою судьбу. Знай же, что именно он вложил в руку Хёда стрелу из омелы, которая единственная могла убить твоего отца. Совпадение ли это? А после, приняв облик старухи Тёкк, бог обмана отказался оплакивать всеми любимого аса, чтобы позволить Хель оставить его в своих владениях. И это могло быть ему прощено, если бы не страшные слова, каким он дал волю на пиру у Эгира, потешаясь над роковой судьбой богов в час Рагнарёка, воспевая торжество Сурта…

— Не смей произносить имени господина, — прошипела я не хуже ядовитой змеи, вся сжавшись и напрягшись, точно готовясь к смертоносному прыжку, последнему удару. — Убийца, оправдывающий убийцу… Неужели ты думаешь, что я поверю твоим словам после того, как ты на глазах безутешной матери жестоко погубил её сыновей?.. Ты растерзал их, и моё сердце окаменело. Ты отнял у меня мужа, и тем самым вырвал его из груди. Ты, обрёкший меня на этот брак, предрекавший счастье! Что пошло не так, Один-Всеотец? Я полюбила? Приняла сторону Локи? Отказалась подчиниться? За что ты так беспощадно казнил меня?.. — древний бог сжал губы, но ничего не ответил. Мне показалось, что стареющее лицо побледнело, а мудрое око потускнело, утратило ясность. Передо мной стоял не грозный владыка, а угасающий смертный, тщетно пытавшийся претить смене времён. — Молчишь? И верно. Сотворённому тобой нет оправдания! Не унижайся до такой мерзкой лжи. Не смей порочить мой слух и память о повелителе. Знай, что я не отказываюсь от своих слов: я проклинаю тебя и весь твой род! Я буду проклинать тебя до последнего вздоха и умру с проклятием на остывающих губах.

— За столько лет ты так и не поумнела, — зло выдохнул он после короткого безмолвия. Руки владыки на миг дрогнули, но он сдержался, и всё же над золотым чертогом сгущались тяжёлые сине-серые тучи, а в своды ударял внезапный гром, грозя обрушить их на мою голову. Я понимала: Один вне себя от ярости, и в гневе он страшен. Увы, меня уже ничто не могло испугать. Чего устрашится несчастная мать и жена, в одночасье потерявшая и детей, и мужа? Чем смутить скорбящую дочь, лишившуюся обоих родителей в один и тот же день? О нет… Всё, что осталось судьбе, — это отнять мою собственную ничтожную жизнь. А ей отныне я не дорожила вовсе. — Ты останешься в покоях. Я запрещаю тебе покидать свой чертог, и моя стража проследит за тем, чтобы ты оставалась благоразумна, Сигюн. Как жаль, что провидение предрекло пережить Рагнарёк тебе, а не твоему достойному разумному брату.

— Что ты такое говоришь?.. Что провидение уготовило Форсети?! Что ты видишь?! Стой! — утратив к пленнице всякий интерес, Всеотец вышел. Я бросилась за ним, но слуги Одина поймали меня под руки, не дали ступить и шагу из своих покоев, как бы я ни рвалась, как бы ни кричала. Я извела себя так, что в конце концов без сил обвисла во власти чужих стражников. По щекам текли злые слёзы, меня трясло от бессильной ярости, заставлявшей содрогаться маленькое истощённое тело. В заточении я провела несколько долгих часов, складывавшихся в вечность. Я замирала при мысли, что, возможно, мне придётся провести весь остаток жизни в неволе, лишённой выбора жить или умереть. От страшного осознания горло сжимало ледяными клещами отчаяния, и я не могла дышать. Однако судьба распорядилась иначе.

Я встрепенулась, расслышав крики и звуки сражения. Кем бы ни оказался противник воинов Одина, мне он становился другом. Я хотела подбежать к дверям, чтобы узнать, что происходит, но жёсткие слуги сомкнулись вокруг меня, заламывая руки; сопровождавшие их стражники обнажили мечи. Некоторое время я с замиранием сердца прислушивалась к шуму снаружи, стараясь понять, что же происходит. Не передать словами моего удивления, когда двери с силой распахнулись, сбив с ног зазевавшегося стражника, и в покои ворвался Хакан во главе отряда воинов золотого чертога. Ведь в своих мыслях я похоронила раненного слугу вместе с повелителем и сыновьями.