Дворцовые тайны. Соперница королевы - Страница 117

Почти год прошел со дня смерти Роберта, и я вышла замуж за Криса. В тот день было двойное венчание — вместе с нами пошли к алтарю Фрэнк с Марианной. Наши родственники и слуги собрались, чтобы послушать, как мы обмениваемся клятвами, а затем вволю потанцевать, съесть свадебный пирог, поднять бокалы и пожелать нам счастья.

Церемония прошла в домовой церкви Уонстеда и была совсем простой. С одной стороны, мы не стремились к показухе. С другой стороны, мы просто не могли позволить себе пышной свадьбы со множеством гостей. Роберт не оставил мне ничего, кроме долгов, а Фрэнк, который когда-то сколотил состояние на краденом испанском золоте, потратил почти все свое богатство на корабли, пушки и на выплату жалованья солдатам в год Великой Армады.

Тихая, скромная свадьба позволила также избежать ненужной огласки. Мне вовсе не хотелось привлекать внимание к тому, что я выхожу замуж за Криса. Пошли гадкие слухи — поговаривали, что их начала распускать королева — обо мне и моем новом молодом муже. Да, Крис был младше меня на много лет и выглядел даже моложе своего истинного возраста. У него было прекрасное сильное мускулистое тело, красивое лицо, не изборожденное морщинами, он излучал бодрость и здоровье. Злые языки судачили, что мы с ним были любовниками еще при жизни Роберта, что мы сошлись, когда Роберт был во Фландрии, а по возвращении мужа я отравила его, чтобы выйти замуж за Криса. Один из слуг Роберта поклялся, будто видел, как я поднесла Роберту чашу с вином, отравленным крысиным ядом, и когда я услышала об этом (конечно же, обвинение это выдумано от начала и до конца), я не могла не вспомнить ужасные слухи, возникшие после смерти Эми Дадли.

Был и еще один слух, который, должна признаться, имел под собой почву. Говорили, что я вышла за Криса из-за его наследства. Наверное, я бы и так сочеталась с ним браком, не знаю…

Но как я уже сказала, Роберт оставил меня в долгах — и это еще мягко сказано. Долги эти были огромны, погасить их было совершенно невозможно. И вдруг оказалось, что дядя Криса Тимоти умер вслед за Робертом и оставил Крису свое состояние.

Никто этого не ожидал, а уж тем более сам Крис, чье происхождение было благородным, но доходы — более чем скромными. Дядя Тимоти вдрызг разругался со своим единственным сыном и вскоре после этого скончался. Но до этого успел переписать завещание, в котором лишал сына наследства и все оставлял Крису. Для меня это был знак судьбы: Крис твердил, что любит меня, но не смеет сделать мне предложение. Он часто говорил, что у него ничего нет, что бы он мог мне дать, кроме своего сердца, — красивые слова и — увы! — абсолютно правдивые. Но когда я столкнулась с денежными трудностями, а он превратился в довольно состоятельного джентльмена, брак оказался возможным. Честно говоря, для меня он стал просто спасением, потому что я отчаянно нуждалась, и беды мои множились с каждым днем.

Мы едва успели похоронить Роберта, как Роберт Сесил, новый молодой личный секретарь Елизаветы и сын ее достопочтенного советника лорда Берли, въехал во двор Уонстеда в сопровождении нескольких десятков дюжих молодцов и вереницы повозок. После того как его впустили в дом — а не впустить его я не могла, ибо он был чиновником на службе Ее Величества, — он начал давать указания работникам выносить мебель и другие предметы убранства нашего дома.

— Что вы такое творите? — воскликнула я.

Сесил продолжал разграбление моего дома как ни в чем не бывало и лишь процедил сквозь зубы:

— Лорд Лестер задолжал Ее Величеству двадцать пять тысяч фунтов. Все имущество, находящееся в этом доме, будет продано, чтобы возместить часть этого долга.

— Но мой муж оставил этот дом мне.

— Вполне возможно. Но королева, или лучше сказать, государственное казначейство, конфискует его содержимое. Если этого окажется мало, то оно может конфисковать также сам дом и земли.

Я не смогла даже убедить Сесила повременить и с горечью наблюдала, как выносят одну за другой мои любимые шпалеры, занавеси и экраны, как утаскивают столы и стулья, как даже блюда и тарелки упаковываются и сгружаются на повозки, ожидающие во дворе. Я не выдержала и закричала, что королева бессердечна, что она отказала своему верному слуге в последнем утешении и не удосужилась повидать его или хотя бы прислать слово поддержки, когда он лежал на смертном одре.

— Она была слишком занята государственными делами, — последовал краткий ответ Сесила.

С этими словами он подхватил маленький, изящный столик, инкрустированный ценными породами дерева, который я особенно любила, и сунул его в руки одному из работников. Это действие далось Сесилу тяжело, так как был он малого роста — почти карлик, — слаб и горбат.

— Роберт служил королеве всю свою жизнь. Он достоин лучшего, — настаивала я.

Сесил задрал свою маленькую головку, нагло уставился на меня и произнес:

— Он получил достаточное вознаграждение за свои… эээ… услуги.

Узкие губы Сесила сложились в грязную ухмылку, и в глазах его не было ни пощады, ни жалости. Его оскорбительный намек привел меня в бешенство.

— Я обязательно доведу до сведения своего отца то, чем вы здесь занимаетесь сегодня, — решительно заявила я. — Он не потерпит такого обращения со мною.

— Ваш отец, — отпарировал Сесил, восстанавливая дыхание после того, как помогал свернуть роскошный турецкий ковер, — был среди тех членов совета, которые проголосовали за взыскание из имущества покойного лорда Лестера его долгов короне.

Ковер унесли, Сесил поплевал на руки и вытер их о штаны.

— Видимо, вы не знаете, насколько сейчас истощена казна Англии.

— Или как жадны и ненасытны советники королевы, — тут же последовал мой ответ.

Для того чтобы вывезти все имущество из Уонстеда, потребовалось целых два дня, но и после этого я нашла где преклонить голову и из чего есть и пить. Сесилия прислала мне кое-что из мебели, посуду и белье из своего собственного дома, который у нее был полная чаша, а мои слуги, трогательно заботившиеся обо мне в те печальные дни после кончины Роберта, приносили свои собственные вещи, иногда весьма скромные, чтобы я ни в чем не ведала нужды, пока этот пустой дом, в котором теперь эхом отдавались шаги, не станет более пригодным для проживания.

Меж тем оказалось, что аппетиты королевы не удовлетворились Уонстедом. Она потребовала конфискации вещей из великолепного лондонского дома Роберта, прибрала к рукам изумительные предметы обстановки Кенилворта (сам замок Роберт по завещанию отказал своему брату Амброзу, который был очень болен). Она забрала великолепных скакунов из наших конюшен и домашний скот, который пасся на наших пастбищах. Вместо того чтобы оплакать кончину Роберта и почтить его память, она пыталась взять себе все, чем он когда-либо владел. Видимо, она считала, что у меня не должно остаться ничего, кроме надгробья с именем Роберта и воспоминаний о его любви.

В конце концов мне ничего не оставалось, как уступить, ибо узаконенный грабеж со стороны казны оказался далеко не единственным бедствием, с которым я столкнулась как вдова Роберта. Его огромные долги привели к судебным тяжбам, искам кредиторов, ссорам с людьми, которые вдруг принялись утверждать, что Роберт их обманул. Крис поддержал меня, ему помогали Фрэнк и Роб, я наняла адвокатов для защиты от этих исков в суде, а когда мы проиграли почти все тяжбы, осталось богатое наследство Криса. Из него мы заплатили самые насущные долги и заткнули рот тем, кто преследовал меня.

И еще подле меня была Марианна, моя замечательная новая невестка. Она была само милосердие и добросердечие, но при этом надежна и тверда как гранит, она поддерживала меня во всем, как будто была мне кровной родней.

Чудесная встреча Фрэнка и Марианны после стольких лет еще раз уверила меня в неисповедимости путей Господних. Ведь спустя десятилетия после того, как Фрэнк потерял Марианну, и, как ему думалось, навсегда, он увидел ее именно тогда, когда ее нужно было спасти, и — спас. Невероятное совпадение! Хотя, если вдуматься, неожиданное получение Крисом наследства и то, что он предложил мне руку и сердце — разве это не явления одного порядка? В те дни было много разговоров о том, что сам Господь защитил наш остров от испанской угрозы. И я подумала — да, Господь был щедр — он протянул свою милостивую длань не только всему народу нашей страны, но и мне, и Фрэнку. И конечно же, Марианне.