Дворянин без титула (СИ) - Страница 6

О, как любопытно. Оказывается, лейб-хирург императора и Президент Медико-хирургической академии ещё и перлы умеет формировать, а не только подписывать филькины грамоты, в которых удар табакеркой по голове именуется апоплексическим. Не знаю, чем мне эта информация поможет, но буду иметь в виду.

А ещё мне интересно, как так получается, что люди здесь мрут от элементарного поноса, а операции, которые даже в моём времени полны обострений и обычно требуют медикаментозной поддержки, а порой и физиотерапии, здесь проходят легко и непринуждённо. Местные врачи, вооружённые перлами, с успехом вынут из груди пулю и залечат рану, но бессильны против ангины и бронхита, которые у нас лечатся, говоря утрировано, в несколько таблеток.

Ещё сильно печалит что, несмотря на наличие магов, детская смертность в этой реальности имеет такие же ужасающие размеры, как и в моей. Не зря говорят, что если ребёнок выжил до пяти лет, то доживёт до старости. И это касается не только бедных и бесправных слоёв населения, где детей кормить нечем. Смерть с одинаковым успехом собирает свой урожай из младенцев и в семьях дворян, купцов и помещиков. Не будем далеко ходить, возьмём маму моего предшественника — она уже похоронила четверых своих детей, из которых только Николай дожил до шести лет. Остальные трое умерли ещё в младенчестве.

Знакомые с историей Пушкина могут возмутиться. Мол, как так? Куда в подсчётах делся ещё один ребёнок? Ведь многим известно, что Надежда Осиповна родила восьмерых, и только Ольга, Александр и Лев избежали смерти в детстве. Всё очень просто. Платон Сергеевич Пушкин ещё не родился и, если всё будет нормально, появится на свет в ноябре этого года. В моей реальности он прожил ровно два года. Надеюсь, с моим появлением в этом мире, что-нибудь да изменится в лучшую сторону, и ещё не родившийся брат проживёт долгую и достойную жизнь. Пока же его мама поглаживает свой округлившийся животик и наблюдает, как прислуга готовит под детскую одну из комнат в квартире на Фонтанке.

— Франц Осипович, вы не расскажете, как Виллие создал для Вас перл? — задал я отнюдь не праздный вопрос, одеваясь после осмотра.

Интересовало это меня, потому что описать процесс создания «перла на заказ» Пушкину никто из одноклассников не мог. Те юноши, у кого были перлы, получили их от родителей. Естественно, они не знали никаких технологий. Парней вполне устраивало то, что они могут включать-выключать магию по своему желанию. Преподавателей или военных, с которыми Александр общался, Пушкин не спрашивал, поскольку держал в секрете от всех, что умеет сам формировать перлы, а появление у него невзрачного колечка-фонарика объяснил подарком отца, который после возвращения из Варшавы нет-нет, да навещал сына.

— Ну и вопросы у тебя, Александр, — опешил доктор, — Боюсь, что я не смогу удовлетворить твоё любопытство. Не потому, что сие есть какая-то тайна великая, просто я не присутствовал при процессе создания перла.

Пришла моя очередь недоумевать, поскольку сказанное Пешелем нарушало одно из правил местной магии, которое гласило, что бесполезно пытаться использовать чужой перл. Можно, конечно, предположить, что Франц Осипович и лейб-хирург Императора находятся в каком-либо кровном родстве, но в это слабо верится. О чём я прямо и сказал, на что доктор рассмеялся до слёз, а через пару минут и вовсе начал икать. Пришлось его отпаивать водой из стоящего на столе графина, на который Пешель смотрел жалобными глазами.

Напившись прямо из горла, доктор отставил графин, схватил из пепельницы недокуренную сигару и потянулся к лежащим на столе кресалу и кремню. Трудно сказать, что мной двигало, но я инстинктивно достал из кармана штанов ножик и выщелкнул лезвие. Так же автоматически впустил в себя внешнюю эссенцию, объединил её со своей, и направил немного образовавшейся смеси в перл на рукоятке ножа. Тотчас на кончике лезвия вспыхнуло небольшое пламя вполне достаточное, чтобы прикурить. Услужливо протянув руку с ножиком через стол, я позволил Пешелю раскурить сигару и прекратил качать через себя эссенцию. Огонь тут же потух, а доктор, благодарно кивнув, окутался клубами дыма и рукой указал мне на стул, стоящий у стола. Догадываюсь, что прежде Пушкин не раз зажигал огонь, дабы Франц Осипович мог прикурить. Уж больно привычным для меня показалось это действо. Да и собеседник не выказал никакого удивления, а повёл себя, словно так и должно было быть. Как бы то ни было, но первое моё взаимодействие с эссенцией прошло легко, что не может не радовать.

— Тебе известно, как создаётся перл? — начал Пешель, после того как я уселся.

— В общих чертах, — соврал я.– Сначала Формирователь из своей сущности создаёт конструкцию, а затем поверх неё, словно плоть на скелет, накладывает эссенцию из колодца. Верно?

— Правильно, — кивнул доктор. — И в этом случае перл будет работать только в руках создателя, потому что в основу заложена сущность Формирователя. Для того, чтобы вот эта вещичка служила мне, Яков Васильевич в создаваемой конструкции, прежде чем укрыть её эссенцией, часть своей сущности заменил моей,– с этими словами Пешель ослабил на шее платок, служивший ему галстуком, и достал из-под воротника рубашки золотую цепочку с кулоном, в касте которого держалась крупная жемчужина изумрудного цвета.

— А разве можно чужую сущность просто взять и отнести к колодцу? — потянулся я через стол, чтобы лучше разглядеть перл. — Вы же сами сказали, что не присутствовали при создании перла.

— Нет, конечно. Зато можно взять часть тела и к колодцу отнести её. Она ведь тоже пронизана твоей сущностью. Что ты так на меня смотришь? — обратил внимание Франц Осипович на мой блуждающий взгляд, ищущий на его руках недостающих пальцев, и тут же рассмеялся. — Всё не так жутко, как тебе показалось, и никто руки-ноги не отрезал. Достаточно было небольшого пузырька моей крови.

Поболтав со мною ещё несколько минут о завтрашнем выпуске из Лицея, доктор заявил, что я абсолютно здоров и позволил посетить Пущина в лазарете.

— Я смогу нарисовать конструкцию ядра перла, подсмотренную тобой у доктора, — заявил миньон, как только мы вышли из кабинета Пешеля.

— За что тебя и ценю, — кивнул я, не уточняя, что рисовать придётся мне. Не любят мои тульпы лишнего упоминания, что они всего лишь плод моего воображения. А я не хочу их расстраивать. Ну, ведь бред же ссориться со своими галлюцинациями. — Вот только хирургией я заниматься не собираюсь. Меня больше всего интересует, почему после операций не следует воспалений. Здесь же пока ещё не известно такое понятие, как асептика.

— Видимо перл создаёт не только чистое операционное поле, — предположил Виктор Иванович. — Он так же уничтожает инфекции в ране. А раз там нет инфекции, то и воспаляться нечему.

— Скорей всего, — согласился я.– Нужно будет с Ларисой проконсультироваться. Она же у нас не только специалист по истории моды, но ещё и медик. Было бы неплохо создать перл-антибиотик. Боюсь, что здесь он необходим больше, чем всё остальное вместе взятое. Как-то меня не прельщает смерть от банального насморка или поноса.

Около двери в палату, где по идее должен был лечиться Иван Пущин, получивший в лицее прозвище Жанно, я мысленно представлял, что сейчас увижу измождённого юношу с понурым взглядом и бледным лицом. Как бы ни так. Предо мной на застеленной кровати храпел розовощёкий парень, одетый в серый больничный халат. Судя по запаху, витающему в комнате, причиной всему был алкоголь.

Вроде бы и нонсенс, что в лазарете спит пьяный, но, если ознакомиться с меню местной больницы, это не покажется удивительным. Мало кому известно, но уже в первый год обучения лицеистам и вовсе по выходным на обед красное вино наливали. Немного. Как подводникам из моей реальности. Такой вот странный факт, имевший место быть.

Мне хотелось самому поговорить с человеком, с которым Пушкин шесть лет прожил бок о бок. Всё-таки мнение Александра о приятеле это одно, а своя оценка — совсем другое. Но не будить же человека. К тому же Пущин из лицея выпускается прапорщиком в Лейб-гвардию Конной артиллерии, место дислокации которой в Санкт-Петербурге. Так что, думаю, мы с ним скоро увидимся и не один раз.