Дворец вечности - Страница 20

— Отставить, солдат, — сказал Тевернер командирским голосом. — Тебе повезло, что полковник спит.

Он прошел мимо охранника к лестнице. Мозг его работал четко. Вооруженная охрана в резиденции Администратора? Значит, гости, о которых упомянул Фаррел — высокое начальство, военное или какое-нибудь другое. Он, Тевернер, выбрал самую лучшую ночь, чтобы посетить Лиссу! Он начал спускаться по лестнице в главный холл, который казался пустым. Солдат на площадке растерянно смотрел ему вслед. Тевернер еще не дошел и до половины лестницы, когда из коридора на площадку выскочил тяжеловесный сержант, тот самый рыжий сержант, которого Тевернер оглушил в воротах армейской базы.

— Остановить этого человека! — заорал сержант.

Тевернер метнулся вниз, перепрыгивая через ступеньки с риском упасть. Летящий прыжок вынес его на середину холла — как раз тогда, когда из швейцарской выскочил второй охранник. Столкновение отнесло Тевернера прямо на мраморную колонну. Он отступил, вроде бы не пострадав, но затем упал, как подрубленное дерево.

Швейцарская была длинной и узкой, освещенной одной холодной люминесцентной полосой, которая бросала зловещий свет на скудную меблировку. Тевернер со скованными за спиной руками сидел на жестком стуле и пытался совладать с болью, пронизывающей его тело при каждом вдохе.

"Я сломал себе ребра", — подумал он. Зрение с трудом сфокусировалось. Рыжий сержант стоял у двери с поднятым пистолетом. Повернув глаза, Тевернер увидел Фаррела, сидевшего на краю стола. Волосы его были взъерошены, сквозь незастегнутый мундир виднелась коричневая густо заросшая грудь. Глаза горели от возбуждения.

— Ладно, сержант, — сказал он. — Можете оставить нас одних. Не думаю, чтобы тут были какие-нибудь неприятности.

— Есть, сэр.

Сержант повернулся к двери.

— Да, сержант.

— Да, сэр?

— Как только придет коробка, сразу же вернетесь сюда.

— Есть, сэр.

Сержант исчез.

— Вы мне не нравитесь, Тевернер, — сказал Фаррел, как только они остались одни. — И знаете, почему?

— Возможно, потому, — Тевернер подавил сильный позыв к рвоте, — что вы лысеете, а я нет?

— Отлично, полковник. Прямо в точку. — Фаррел небрежно покачал ногой. — Причина, по которой вы мне не нравитесь, кроме этого факта, что вы, архаически выражаясь, деревенщина, состоит в том, что вы встаете мне поперек дороги.

— Собираетесь еще раз столкнуть меня с лестницы?

— Продолжаю, полковник. Как я уже сказал, вы становитесь мне поперек дороги, а я не могу позволить никому ставить мне подножку, потому что для родственника Президента тропа уже достаточно крепка, и я хочу строить свою военную карьеру своими силами.

Тевернер хотел было насмешливо хмыкнуть, но что-то булькнуло у него в горле. Он подозревал, что это кровь.

— Это дельце с геликоптером прошлой ночью было направлено против меня. Генерал Мартинес воспользовался этим как предлогом, чтобы перевести меня на другую работу.

— Крепко, — с трудом выговорил Тевернер.

— Подобная вещь плохо выглядела бы в моей характеристике. Но теперь, когда вы так любезно предоставили себя моему попечению, все будет читаться совсем по-другому.

— Вот как?

— Да, потому что вы скажете мне, где я могу взять ваших друзей немедленно и без всякого шума.

— Сожалею, но не знаю, где они.

Тевернер забыл даже о боли в груди. Прийти в дом Лиссы в этих обстоятельствах было безумием, флиртом со смертью и, кроме того, непростительным эгоизмом. Он точно знал, где беглецы предполагали встретиться, а дни, когда мужественный человек мог утаить информацию от инквизиторов, давно миновали.

— Вы не знаете, где они? — спокойно сказал Фаррел, доставая сигару из нагрудного кармана. — Тогда вам не о чем жалеть — в этом смысле, по крайней мере.

Он закурил и непринужденно выпускал завитки дыма.

Его хмурый, расхристанный вид и расстегнутый парадный мундир напомнили Тевернеру персонаж из классической оперы, и его мозг — совсем некстати начал придумывать название к опере.

В дверь постучали. Когда она открылась, Тевернер увидел толпившихся в холле военных. Вошел сержант с черным ящичком в руке и быстро прикрыл дверь.

— Хорошо, сержант. — Фаррел погасил сигару. — Команда военной полиции не прибыла еще?

— Нет, сэр. Они в пути.

— Отлично. Это не займет много времени. Вы умеете обращаться с иглой?

— Нет, сэр.

Сержант явно чувствовал себя неловко.

— Ничего сложного. Воткнете ему в шею и нажмете поршень. А пока дайте-ка мне это. — Он указал на пистолет сержанта и нетерпеливо пошевелил пальцами, пока пистолет не лег ему в руку. — Теперь — начинайте.

Сержант открыл ящичек и достал гиподермический шприц, извиняющимися глазами глядя на Тевернера. Сердце Тевернера забилось. Он не был уверен, что именно было в шприце, но не сомневался, что через несколько секунд после проникновения этого препарата в кровь он выболтает Фаррелу все, что тот хочет знать. Он безуспешно пытался снять наручники, в то время как его нервы выкрикивали невыносимое отчаяние: "Отец, мать, простите меня, простите меня…" Этот безмолвный крик замолк, когда Тевернер нашел единственный выход в зияющую, милосердную беззвездную ночь.

Он низко опустил голову и позволил сержанту вогнать иглу. Боли не было, лишь ощущение дергающего жара. Он подождал, пока вынут иглу и руки сержанта расслабятся, а затем стремительно вскочил со стула головой вперед.

Фаррел, все еще сидевший на краю стола, был так удивлен, что не успел отклониться. Тевернер опрокинул его на спину и впился зубами в его горло.

Он слышал прерывистое дыхание Фаррел а, чувствовал дуло пистолета на своем боку. Пистолет щелкнул раз, второй. Тяжелые пули прошли через грудную клетку, и смерть расцвела перед глазами Тевернера, как черная роза, раскрывающая лепестки ночи.

И он упал в нее, благодарно отдавая жизнь, которая никогда по-настоящему не принадлежала ему.

Мелисса Гренобль не знала, долго ли она простояла у высокого окна, прижавшись лбом к холодному стеклу.

Заря нарисовала призрачные серые арки на небе, когда Лисса увидела, как выносят металлический контейнер с телом Мака Тевернера. И когда военный грузовик поехал с легкомысленной скачущей скоростью, у Лиссы потекли слезы. Она перебрала в памяти каждую минуту, проведенную с ним, горечь утраты длилась вечность — однако мир снаружи не изменился: все еще была заря, сверкающий серебряный туман лежал над миром и искажал перспективу так, что здания Центра стали обрубленными силуэтами.

Стекло как бы вытянуло весь жар из ее тела, но она не могла уйти. Одно слово звучало в ледяном холоде ее мозга: почему? Почему? Почему? Что было сутью всей жизни Мака? Почему смерть так рано коснулась его, потребовала его к себе до финального факта суетности?

Под печалью лежало тупое чувство оцепенения. Когда она впервые встретила Мака, на нее произвели впечатление его физическая сила и самостоятельность мышления.

Но его самоуверенность, его преувеличенная сдержанность во всем, что касалось проявления эмоций, отталкивали ее, как и всех, кто встречался с ним.

Но она увидела и совсем другого Мака Тевернера, который смотрел на все аспекты жизни с безграничным сочувствием. Она старалась выявить этого скрытого Мака и нашла новый уровень выполнения этой высшей формы созидательного искусства. Их последняя ночь была доказательством, в котором она нуждалась…

И теперь она спрашивала себя, можно ли поверить, что ориентировавшийся на смерть Мак сыграл свою высшую игру, что он пришел из леса, как волк-убийца и был застрелен в зверином акте убийства. Джервез показывал ей свое изорванное горло, но она вспоминала спокойные мученические глаза Мака и трясла головой, инстинктивно отступая.

Был и еще один фактор, на интеллектуальном уровне: она знала фантастическую компетентность Мака. Если бы он пришел ночью как убийца, он выполнил бы свое намерение быстро, тихо и профессионально. Но какова же альтернатива? Из глубины ее тела пришел шепчущий ответ — дрожащий, грустный, убедительный. Может, Мак услышал о ее помолвке, и это известие пустило по ветру весь его инстинкт самосохранения. Не потерял ли Мак свою жизнь из-за любви к ней? Если это так, она не станет женой Джервеза, да и ничьей вообще…