Дворец вечности - Страница 14

Геликоптер был теперь меньше чем в миле, и это означало, что секунд через тридцать он будет прямо над головой Тевернера. Лоб Тевернера покрылся холодным потом, когда он вглядывался в овраг, ища нависающий край, под которым можно было укрыться. Но стенки оврага были гладкими, а глубина воды внизу не превышала нескольких дюймов. Тевернер бросил взгляд на неподвижный столб белого пара от тейта в пятидесяти ярдах позади. Он бросился туда, отчаянно петляя между деревьями, и пробился сквозь стену лиан явно одной лишь кинетической энергией.

Звук геликоптера превратился в ритмичный гром, когда Тевернер достиг подножия дерева и скорчился за ним, глядя вверх сквозь сине-зеленый зонтик листьев. Ветви качнулись, когда коптер пролетел почти на уровне вершины дерева, и Тевернер затаил дыхание. Он надеялся на охлаждающий эффект испарений дерева, благодаря чему термоэлементы отметят дерево как холодное пятно, и излучение тела Тевернера аннулируется в этом охлаждении.

Но что, если…

Звук коптера резко изменился; это означало, что несущие винты поворачиваются для маневра. Тевернер переполз по другую сторону ствола. Биение винтов машины внезапно потонуло в грохоте орудийной пальбы. Тевернер напрягся, ожидая, что сейчас будет засыпан лавиной выкорчеванной земли.

Но огонь каким-то чудом прекратился еще до того, как геликоптер повернулся, набирая высоту. Затуманенному мозгу Тевернера трудно было сразу сделать заключение, что коптер, похоже, обстреливал что-то другое. Тевернер встал и начал вглядываться туда, где, видимо, была мишень. Видел он плохо, ко ответ мог быть только один. Коптер позади него высоко поднялся и стремительно полетел вниз. Бросив рюкзак, Тевернер дикими прыжками помчался меж деревьев, рискуя выколоть глаза. Он проскочил низкий бугор и очутился на поляне одновременно с коптером. Машина пробороздила небо, и тут же ее орудия хлестнули по земле как бы кипящей жидкостью, от которой в панике бежали люди.

— Сюда! — закричал Тевернер. — Держите на дерево тейт!

Он бежал к поляне, крича и размахивая руками, пытаясь собрать растерявшихся людей. Некоторые послушались, другие смотрели на него ошалелыми глазами.

— Быстро! — крикнул чей-то голос. — Делайте, как он велит!

Тевернер повернулся и увидел Криса Шелби. Даже сейчас его высокая жилистая фигура сохраняла некоторую элегантность, но левая рука бессильно повисла, и по пальцам текла кровь.

— Хватит кричать, бежим! — Тевернер схватил Шелби за здоровую руку и поволок к ближайшему тейту.

— Вы дурак, Мак, — болезненно улыбнулся Шелби на бегу. — Вы даже не свой на Мнемозине.

— Когда-нибудь буду.

Тевернер глянул сквозь кроны деревьев, где быстро мелькнули винты коптера, который готовился ко второму заходу над поляной. Сомнительно, чтобы Тевернеру удалось избежать ловушки, которая начала смыкаться вокруг него с момента рождения.

Кожистокрылый встревоженно пищал, когда Тевернер открыл его плетеную клетку.

Тевернер послал ощущение уверенности, и плотное тело расслабилось, серебряные глаза смотрели на человека в тусклом свете пещеры. "Так и надо, маленький друг, — думал Тевернер, — именно расслабиться". Он перенес кожистокрылого на кучу сухой травы, служившей постелью. На полу рядом с постелью лежала шестифутовая стрела. Она была примерно в дюйм толщиной и сделана из твердой как сталь травы-копья, в изобилии росшей в овраге. Столь же удивительным, как и размер стрелы, был ее наконечник, непропорционально широкий, выпуклый, вырезанный из дерева. Частично от был полым, и в его нишу можно было поместить кожистокрылого. Тевернер осторожно сделал это и проверил, чтобы куполообразная голова животного не зажималась, а глянцевитые крылья могли свободно двигаться. Удовлетворенный, он отнес животное обратно в клетку и запер ее.

— Как вы думаете, Мак, когда придут за нами? — спросил Шелби, едва заметный у входа в пещеру.

— Уверен, что завтра.

— Вы не думаете, что они рискнут на ночную атаку?

Я хочу сказать, что у них есть инфракрасные приборы и оружие, а у нас нет.

— Никакого шанса, — твердо сказал Тевернер. — Мы не видели усыпанного голубыми звездами коптера Фаррела весь день, а они не двинутся, пока он не появится.

— Вы, кажется, весьма уверены.

— Да. Видите ли, это игра Фаррела. Сколько времени они уже обстреливают нас?

— Два месяца.

— А сколько людей мы потеряли?

— Восемь.

— Понимаете, что я имею в виду? Если бы Фаррел был действительно встревожен, мы умерли бы за несколько минут. Он мог бы распылить весь район, сжечь лес или расплавить все вокруг нас. Он мог бы поставить на коптеры тактические атомные бомбы, и все мы погибли бы в один день.

— Но это плохо отразилось бы на общественных отношениях, не так ли? Персонал базы предпочитает в городе отдыхать.

— И плохо отразится на личных отношениях. — Тевернер подумал о Лиссе и манере, с какой Фаррел обхаживал ее прямо с первой встречи. Зная ее отношение к артистической колонии, Фаррел сделает все возможное, чтобы Лисса не узнала о происшедшем в лесном треугольнике.

Вслух он добавил:- Человек, воспользовавшийся атомными бомбами для уничтожения нескольких мятежных блох, будет плохо выглядеть в блестящем армейском рапорте.

Кроме того, я уверен, что это его игра. Это личный олений загон Фаррела, и убийство произойдет при свете дня и с его правом на выстрел.

— Он, похоже, очарователен. — Шелби вошел в пещеру. — Хотите выпить, Мак?

— Нет, спасибо, — Тевернер поставил стрелу в ряд с пятью другими. Много ли этой дряни вы взяли с собой?

Шелби хмыкнул.

— Всего одну фляжку, но я берег ее, а сейчас подумал, что если не выпью ее сегодня, то могу не выпить вообще.

— Люди выбивались и из худших углов.

— Возможно, но если мы пробьемся через эту линию, мы не поднимемся выше жизни на архипелаге. Все это, похоже, довольно бесцельно.

Тевернер понимал, что имеет в виду Шелби. Пещера была в основании утеса по западному краю леса, глубоко спрятанная в расщелине, которую пробил когда-то бежавший здесь поток. Армейцы еще не знали точного ее местонахождения, но они сузили поиск до двухмильной протяженности утесов и окружили этот район. Тевернер планировал пробиться через этот кордон и идти на север в более дикую необитаемую часть континента. У него была слабая надежда, что, если они скроются с глаз, о них постепенно забудут. Однако он понимал, что для таких людей, как Шелби, это означает лишь сменить быструю смерть на медленную.

— Вспомните Гогена, — сказал он.

— Гогена? — Шелби сел на постель. — О, я понимаю, что вы имеете в виду. Не в том дело. Я не могу жить без живописи. Живопись — это единственное, что я умею делать хорошо. Утешительно сознавать истину и отказаться от попыток ее осуществления.

В голосе Шелби слышалась странная нота, напомнившая Тевернеру о женщине с бельмом, которая не решилась ехать на Мнемозину.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать… ни у кого из нас нет сейчас места.

Скоро ли придут сюда сиккены, Мак?

— Могут и совсем не прийти.

— Не шутите со мной. Война началась до нашего рождения, и мы увязнем в ней.

— Вы так думаете?

— Я знаю, несмотря на скромность Военного бюро относительно этого. Вы знаете, Мак, странный мир — Мнемозина. Здесь самая высокая доля артистов, поэтов, музыкантов по сравнению со всеми человеческими колониями.

Никто не знает с уверенностью, почему они приехали сюда — они просто прибежали сюда как леминги. И знаете, что они привезли с собой?

— Выкладывайте. Слушаю.

Тевернер взял трубку и кисет с остатками табака.

— Они привезли сюда душу человечества или то, что от нее осталось. Может, для вас это звучит дико?

— Вовсе нет, — уверил его Тевернер, скрывая свое удивление перед артистическим мозгом.

— На этот раз, мой друг, вы перехватили в серьезности. — Шелби отвинтил крышку фляги. — За эти два месяца я научился любить вас, Мак, но вы и в самом деле ремесленник. То, о чем я вам говорю, истина, такая же, как и ваш драгоценный второй закон термодинамики, только в другом плане реальности. Это вас не оскорбляет? Вы не обвините меня снова с гомосексуализме?